По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата) - Вольфганг Ганс Путлиц

Во время экскурсии по Кремлю я заметил молодого человека, разговаривавшего по-английски. В соответствии с моими наивными представлениями он показался мне типичным русским большевиком, так как носил дешевую голубую полотняную рубаху и ярко-красный галстук. Я ринулся к нему, так как уже давно искал большевика, с которым мог бы объясниться. К моему глубокому разочарованию, выяснилось, что, несмотря на революционное облачение, он вообще не был русским; это был бедный американский студент, который приехал сюда приблизительно из тех же соображений, что и я. Как и я, он надеялся найти здесь рецепт для лечения язв своей собственной страны. Мы еще долго сидели потом в сумерках на скамье у Москвы-реки за кремлевской стеной и говорили о том, как иначе выглядит все у Гудзона, в Нью-Йорке.

— Боже мой, — воскликнул он, — что же нам делать! У нас в Америке, да и у вас в Германии так дальше продолжаться не может. А здесь? Для того чтобы понять все это, нужно, наверное, родиться в России.

Разочарованным возвратился я в Германию. Потребовалась вторая мировая война, чтобы я прозрел.

Может быть, нацисты нашли для Германии правильный путь? Установить отношения с ними было легче. Бывший мой коллега из министерства иностранных дел работал теперь на Хедейманштрассе на штатной должности в руководстве берлинской организации нацистской партии при Геббельсе. [102] Иоганн фон Лерс, так звали его, был родом из Мекленбурга. В детстве у него одно время была та же няня, что и у меня.

— Послушайте, Путлиц, — сказал он мне при нашей первой случайной встрече. — Такой парень, как вы, должен быть с нами.

Я отнесся к этому скептически, однако решил несколько ближе присмотреться к людям, подобным ему. Однажды я даже посетил его на службе. Кроме того, мы часто назначали друг другу свидания в ресторане «Амей-зее» в Штеглице, где собирались штурмовики из его отряда. Он представил мне многих своих товарищей, и наши беседы часто продолжались допоздна.

— Послушайте, Лерс, я полностью согласен с вами, — заметил я, — что нынешний свинарник нужно подвергнуть беспощадной чистке. Многие из ваших идей мне очень нравятся. Если вам действительно удастся создать народную общность и осуществить лозунг «общественное важнее личного», то я всей душой с вами. Но у вас так много идей, которые кажутся любому образованному человеку по меньшей мере детскими и варварскими. Например, неужели вы сами верите в вашу расовую теорию и всерьез предполагаете, что все наладится, как только вы вышвырнете евреев?

— Нельзя же, мой дорогой Путлиц, понимать все так буквально. Мы хорошо знаем, что среди евреев имеется столько же хороших, сколько и плохих. Мы — социалисты, и наша борьба в первую очередь направлена против продажных и паразитирующих денежных мешков. Слышали ли вы когда-нибудь о различии между созидательным и грабительским капиталом? Мы выступаем за созидательный капитал. Грабительскому же капиталу, бессовестным спекулянтам мы объявляем беспощадную войну, особенно если они к тому же пытаются диктовать свою волю в политике. Вы сами знаете, что нынче повсюду в газетах и банках почти все руководящие посты заняты еврейскими спекулянтами. Вспомните только о Скляреке, Бармате, Кутискере и им подобных типах. Их необходимо убрать.

— Итак, вы не намерены наносить ущерба евреям, занятым лишь гражданскими профессиями? Например, мой врач доктор Г. вылечил недавно меня от очень неприятного расстройства пищеварения, которое я нажил себе в Гаити. А вот ни один из арийских врачей, которых я посещал до этого, не мог мне помочь. Этого доктора Г. вы тоже хотите вышвырнуть? [103]

— Разумеется, нет, если он будет заниматься своими делами и держать себя спокойно.

— Меня успокаивает, что по этому вопросу вы по крайней мере готовы вступить в дискуссию. А как обстоит дело с вашей враждой к коммунистам? Они ведь, бесспорно, немцы и, в конце концов, борются за осуществление многого из того, за что выступаете и вы. Почему же каждый вечер вы устраиваете с ними драки и организуете эту непрерывную поножовщину?

— Да, это сложная и печальная проблема. Средний рабочий-коммунист должен быть, по сути дела, с нами, и мы всеми средствами пытаемся привлечь таких людей. Однако в их руководстве господствуют представителя международного еврейства и они внушают своим людям фанатическую ненависть к нам.

— Лерс, в то, что руководство коммунистов состоит из представителей международного еврейства, я просто не верю. Главная причина, почему хорошие коммунисты не идут к вам, мне кажется, совсем в другом. Как вы хотите привлечь на свою сторону этих людей, если ваш Гитлер заключает перемирие с Гугенбергом, со «Стальным шлемом» Зельте и самыми реакционными денежными мешками? Более того, он заключает с ними союз, как это имело место в случае с «Гарцбургским фронтом»{8}. На всех хвоих плакатах вы ругаете реакцию и рисуете фон Папена с отвратительной чертячьей рожей. В действительности же все знают, что вы друг другу глаз не выцарапаете. Получается, что вы не можете свести концы с концами. Если ваши штурмовики всерьез выйдут на баррикады, я убежден, что за ними пойдет достаточно народа, чтобы менее чем за двадцать четыре часа согнать этих господ с их министерских кресел. В таком случае, разумеется, коммунисты тоже будут на вашей стороне. [104] Почему же вы ничего не предпринимаете, чтобы свергнуть эту клику реакционеров, в то время как для этого имеются все условия?

— Дорогой Путлиц, это большая политика, которую по-настоящему не понимаем ни я, ни вы. Вы не знаете нашего фюрера, но будьте уверены, ему известно, когда наступит подходящий момент. Временно мы вынуждены действовать тонкими средствами, но подождите — придет день, и Адольф Гитлер даст этой окопавшейся банде такой пинок, что они забудут, как их звала родная мать. Тогда мы придем к власти, и ситуация в Германии изменится коренным образом.

Аргументы этих нацистов хромали на обе ноги, однако, убеждал я себя, придя к власти, они все же сумеют покончить с оцепенением, в котором застыла реакция, господствовавшая в стране, и проложат пути к чему-то новому. Было бы нечестным, если бы я сегодня утверждал, что в то время мне была ясна заведомая ложь сбивчивых нацистских лозунгов. Напротив, мне казалось, что многие из этих людей честно и самоотверженно борются за идеалы, казавшиеся мне самому вполне достойными. Если бы летом 1932 года они действительно подняли мятеж против правительства Папена, правительства «клуба господ», я с откровенной симпатией встал бы на их сторону.

Сомнения начались лишь осенью, когда кончился мой отпуск и я был переведен в отдел печати имперского правительства, помещавшийся на Вильгельмплац. Я получил возможность по-настоящему заглянуть за кулисы, и мои взгляды начали меняться.