Бандитские звезды гаснут быстро - Сергей Зверев

– А тибетцы? – Антон усмехнулся: – Их чай свидетельствует о другой жизненной позиции?

– Конечно. Это народ, который живет высоко в горах, там, где близко небо, куда не поднимаются чиновники и сборщики налогов. За много столетий они привыкли к суровым условиям, считают это благом, думают, что их мир совершенен. Это народ, находящийся в состоянии душевного покоя, веками бредущий среди вечных снегов и периодически опускающийся на корточки, чтобы попить чаю. Будет иной народ, находящийся в смятении и состоянии возмущения, пить столько такого вот чая? Фигушки!

– А тибетцы? – снова задал свой вопрос Антон.

– А тибетцы этот чай обожают. Они считают его самым питательным и полезным напитком на всем свете. Знаешь, сколько такого вот чая тибетец может выпивать за день? До тридцати чашек, потому что он согревает тело и дает силы. По их мнению, у этого чая есть вполне конкретные качества. Он согревает, утоляет голод, способствует пищеварению, содействует оздоровлению сердечно-сосудистой системы, выводит из организма молочную кислоту, увеличивает жизненную силу и энергию. Не забывай, что в силу своей высокой калорийности чай идеально подходит тем, кто постоянно живет на высокогорье, в условиях бедной кислородом атмосферы. Поэтому тибетские врачи советуют пить такой чай тем, кто отправляется еще выше, для предотвращения горной болезни. Туристам, ученым.

Антон пригубил напиток и почмокал губами под снисходительным взглядом Мухиной.

– Ну и как? – поинтересовалась Наташа.

– Терпимо, но тибетской философией я не проникся. Вдобавок он очень сладкий. Тибетцы большие сластены или эта потребность вызвана высокогорьем?

– Вообще-то считается, что этот народ потребляет мало сладостей! Или не любят, или их там просто нет. Зато на Тибете очень любят добавлять в чай цампу. Это такая мука из обжаренного ячменя, которую они носят с собой в маленьких мешочках. Тибетцы насыпают цампу в горячий чай, хорошенько размешивают все это пальцем и с удовольствием съедают, как говорят очевидцы, громко чавкая. А еще в их обычае размочить в чае кусочек сушеного сыра или свиной шкурки.

– Ты знаешь, чавкать меня что-то пока не тянет, – с сомнением сказал Антон. – Да и от свиной шкурки я, пожалуй, тоже откажусь. А чай, между прочим, мне нравится. Не нравится мне другое – то, что ты делаешь из тибетцев забитых и беззащитных овечек, которых может обидеть каждый. Покорных судьбе и созерцающих вечные вершины гор.

– Отнюдь, Антон! Я совершенно не склонна кого-то представлять в подобном виде. Каждый человек свободен, все люди братья, они равны перед законом.

– Злая ирония, – усмехнулся Антон.

– Насчет чего?

– Насчет кого. Все люди братья, равные перед законом, совершенно одинаковые. Мир, Наташа, вообще неоднороден по своей природе, а если говорить о государстве, то это вообще многослойная структура. Вовсе не потому, что в нем преобладает та или иная национальная составляющая. Это социологическая категория. Неравенство неизбежно, оно обусловлено самим фактом существования государства, противопоставляющего себя своим же гражданам.

– Эка тебя унесло в твоих рассуждениях! – Наташа засмеялась. – Ну-ну, давай дальше. Интересно.

