КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы - Леонид Млечин

Все вместе они пошли прощаться с Кировым, тело которого доставили в Москву. К Колонному залу выстроилась очередь.

«Каменев приуныл: что делать? — вспоминал Чуковский. — Но, к моему удивлению, красноармейцы, составляющие цепь, узнали Каменева и пропустили нас — нерешительно, как бы против воли. Но нам преградила дорогу другая цепь. Татьяна Ивановна кинулась к начальнику: „Это Каменев“. Тот встрепенулся и даже пошел проводить нас к парадному входу.

Татьяна Ивановна:

— Что это, Лева, у тебя скромность такая, сказал бы сам, что ты Каменев.

— У меня не скромность, а гордость, потому что вдруг он мне скажет: „Никакого Каменева я знать не знаю“.

В Колонный зал нас пропустили вне очереди. Толпа идет непрерывным потоком, и гэпэушники подгоняют ее:

— Скорее, скорее, не задерживайте движения.

Промчавшись с такой быстротой мимо гроба, я, конечно, ничего не увидел. Мы остановились у лестницы, ведущей на хоры, и стали ждать, не разрешит ли комендант пройти мимо гроба еще раз, чтобы лучше его разглядеть. Процессия проходила мимо нас, и многие узнавали Каменева…»

Это показывает, что в восприятии широких масс Каменев и Зиновьев, несмотря на все усилия сталинской пропаганды, не были врагами. К ним сохранилось определенное уважение. Вот почему Сталину понадобилось обвинить их в убийстве Кирова, чтобы возбудить в стране ненависть к «врагам народа».

Через несколько дней Каменева арестовали. Ошеломленный Чуковский записал в дневник: «Неужели он такой негодяй? Неужели он имел какое-нибудь отношение к убийству Кирова?.. К гробу Кирова он шел вместе со мною в глубоком горе, негодуя против гнусного убийцы…»

Когда появился обвинительный акт против Каменева и Зиновьева, Корней Чуковский был поражен: «Мне казалось, что Каменев полностью ушел в литературу. Все знали, что в феврале он будет избран в академики, что Горький наметил его директором Всесоюзного института литературы, и казалось, что его честолюбие вполне удовлетворено этими перспективами. По его словам, Зиновьев до такой степени вошел в литературу, что даже стал детские сказки писать, и он даже показывал детскую сказку Зиновьева с картинками… очень неумелую, но трогательную».

В 1935 году Каменева, Зиновьева и других приговорили к разным срокам лишения свободы. Это был первый шаг: политическую оппозицию приравняли к террористам, уголовным преступникам. Сам Зиновьев никак не мог понять, что происходит.

Сидя в тюрьме, он писал, обращаясь к Сталину: «Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, что я понял все, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение».

Сталина такие послания только веселили. Сентиментальным он никогда не был. Все, кого он приказывал уничтожить, были в его глазах преступниками, и он не нуждался в судебном подтверждении их вины. Он сам решал, кто виновен, а кто еще нет.

Когда Сталин приехал в Ленинград после убийства Кирова, по его указанию правительственная комиссия подняла все архивные материалы, имеющие хоть какое-то отношение к этому делу. Среди них нашли заявление М. Н. Волковой, молодой малограмотной женщины, работавшей уборщицей и одновременно платным секретным сотрудником одного из райотделов НКВД.

Она писала в органы госбезопасности, что в Ленинграде готовится контрреволюционный заговор с целью убить Кирова, Ворошилова и Молотова. Ее допросил оперуполномоченный Особого отдела Ленинградского управления НКВД. Проверка показала, что ее обвинения ничем не подтверждаются, а сама она производит впечатление психически ненормального человека. Но оперуполномоченного потом посадили за потерю бдительности.

Волкову привезли к Сталину в Смольный. Она рассказала Сталину, что присутствовала на собраниях контрреволюционеров, что вместе с Николаевым дважды ходила в немецкое консульство, где ему дали двадцать пять тысяч рублей, что она обо всем предупреждала сотрудников НКВД. А они не только не прислушались к ней, а заставляли отказаться от показаний и пытали — загоняли каленые иголки под ногти. Начальник Ленинградского управления НКВД Медведь хотел ее упрятать в сумасшедший дом, а его заместитель Запорожец обо всем предупредил Николаева…

После беседы вождь распорядился оказать ей материальную помощь, выделить отдельную квартиру и позаботиться о ее здоровье.

