Американская история - Кристофер Прист
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люсинда сделалась частью нашей жизни, и, в принципе, все стало вполне сносно налаживаться. Ее движения были медленными, речь невнятной, порой казалось, что она неспособна понять, что мы ей говорим. Тем не менее она могла сама позаботиться о себе. Главное, чтобы кто-то из нас оставался рядом и был готов вмешаться, если что-то пойдет не так. Она брала на себя небольшие домашние дела, убирала за мальчиками, пылесосила ковры, мыла грязную посуду. Питалась она всухомятку: бутербродами, вареными яйцами, пастой, салатом. Вечером могла побаловать себя бокалом вина, а то и тремя. Ей не требовалась наша помощь, чтобы лечь или встать с постели, и она самостоятельно пользовалась уборной.
Однажды, примерно через месяц после переезда к нам Люсинды, Жанна была вынуждена совершить еще одну поездку в Англию, на этот раз в Бирмингем, где один из клиентов студии содержал собственную типографию. Она должна была отсутствовать три дня и две ночи. В первый день Люсинда провела большую часть утра, сидя в саду, греясь на солнышке. Днем она спала. Вечером я смотрел по телевизору фильм. Где-то посередине вошла Люсинда, пробормотала что-то невнятное, а через несколько мгновений я услышал, как она отправилась в свою комнату.
На следующее утро она проснулась поздно. Когда она вошла в кухню, я тотчас почувствовал, что произошла некая перемена. Я мгновенно напрягся, опасаясь, что за этим последует, гадая, с какой проблемой мне придется иметь дело, но Люсинда сварила себе кофе и села за кухонный стол напротив меня. Молча, не проронив ни слова. Я уже было собрался взять чашку кофе и спуститься в свой кабинет, когда Люсинда внезапно наклонилась вперед через стол. Пристально посмотрев на меня, она издала некий звук, что-то вроде сдавленного мычания.
– Что случилось, Люсинда? Вам что-то нужно? Могу я чем-то помочь?
Она повторила звук и покачала головой – не отрицательный ответ, а скорее выражение разочарования. Ее рот выглядел ровнее, чем накануне, почти вернувшись в нормальное положение, а полупустой, как будто остекленевший взгляд прояснился.
– Ммм, – промычала она и снова покачала головой. – Ммм… воспоминания. У меня есть воспоминания.
– Вы хотите мне что-то рассказать?
Она оперлась о столешницу и привстала.
– Бенджамин, вы выслушаете меня?
– Конечно.
– Послушайте, Бенджамин.
– Я слушаю.
Мы повторили эти слова несколько раз, как обычно в последнее время, когда сказанное приходилось повторять более одного раза. Но сейчас она выглядела решительной, как будто преодолевала себя.
– У меня есть воспоминания, – торопливо сказала она, как будто сомнения наконец исчезли. – Все время есть воспоминания. У вас есть воспоминания, Бенджамин? Раньше, до того, как это случилось, инсульт, болезнь, воспоминания были частью меня. Нормальной, такой же, как и всё вообще.
Она сглотнула, пытаясь успокоить дыхание, но какое-то время ничего не говорила. Я ждал, полагая, что этот период ясного рассудка закончился так же быстро, как и начался.
Но затем она заговорила снова, и ее голос постепенно набирал силу:
– Теперь я все помню, все, но это не воспоминания, не то же самое. Некоторые из них – ложь, сказки. Когда я была девочкой…
Она снова умолкла. Я перегнулся через стол, поднял ее чашку с кофе и протянул ей. Она взяла ее у меня, отпила и твердой рукой поставила на стол. Посмотрев на меня понимающим, взрослым взглядом, она легонько прижала кончики пальцев ко лбу… старый жест, я не раз видел его в спорах или дискуссиях, когда она собиралась с мыслями.
– Вы собираетесь рассказать мне ложь? – сказал я.
– Нет, нет, нет. Я хочу снова вспомнить. Я всегда гордилась своей цепкой памятью. Память – это правда. Память – наша единственная реальность. Вы слышите, что я говорю, Бен?
– Конечно.
Она снова быстро заговорила, но теперь четко и внятно, не глотая слов, а ее мысли были тщательно сформулированы.
– Теперь это так ясно. Сейчас я вам кое-что расскажу. Когда я была девочкой, не малышкой, а девочкой-подростком. Лет пятнадцати… это точно. Я знаю, что это факт. Мне было пятнадцать. В моей деревне стояло одно здание, и оно сгорело. Я вижу его сейчас, помню его… старый дом, большой дом, одинокий, на невысоком холме. Он был пуст, он всегда пустовал с тех пор, как я о нем узнала. Произошел несчастный случай, а может, кто-то намеренно его поджег. Когда жар усилился, окна лопнули, и дым устремился вверх, густой дым, он повалил из окон. Затем пламя. Я видела, как огонь ползет вверх по стене. Я какое-то время наблюдала за ним, пока крыша внезапно не провалилась. Во все стороны полетели искры, и мне впервые стало страшно. Я подумала, вдруг люди скажут, что это моя вина, поэтому я убежала.
– Но это не могло быть вашей виной, – сказал я. – Вам нет причин чувствовать себя виноватой. Ни тогда, ни сейчас.
Люсинда решительно покачала головой.
– Бен, вы не понимаете. Это то, что я помню – запах дыма, треск, грохот, когда провалилась крыша. Жар. Я знаю, что на мне было надето в тот день. Все-все. Небо было голубым, безоблачным. Ветра не было, поэтому дым поднимался столбом прямо вверх. И я помню чувство вины.
– Знаете, Люсинда, мы с Жанной волновались, что вы начнете терять память, – сказал я. – Но вы явно…
Она в сердцах стукнула кулаком по столу, так сильно, что чашка и блюдце перед ней звякнули.
– Нет! Вы думаете, что я тронулась умом. Неправда! У меня случился ишемический приступ, и я знаю, что это такое. Я пытаюсь сказать вам, что это воспоминание о том, чего никогда не было. Не было ни старого дома, ни пожара. Я этого не видела, меня там не было, я не могла это видеть. Вот в чем суть. Когда-то на этом холме стоял дом. Я смутно помню это с детства. Жуткий старый дом. Но его снесли. Его владелец продал землю застройщику, и тот построил на его месте несколько современных бунгало. Они все еще там, в пятистах ярдах от дома, где я выросла. Я могу отвезти вас к ним. К тому моменту, как мне исполнилось пятнадцать, я это отчетливо помню, я видела, как горел старый дом, как все изменилось. Этого просто не могло случиться.
– Значит, вы объединяете два воспоминания в одно?
– Нет, дело не в этом. Я помню старый дом, который видела, будучи
