Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему - Амеде Ашар

Арман-Луи положил руку на грудь своего слуги: его сердце больше не билось.

Авраам Каблио снял шляпу:

— Он умер, исполняя свой долг! — сказал он. — Прими, Господи, его душу!

И тут же кальвинист занял свое капитанское место. Сильной рукой Авраам Каблио повернул жерло пушки, которую навел сам в сторону нападающих. Фитиль коснулся пороха, раздался выстрел.

Каркефу, плачущий над телом, приподнял голову. На сей раз выстрел оказался точным: ядро попало как раз в середину лодки сеньора Матеуса.

Один человек истошно заорал, и лодка быстро исчезла в пенном водовороте.

Пятнадцать голов, похожих на черные точки, и тридцать рук появились на волнующейся поверхности Шельды.

— Надо ли посылать заряд картечи эти гадам? — спросил матрос, лаская ствол пушки.

— У них больше нет оружия. Довольно, — ответил Авраам.

Схватившись за фальшборт, Рено искал знакомые глаза среди барахтающихся на воде людей: двое или трое из них, запутавшись в размокших одеждах и оружейных ремнях, исчезли с поверхности. Другие бились в волнах, охваченные страхом, и цеплялись за разбросанные взрывом обломки лодки. Наконец г-н де Шофонтен увидел знакомое бледное и худое лицо сеньора Матеуса, руки которого размеренно рассекали воду. Рено выхватил у матроса мушкет и прицелился. В этот момент Матеус уже выбрался на берег и распрямился.

— Нет! — сказал Рено. — Не могу! Он безоружен.

И его честная рука опустила мушкет.

Матеус Орископп обернулся и, подняв угрожающе руку, проговорил:

— До скорой встречи!

И сразу же скрылся за ивами и камышами.

— Какая возможность потеряна! — прошептал Каркефу.

Тело Доминика, завернутое в полотнище паруса, в которое также вложили ядро, предали воде.

«Добрый самаритянин», подняв паруса, раздутые ветром, пошел вниз по реке среди вспенившихся волн.

Три недели спустя он бросил якорь в Норвежском порту.

— Господь благословил наш путь, — сказал Авраам. — Идите же теперь туда, куда Бог посылает вас.

Но веру капитан Авраам Каблио так и не переменил, как рассчитывал на то Рено.

— Жаль, — вздыхал Рено. — И все же, надеюсь, Святой Петр сделает исключение для этого гугенота и откроет какую-нибудь тайную дверь рая…

13. Две кузины

Г-н маркиз де Парделан, к которому судьба привела Адриен, жил в просторном замке неподалеку от Готемборга. Это был совершенно седой, хотя ещё молодой человек с насмешливо-властным лицом. В высшей степени имеющий привычку командовать, он не любил, когда ему перечили.

Осев в Швеции много лет назад, он занимал в доблестной армии, которая только что напала на Польшу, значительный ранг, которому обязан был в большей мере своими заслугами, чем именем и блеском своего состояния.

Недуги, приобретенные им на королевской службе в долгом и трудном походе, вынудили его отказаться от военной профессии. Он утешался отдыхом, который был обеспечен его роскошью и богатством.

М-ль де Парделан, его дочь, помогала ему радушно принимать гостей в замке, открытом для всех, кто имел благородное происхождение или чины в войсках короля Густаво-Адольфа.

Маркиз де Парделан распахнул объятия, встречая м-ль де Сувини, и она бросилась в них. В тот же миг он представил ей молодую особу, которая, как оказалось, робко стояла за её спиной.

— Моя дочь Диана де Парделан, — сказал маркиз. — Любите её как сестру.

Диана обвила руку вокруг шеи Адриен.

— В этого хотите? — нежно спросила она.

Г-н де Шофонтен, тотчас восхищенный ею, почувствовал нечто, что ещё ни разу не волновало его сердце:

— Теперь я думаю о серафимах! — прошептал он, не спуская глаз с м-ль де Парделан.

А г-н де ла Герш, вместо сердечного приема, на который, как ему верилось, имел право, натолкнулся лишь на холодное высокомерие своего родственника, чем был весьма поражен: задолго до того, как протянуть руку Арману-Луи, граф неучтиво позволил ему одному взбираться по ступеням парадного крыльца.

— Очень уж долго я жду здесь мадемуазель де Сувини, свою племянницу, — сказал он, насупив бровь и слегка приподняв уголки губ.

Арман-Луи понял глубину этих слов; они метили в самое сердце.

Так заканчивалась эта одиссея, оставившая яркий след в душе молодого человека, несмотря на опасности, которым вместе с другом подвергался во время пути…

Однако, разве не был он каждый час подле Адриен? Разве не казалось ему, что она и сейчас связана с ним всей своей жизнью нерушимыми узами?

И все же сон закончился, пробил грустный час пробуждения. И если м-ль де Сувини спасена, не оказалась ли она в то же время потерянной для него?

Много горестных мыслей пронеслось сейчас в его голове. И подобно тому, как человек, внезапно покинувший оазис, углубляется в бесплодные пески пустыни, Арман-Луи видел вокруг себя лишь мрачную и беспредельную пустоту.

Г-н де Парделан не понял причину молчания и бледности, которая появилась вдруг на лице г-на де ла Герш.

— Вы не отвечаете, сударь? — спросил он высокомерно.

Но Арман-Луи уже пришел в себя.

— Господин маркиз, — сказал он. — Может быть, вы видели господина графа де Паппенхейма?

— Я его не видел, но он мне написал, — ответил г-н де Парделан, слегка удивленный.

— Тогда меня больше ничего не удивляет, я не буду уподобляться великому маршалу империи, я скажу только: «Мое имя граф Арман-Луи де ла Герш, и всякий, кто осмелится утверждать, что мой благородный и честный дед господин граф де Шарней и я не оказывали нашей родственнице мадемуазель де Сувини всех тех знаков внимания, коих она заслуживает, тот бессовестно лжет!».

Г-н де Парделан посмотрел на г-на де ла Герш, который говорил все это, не моргнув глазом.

— И я, Рено де Шофонтен, маркиз де Шофонтен, — добавил Рено, — я подтверждаю слова Арман-Луи, и брошу мою перчатку всякому, кто посмеет утверждать противоположное!

Маркиз де Парделан был хорошим физиономистом.

— Входите, милый родственник, входите, сударь! — тотчас любезно сказал он.

Арман-Луи не в меньшей степени, чем Рено, помышлял отвергнуть гостеприимство маркиза, но золотые монеты, которыми был полон кошелек Рено до отъезда, увы, были в большом количестве растрачены по дороге, и их не осталось вовсе на дне их карманов, тогда как жизнь в замке Сент-Вест шла на широкую ногу и совсем не так как в Гранд-Фортель, где даже самые разгромные партии старинной карточной игры стоили не дороже одного ничтожного экю.

Плюс ко всему г-н де Парделан, у которого была щедрая рука, не задумывался, впрочем, как и многие богачи, что другие люди, возможно, испытывают нужду, тогда как он купается в изобилии. Часто по вечерам, нащупывая пальцами карманы своих коротких штанов, Арман-Луи подумывал о том, что, может быть, стоило уже возвращаться во Францию, тем более, что море не кишит, к сожалению, «Добрыми самаритянами», всегда готовыми принять путников, оказавшихся в затруднительном положении. Хотя возвращение обещало стать трудным…