Суррогатный папа поневоле - Марина Орлова

Вспомнилась пачка презервативов в ящике стола… с другой стороны, я взрослый мужик, и «резинки» упакованные, а не использованные.

– Смирнов, ептить твою за ногу! – гаркнули в ухо, словно медведь заревел, отчего исключительно на рефлексах выбросил руку в сторону того, кто решил подкрасться. Повезло, что этим «некто» оказался Панфилов, потому удар блокировал и увернулся.

– Твою ж мать, Тима! – возмутился я. – Я же и попасть мог. Просил же не подкрадываться!

– Да кто подкрадывался? – обиделся друг. – Мы до тебя уже минуту доораться не можем, ты на нас не реагируешь!

Я с вопросом посмотрел на друзей, те нестройно закивали, подтверждая слова Тимофея.

– Ты где витаешь? – задал вопрос Валера, пока стоящая с ним в обнимку Янка подозрительно щурила глаза, в ожидании моего ответа.

От необходимости отвечать, меня спасла официантка из моего персонала, которая, извинившись, зашептала мне на ухо:

– Павел Витальевич, там девушка, которая в вашем кабинете…

– Что с ней? – заволновался я. Официантка переступила с ноги на ногу и тихо ответила:

– Она плачет. Пока я принимала заказ – все было нормально, но когда сейчас поднялась к ней с закусками, она сразу в слезы… – почти с паникой в голосе поведали мне.

– Ребят… – начал я, обернувшись к притихшим друзьям, не став дослушивать подчиненную. – Ребят, извините, но мне нужно отойти на некоторое время. Вы побудьте здесь без меня, окей? Все за мой счет, разумеется. Развлекайтесь! – выкрикнул я уже буквально на бегу, а после в несколько секунд достиг третьего этажа и, постучав для проформы, вошел в помещение.

Как подчиненная и сказала, Аксенова сидела за моим столом в окружении шести тарелок с закусками и всхлипывала, роняя все новые и новые слезы, которые растирала по щекам.

– Светлан! – позвал я с тревогой и быстро подошел к вздрогнувшей и, кажется, испугавшейся моего появления, Аксеновой. Так испуганно икнула, пораженно распахнув мокрые глаза, а затем почти с ужасом наблюдала, как я развернул ее на кресле и опустился на корточки, чтобы взять девушку за руки и с тревогой спросить. – Что случилось? Болит что-то? Вас кто-то обидел? Что-то с малышом?

Шмыгнув мокрым носом, она попыталась отобрать у меня руки, для чего даже подергала их, но я держал крепко, опасаясь, что она может сейчас себе навредить. А в мягком и безопасном кресле все же как-то спокойнее.

– Н…ик…н-нет, – с трудом выдала она, заикаясь, а затем уже, было, успокоившись, неожиданно вновь жалобно скривилась, выдавая новую порцию слез. Очередная попытка забрать у меня свои руки, и вновь неудача, отчего она, собравшись с силами, маловнятно сказала: – Н…но-о-ос у-у-утереть… ик… надо.

Поняв смысл сказанного лишь спустя секунду, я все же отпустил ее, чем она воспользовалась и тут же потянулась за салфеткой. А затем с намеком на застенчивость промокнула нос. Но этим дело не ограничилось, промокнула снова… не помогло, и, жалобно хныкнув, смиренно сморкнулась, пряча от меня зареванное и смущенное лицо.

То, что она пыталась от меня закрыться, не понравилось сильнее, потому очередную попытку отвернуться в сторону я пресек, и крутанул ее обратно, отчего Светлана коленями почти упёрлась мне в грудь.

– Светлан, пожалуйста, скажите, что случилось? Почему вы плачете?

Ответом мне были задрожавшие губы и подбородок.

– Я не должен был оставлять вас, простите. Но вы обязаны сказать, что послужило причиной слез, иначе я не смогу помочь, – заглядывая ей в глаза, которые она от меня прятала, произнес я. – Вам больно?

Она отрицательно покачала головой.

– Вас обидели?

Очередной отказ, в который я почему-то не поверил.

– Вы… вы слышали мой разговор с сестрой? – мелькнула догадка. На меня подняли мокрый взгляд. Она промолчала, только вновь шмыгнула, что для меня стало ответом. – Я не хотел вас обидеть, поймите. Я просто пытался отвязаться от Яны. Она бывает очень навязчивой, потому я и сказал, что вы просто знакомая… беременная, – выдал я несколько суматошно, сам толком не зная, почему оправдываясь по большей части за… правду. Разве я мог сказать Яне что-то иное?

– Вы о чем, вообще? – сумев-таки перевести дыхание, задала вопрос Аксенова. – У вас что, еще сестра есть, помимо Анжелики?

– Да… блондинка… там, – неопределенно махнул я рукой себе за спину. – на лестничной клетке… была, – добавил я, осознав, что Аксенова даже не понимает, о чем я. – Так, если не это, то почему вы плачете? – попытался я перевести тему.

– Я… – судорожно вздохнула она, но реветь, вроде, больше не собиралась. Вместо этого медитативно гладила себя по округлому животу, словно пыталась успокоиться. Спустя примерно десять секунд, ей это удалось в достаточной мере, чтобы сказать: – Мне так стыдно за это… Я не думала, что так получится. Просто гормоны, перепады настроения, а тут эта официантка… И вы… я не думала, что вы вернетесь так быстро, и не хотела, чтобы вы… чтобы этот позор вообще хоть кто-то видел. Мне так стыдно…Это вам девушка наябедничала, да? – обиженно спросила Светлана, бросая на меня нерешительный и такой беззащитный взгляд.

– Отчасти, – перевел я дух и растерянно улыбнулся. – Я все равно планировал вас проведать. Но вы так и не ответили на вопрос, что стало причиной слез?

– Павел, честное слово, к вам или вашему заведению это никак не относится. Это все… беременность. Не придавайте этому значения. Вряд ли этот позор вы сможете забыть, но я была бы благодарна…

– Светлан, – позвал я уже требовательнее, посмотрев в заплаканное лицо женщины, которая хотела вернуть себе вид гордый и холодной, но с растекшейся тушью, сопливым носом и смазанной помадой это выходило так себе. Прежнего почти пугающего благоговения я перед Светланой не испытывал, что позволяло мне разговаривать с ней вполне по-человечески.

Аксенова упрямо вздернула подбородок и косо посмотрела на стоящие закуски и… и вновь заревела.

– Я буду плохой матерью! – взвыла она, пряча лицо в ладонях, сотрясаясь всем телом.

– С чего вы это взяли? Что за глупости вы говорите? – уже и сам запаниковал я. Когда не было особой определенности, оказалось как-то даже проще. А тут такое…

– Правда-а-а, – подвывала она негромко. – Вот что это такое? – указала