Все было выполнено. По ее показаниям арестовали больше шестидесяти человек, в том числе пять сотрудников ленинградского управления НКВД, которые не обращали внимания на ее слова. Она продолжала доносить на всех, кого знала, и до 1956 года ее заявления внимательно рассматривались.

Только в 1956-м уже более объективная проверка, проведенная КГБ, установила, что Николаева она просто никогда не видела, а Сталину рассказывала то, что прочитала в газетах.

Вот что важно иметь в виду: почти ни у кого в стране причастность Зиновьева, бывшего члена политбюро, близкого Ленину человека, к убийству Кирова сомнений не вызвала. Даже бывшие эсеры, отбывавшие ссылку, даже русская эмиграция в 1934-м поверили, что Кирова убили оппозиционеры.

Уже на следующий год, 24 августа 1936 года, Военная коллегия Верховного суда пересмотрела дела Зиновьева, Каменева и других «по вновь открывшимся обстоятельствам» и приговорила всех к расстрелу. Ночью того же дня их всех расстреляли. При исполнении приговора присутствовали нарком Ягода и его будущий сменщик секретарь ЦК Николай Иванович Ежов. Пули, которыми убили Зиновьева и Каменева, Ежов будет хранить у себя в письменном столе. Сувенир на память.

После убийства Кирова в аппарате госбезопасности по всей стране были сформированы подразделения, которые занимались троцкистами и зиновьевцами. Эти подразделения сохранились до 60-х годов.

Несчастную Мильду Драуле первым делом исключили из партии «за абсолютную потерю партийной бдительности, что выразилось в неразоблачении контрреволюционной деятельности своего мужа Николаева и брата последнего, дезертировавшего из рядов Красной армии для контрреволюционной террористической деятельности».

11 марта 1935 года председатель Военной коллегии Верховного суда Василий Васильевич Ульрих доложил Сталину:

«9 марта с. г. выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР под моим председательством рассмотрела в закрытом судебном заседании в г. Ленинграде дело о соучастниках Леонида Николаева: Мильды Драуле, Ольги Драуле и Романа Кулинера.

Мильда Драуле на мой вопрос: какую она преследовала цель, добиваясь получения пропуска на собрание партактива Ленинграда 1 декабря прошлого года, где должен был делать доклад т. Киров, ответила, что „она хотела помогать Леониду Николаеву“. В чем? „Там было бы видно по обстоятельствам“. Таким образом, нами установлено, что подсудимые хотели помочь Николаеву в совершении теракта.

Все трое приговорены к высшей мере наказания — расстрелу. В ночь на 10 марта приговор приведен в исполнение. Прошу указаний: давать ли сообщение в прессу».

Репрессировали мать Николаева, его брата и сестер, двоюродного брата. Протоколы их допросов направлялись Сталину. От такого чтения он никогда не отказывался.

На XX съезде Хрущев на закрытом заседании сказал, что к смерти Кирова причастен Сталин. На чем основаны эти подозрения? Косвенных признаков, свидетельствующих о причастности Сталина к убийству, действительно немало. Сталин сразу же после сообщения о смерти Кирова, еще не имея никакой информации, уверенно заявил, что убийство — это дело зиновьевцев.

Об этом позднее на пленуме ЦК рассказал Николай Иванович Бухарин. Сталин сразу же ему возразил и сказал, что это было на седьмой-восьмой день, раньше же нельзя было узнать, кто стрелял.

Но Анастас Иванович Микоян подтверждает в своих воспоминаниях, что слова о виновности зиновьевцев были сказаны в первые же минуты, как только их собрал Сталин. Возникает ощущение, что Сталин был готов к сообщению об убийстве Кирова. Сталин конечно же прекрасно помнил, когда он рассказал о зиновьевцах, но он не хотел, чтобы на это обратили внимание. Он предпочитал, чтобы его слова считались результатом проведенного расследования.

Правда, есть и сторонники той версии, что Сталин ничего не знал, что стрелял убийца-одиночка и все происшедшее цепь случайностей. Но как же много случайностей!

Профессор Наумов:

— Версию убийцы-одиночки я отвергаю. Эту версию всегда отстаивал КГБ, защищая свою честь и репутацию Сталина. В 1956 году Хрущев поручил председателю КГБ Серову провести новое расследование. Еще можно было узнать правду, еще были живы последние уцелевшие свидетели. Но Серов загубил эту возможность. Он надавил на этих свидетелей, требуя, чтобы они не отрекались от прежних показаний.