День поминовения - Агата Кристи

Рут ответила, помедлив:

– Не знаю, сумею ли я объяснить. Видите ли, я слишком хорошо знала мистера Бартона. Эта история на него, конечно, подействовала. Тем более что миссис Дрейк, как всегда, пришла в истерическое состояние. Поэтому, естественно, ему хотелось все это поскорее уладить. Но одновременно у меня сложилось впечатление…

– Какое именно, мисс Лессинг? Мне почему-то кажется, что у вас не бывает ложных впечатлений.

– Видите ли, я почувствовала, что на этот раз в его раздражении против Виктора Дрейка кроется что-то еще. Дела Дрейка нам приходилось в той или иной форме улаживать и раньше. Около года назад, когда у него стряслась очередная беда, он приехал в Англию, тогда мы посадили его на пароход и отправили в Южную Америку, а уже в июне он опять прислал телеграмму и просил денег. Так что я уже привыкла к реакции мистера Бартона на Дрейка. Но вот вчера мне показалось, что его вывело из себя не столько содержание телеграммы, сколько ее несвоевременность – она пришла, как нарочно, в тот самый день, когда мистер Бартон был целиком поглощен приготовлениями к празднику. Всякие дополнительные хлопоты в этот день были совсем некстати.

– Вам не показалось странным, что мистер Бартон так беспокоился об этом вечере?

– Да, я об этом думала. Он придавал ему какое-то особое значение, прямо не мог его дождаться, как ребенок.

– А вам не приходило в голову, что вечер был задуман с какой-то особой целью?

– Вы имеете в виду тот факт, что он был почти точным повторением того вечера, на котором покончила с собой миссис Бартон?

– Да.

– Откровенно говоря, мне показалось это диким.

– Но Джордж ничего не объяснял и ничем не делился с вами?

Она замотала головой.

– Скажите мне, мисс Лесинг, а не возникало ли у вас сомнений в том, что миссис Бартон покончила с собой?

Она была поражена.

– Сомнений?! Нет, никогда.

– Джордж Бартон не намекал вам, что его жена была убита?

Она смотрела на него в изумлении.

– Джордж так считал?!

– Я вижу, это для вас новость. Да, мисс Лессинг. Джордж получил анонимные письма, в которых говорилось, что его жена не покончила жизнь самоубийством, а была убита.

– Вот почему этим летом он вдруг так переменился! А я-то никак не могла понять, что с ним происходит.

– Значит, вы ничего не знали об этих анонимных письмах?

– Ничего. Много их было?

– Он показал мне два.

– А я ничего не знала!..

В голосе ее прозвучала неподдельная обида. Рейс молча посмотрел на нее, потом спросил:

– Итак, мисс Лессинг, каково ваше окончательное мнение? Как вы думаете, мог Джордж покончить с собой?

Она покачала головой:

– Нет. Конечно, нет.

– Но вы отметили, что он был возбужден, расстроен?

– Да, но он уже давно находился в таком состоянии. И теперь я понимаю почему. И понимаю, почему он так усиленно готовился ко вчерашнему вечеру. Очевидно, у него была какая-то особая идея – может быть, он хотел воспроизвести всю обстановку предыдущего вечера для того, чтобы узнать что-то новое о причинах смерти жены… Бедный Джордж, он, наверное, совсем потерял голову.

– А что вы теперь скажете, мисс Лессинг, о причинах смерти Розмэри Бартон? Вы по-прежнему полагаете, что это было самоубийство?

Она нахмурилась.

– Мне в голову не приходило, что можно искать какую-то другую причину. Ее самоубийство так легко объяснялось.

– Чем же? Депрессией после гриппа?

– Думаю, что не только этим. У нее было какое-то горе. Это было нетрудно заметить.

– И нетрудно было догадаться, чем это горе вызвано?

– Да, не так уж трудно. Я догадалась. Конечно, я могла и ошибиться, но женщины типа миссис Бартон видны насквозь. Они не считают нужным маскировать свои чувства. Слава богу, мистер Бартон, по-моему, ни о чем не подозревал. Да, она была очень несчастна. И я знаю, что в тот вечер у нее еще болела голова, вдобавок к только что перенесенному гриппу.

– Откуда вы знаете?

– Я слышала, как она сказала об этом леди Александре в комнате, где мы раздевались. Она пожалела, что у нее с собой нет аспирина. К счастью, у леди Александры нашлась таблетка пирамидона, и она дала ее миссис Бартон.

Полковник застыл с бокалом в руке.

– И миссис Бартон взяла эту таблетку?

– Да.

