Государыня Криворучка - Дарья Донцова

– Точно не знаю, может, не поняла сначала, что ждет ребенка? – растерялась я.

– Ответ на вопрос один: хитрая мамзель понимала, что любовник схватит ее за шкирку и потащит на аборт. Есть такие бабы, которые думают, что рождение младенца – билет в обеспеченную жизнь. Если вести себя умно, то, может, и получится. Но если действовать, как Валентина, останешься у пустого корыта. Паша, дом в Маякино жив? Или его уже нет?

– Стерт с лица земли вместе с деревней, – отрапортовал Чернов. – Но есть небольшая зацепка. Земля в Маякино потребовалась под строительство нового квартала. Всех жителей переселили в один дом, который возвели в Акулкино. Они живут в квартирах с первой по девятую включительно. Если подождете немного, найду список фамилий. О! Он уже тут, быстро получилось. Так, смотрим. Буханов Олег Ильич, Раиса Петровна, несовершеннолетний Петр… так, так… Гончаровой нет!

– А она была прописана в Маякино? – уточнил Макс.

– Нет, зарегистрирована до сих пор в Москве, в квартире родителей.

Воцарилось молчание, потом Чернов воскликнул:

– Ну, ей точно не везло по жизни! Сначала отец с матерью погибли, потом Роков умер, не успев жениться на ней. А Сергея Константиновича Стасова нельзя считать подарком судьбы. Женщина не одна себе ребенка сделала. Даже если ты ее никогда не любил, а просто использовал, как постельную принадлежность, ты несешь ответственность за дурочку. Девочка у нее родилась. Их с матерью выписали из роддома, вроде все нормально. Зачем Гончаровой убогая изба? У нее есть хоромы в центре столицы.

– Дача понадобилась, – вздохнула я, – хотела, чтобы малышка жила на свежем воздухе летом. Снимать дорого, дешевле купить сараюшку. Жить в ней только в теплое время года не больше трех месяцев. Да, неудобно за водой с ведром бегать, деревянная будка во дворе – не самый комфортный санузел, зато девочка не выхлопами от машин дышит, овощи со своего огородика ест, молоко прямо из-под коровы пьет.

– Возможно, – согласился Вульф. – Мы сделали круг и вернулись на то же место. В московской квартире, которая когда-то принадлежала родителям Гончаровой, живет их дочь Валентина, только это не она, а другая женщина, с документами на имя Вали. Когда случилась подмена?

– Со Стасовым вступила в отношения настоящая Валентина, на снимке в журнале точно она, – начала я размышлять вслух.

– Реутова Светлана Владимировна, – вдруг громко произнес Чернов, – главный врач роддома, где появилась на свет Полина. Доктора подозревали в передаче отказных младенцев состоятельным американцам. Начиная с конца восьмидесятых и до начала двухтысячных бездетные иностранцы косяком тянулись в Россию, забирали сирот. Возможно, Валентина – я имею в виду, настоящая – не захотела возиться с дочкой, а директор роддома объявила девочку мертвой и продала ее за рубеж.

– Если версия Павла верна, то откуда взялась актриса Гонч? – прищурился Макс.

– Это родная дочь женщины, которая сейчас живет по документам Гончаровой! – воскликнула я. – Главврача роддома, которую обвиняли в торговле младенцами, посадили?

– Нет, вышла сухой из воды, – ответил Чернов. – Уволилась и работает в библиотеке уже много лет. На одном месте сидит.

– До сих пор ходит на работу? – удивилась я.

– Платят в книгохранилищах немного, никто не рвется на должность начальника. К тому же Светлана Владимировна живет в…

Чернов притих.

– Что не так? – насторожился Макс.

– Она прописана в Акулкино, – смущенно пробормотал Павел. – Обитала раньше в Маякино, на Красноармейской улице, дом шесть. Упс!

– Лед тронулся. Что еще интересного вылезло? – потер руки Костин.

– Валентина приобрела избу под номером пять, – совсем тихо ответил Чернов. – Раньше она принадлежала Тамаре Павловне Реутовой, матери главврача.

Володя встал.

– В кромешной тьме забрезжил свет! Сейчас съездим в библиотеку. Эх, давно книги на дом не брал! Вставай, Лампудель, нас ждут великие дела!

Я тоже поднялась и обратилась к Чернову:

– Адрес, куда рулить, подскажи.

– Акулкино, улица Театральная, дом семь, – отрапортовал Чернов. – Ну, понимаете, я смотрел в списках жильцов Валентину. Про Реутову мне не сказали.