Так и не пригубив, Рейс поставил бокал на стол и поглядел на свою спутницу. Она смотрела на него безмятежно и, казалось, совершенно не сознавала всей важности ею сказанного. Между тем для Рейса это ее «да» означало чрезвычайно многое. Получалось, что Сандра, место которой за столом исключало всякую возможность незаметно положить что-либо в бокал Розмэри, могла дать ей яд и другим способом – под видом таблетки от головной боли.

Как правило, таблетка растворяется за несколько минут. Но это могла быть особая таблетка – в капсуле из желатина или другого вещества. Кроме того, Розмэри могла принять ее не сразу.

Он отрывисто спросил:

– Вы видели, как она ее приняла?

– Простите, что вы сказали?

По ее недоумевающему лицу он понял, что мысли ее были где-то далеко.

– Вы видели, как Розмэри Бартон проглотила эту таблетку?

Рут посмотрела на него немного испуганно:

– Я? Нет, не видела. Она просто поблагодарила леди Александру.

Значит, Розмэри могла сунуть таблетку в сумочку, а потом, во время концерта, если головная боль усилилась, могла опустить ее в бокал с шампанским и подождать, пока она растворится. Домыслы, чистые домыслы, но все же могло быть и так.

Рут сказала:

– А почему вы спрашиваете?

Ее глаза вдруг стали настороженными и вопрошающими. Полковнику показалось, что он воочию видит, как усиленно работает ее мозг – сравнивает, сопоставляет…

Она торопливо заговорила:

– Все понятно. Теперь я понимаю, почему Джордж купил этот дом по соседству с Фарадеями. И я понимаю, почему он ничего не сказал мне о письмах. Помните, сначала я удивилась, что он от меня это скрыл. Но теперь я вижу: если он им поверил, он должен был решить, что его жену убил кто-то из нас – из пятерых гостей, сидевших за столом. Это… это могла быть и я!

Рейс спросил вкрадчивым голосом:

– Разве у вас были причины желать смерти Розмэри Бартон?

Он подумал, что она не расслышала. Она сидела неподвижно, потупив взгляд.

Неожиданно с глубоким вздохом она подняла глаза и посмотрела прямо на него.

– О таких вещах трудно говорить, – сказала она, – но, наверное, будет лучше, если вы узнаете. Я любила Джорджа Бартона. Я была влюблена в него еще до того, как он познакомился с Розмэри. Думаю, что он ни о чем не догадывался и, уж конечно, сам не испытывал никаких чувств. Он ко мне хорошо относился, даже любил меня, но по-дружески. А я всегда думала о том, какой бы я ему могла быть прекрасной женой. Как бы он был счастлив со мной. Он любил Розмэри, но с ней он не был счастлив.

Рейс мягко спросил:

– К Розмэри вы испытывали неприязнь?

– Да. Она, конечно, была хороша собой, привлекательна, умела пустить в ход все свое обаяние, если хотела кому-то понравиться. Но со мной она не церемонилась. И мне она была очень неприятна. Ее смерть поразила меня – умерла она ужасно, но жалость… нет, особой жалости я не испытывала. Боюсь, что в глубине души я была даже рада.

Она помолчала.

– Мы не можем поговорить о чем-нибудь другом?

Рейс поспешно сказал:

– Мне бы хотелось услышать от вас все, что вы помните о вчерашнем дне, все, начиная с самого утра. Особенно все, что делал или говорил Джордж.

Рут с готовностью принялась перечислять утренние события. Она упомянула гнев Джорджа, вызванный наглым вымогательством Виктора; свой собственный телефонный звонок в Южную Америку; переговоры с фирмой и радость Джорджа, когда она сообщила ему, что все улажено. Затем она описала свой приезд в «Люксембург» и суетливое, взволнованное поведение Джорджа, который встречал гостей. Она довела свое повествование до финального акта трагедии. Оно в точности совпадало с отчетами, которые полковник уже слышал из других уст.

Рут, как бы прочитав его мысли, сказала:

– Это не самоубийство. Я убеждена, что это не самоубийство. Но если это убийство… то как это можно было осуществить? Кто мог убить Джорджа Бартона? Ответ один: никто из нас этого сделать не мог! Тогда, может быть, кто-то посторонний подсыпал яд в его бокал, пока мы танцевали? Но кто? Зачем? Какая-то бессмыслица.

– Все показания сходятся в том, что во время последнего танца к столу никто не подходил, – возразил Рейс.

– Тогда это действительно бессмыслица, просто бред! Не мог же цианистый калий попасть в бокал сам по себе?!

– Скажите, мисс Лессинг, у вас действительно нет никакого предположения, никакого даже самого отдаленного подозрения насчет того, кто мог подсыпать яд в бокал? Подумайте хорошенько, вспомните. Может быть, вчера ваше внимание задержалось на каком-то пустяке, какой-то незначительной детали?