– Не переживай, – махнул рукой Костин. – Помнишь, как один раз я тебя попросил узнать все про Зайцева, сказал: «Не торопись, не срочно»? А ты пошел обедать, вернулся и живо нарыл кучу всего про Лисичкина? А нужен был Зайцев. Когда я ржать начал, что ты сказал?

– Что он сказал? – полюбопытствовала я.

– «Ел на обед котлеты из кролика. Когда пришел в кабинет, в голове всплыла фамилия Зайцев, но я подумал, что это из-за котлет, и начал работать по Лисичкину», – процитировал Вова.

– Почему Лисичкин? – удивилась я. – А не, например, Капустин или Морковкин?

– Потому что заяц и лиса во всех сказках рядом. Если котлетами навеяло про Зайцева, значит, нужен Лисичкин, – с самым серьезным видом объяснил Костин и расхохотался.

– Ну и память у тебя, – забубнил Чернов, – даже я забыл. А ты в уме разную фигню держишь.

Глава тридцать третья

– Как вы меня нашли? – зашептала полная женщина в синем платье.

– Так вы, Светлана Владимировна, не скрываетесь, – спокойно ответил Костин, – незачем вам. Правда, много лет назад вас заподозрили в торговле младенцами, но дело развалилось.

Реутова опустила голову, и я невольно позавидовала ее роскошным волосам. У женщин с течением лет часто редеет шевелюра, появляется седина. А у Светланы Владимировны просто копна роскошных блестящих кудрей.

Реутова привычным движением отбросила назад прядь, которая свалилась ей на лицо. Я увидела небольшой шрам на виске – такой след остается после ожога. Заведующая библиотекой искоса глянула на меня, опять тряхнула головой, локон упал на то же место.

– А где ваши сотрудники? – удивилась я.

Реутова горестно вздохнула:

– Когда-то здесь работали два библиотекаря, пожилые женщины. После их смерти никого не нашли. Зарплата крошечная, рабочий день до десяти вечера, чтобы люди после работы могли прийти. Нанимаются сюда порой молодые мамочки в декрете. Я не против, если ребенка с собой берут, младенец не помеха. Или пенсионерки оформляются. Поработают недолго – и на выход, текучка большая. Сейчас вот одна кручусь. Не смотрите, что сейчас пусто. Сегодня воскресенье, первая половина дня. Читатели или спят, или по магазинам бегают. Кабы в понедельник часов этак в девятнадцать зайдете, то очередь увидите. Хотя, признаюсь, посетители не ходят толпами. Вот когда уговорю какого-то писателя, журналиста приехать, творческий вечер провести, тогда даже из Москвы приезжают.

Костин решил приступить к основной теме:

– Светлана Владимировна, вам знакома Валентина Максимовна Гончарова?

И вот тут я поняла, что означает выражение «она помертвела». Лицо заведующей потеряло все краски. Губы слились по цвету с подбородком, глаза вмиг ввалились, под ними в секунду образовались темные полукружья.

Реутова вздохнула и отважно солгала:

– Впервые о такой женщине слышу.

– Она произвела на свет девочку в роддоме, которым вы заведовали, – спокойно объяснил Володя.

Светлана попыталась говорить весело:

– Разве упомнить всех?

– Вы проработали в должности заведующей год, конечно, не могли удержать паспортные данные каждой роженицы в памяти. Но Валентина – особый случай, она купила избу вашей матери.

Реутова изобразила пробуждение памяти:

– А-а-а! Продажей сделку не назвать, отдала ей после смерти матери избенку за символическую цену. Почти бесплатно. Пожалела беднягу. У той ни мужа, ни денег, работа на окладе, гарантированного дохода нет. Чем за квартиру платить? А у меня изба пустая, предложила ей купить домик за копейки. А…

– Валентина Максимовна, вы прекрасная актриса, – перебил Реутову Володя, – жаль, что решили бросить кинематограф. Могли бы радовать зрителей.

– …а городскую квартиру сдать, – договорила заведующая библиотекой и замолчала.

Костин понизил голос:

– На двери вашей библиотеки висит расписание. Если ему верить, то через пять минут начнется перерыв на обед. Вы же можете запереть дверь?

– Никогда так не делаю, – чуть слышно ответила Реутова.

– У правил есть исключения, – возразила я.

Лицо заведующей осталось бледным, но глаза изменили выражение.

– Давно доказано, что я к продаже детей отношения не имею. И меня зовут Светлана, не Валентина. Извините, мне положен перерыв, отдохнуть хочется.

Костин молча положил перед Реутовой планшетник, потом сел около заведующей и начал