– Ты вот сама говорила о строгости законов и необязательности их исполнения и была права только наполовину. Есть законы, исполняемые в обязательном порядке и с примерным рвением. А есть те, которые так и остались на бумаге. Неравенство лежит опять же в рамках обозначенного мною противопоставления государства и граждан. Попробуй не заплати налоги, за свет или за газ. В два счета прибегут соответствующие люди, которые погрозят пальчиком и быстренько поволокут тебя в суд. Тут затрагиваются интересы государства, и это свято! Но есть законы, касающиеся интересов лишь конкретных граждан этого государства. У нас запрещено нарушать тишину с двадцати трех до шести утра, нельзя нарушать общественный порядок, в том числе и нецензурно выражаться. Ну и попробуй проверить на досуге исполнение этих законов. Заяви, что у тебя под окном в двенадцать ночи поет пьяная компания, у соседней громко играет музыка. Не надейся, что моментально приедут дяди в погонах, всех приструнят, составят надлежащие протоколы. Тем более не пытайся дозваться полицейских, если кто-то из прохожих идет и матерится рядом с тобой. Эти законы так и останутся на бумаге. Они есть, но исполнять их никто не собирается. Силовикам некогда проверять исполнение этих законов и карать за их нарушение. Они заняты контролем исполнения законов, направленных прежде всего на защиту государства. Мы привыкли к этому и не замечаем, находим отдушины в самих себе, погружаемся в них, отрешаясь от противоречий государства. К примеру, люди имеют дачи. Они не работают на них, не выращивают что-то на продажу. Дело не в том, что им есть нечего. Дача нужна просто для души, чтобы сменить обстановку, сбежать откуда-то или от кого-то…

– Стой! – Наташа схватила Антона за руку и посмотрела ему в глаза, в которых метался лихорадочный блеск. – Стой, я вспомнила. Дача! Именно дача. Спрятаться, уйти в себя…

– Ты про Карину?

– Конечно. Как я могла забыть! У нее была подруга, еще со школы, а у той – мама, которая давно уже умерла. Дочь так и не решилась продать мамину дачу. Там все напоминало… ну, неважно! Эта подруга недавно вышла замуж и уехала в Германию, а Карина приглядывала за дачей. У нее даже ключи были.

– И Юрий Сергеевич…

– Я даже не уверена, что он знал об этом. Во всяком случае, мог не помнить, если Карина и говорила ему когда-то. Она раз или два в месяц туда ездила, смотрела, все ли в сохранности, гуляла, сидела на лавочке. Там так спокойно…

– Так ты знаешь, где это? – Антон опешил и вскочил из-за стола.

Когда Веденский услышал о том, что есть шанс найти Карину, он даже затрясся от возбуждения. Они втроем отправились на машине, хотя до дачного поселка было всего километра три. Туда вела тропа, идущая по берегу реки.

Машина остановилась у забора, на который указала Наташа. Веденский долго кричал, звал и просил прощения у жены. Потом скрипнула дверь небольшого деревянного дома, и на садовой дорожке появилась женская фигура.

Антон молчал и стоял в стороне. Зато Наташа присоединилась к Юрию Сергеевичу и принялась убеждать Карину в том, что опасности нет, их дом теперь под охраной, ситуация изменилась.

Антон смотрел на Карину и видел, что она крепко-накрепко замкнулась в себе, как в одеяло завернулась, в кокон. Карина смотрела такими глазами, которые никого и ничего не видели, смотрели внутрь, в себя. Антон снова подумал, что женщина близка к сумасшествию. Психологическая травма настолько глубока, что выводить из нее Карину придется медикаментозными средствами и специальной терапией.

Страх смерти? Ужасная история с ее бельем, которое, оказывается, мяли и тискали похотливые грязные мужские руки? Застарелая тоска в большом доме, в котором она оказалась в полном одиночестве? Или все вместе?

Они ехали назад по темной дороге. Наташа возбужденно ерзала на переднем сиденье. Наверное, она была несказанно рада тому, что вспомнила про этот дом, помогла найти Карину. Хорошая она девушка, позитивная и умненькая. У некрасивых женщин такое бывает часто. Мужчины на них не глядят, значит, по службе или в науке дела хорошо продвигаются.

Веденский на заднем сиденье обнимал Карину и шептал ей, на взгляд Антона, совсем неуместные вещи. Вместо того чтобы разобраться в причинах глубокого стресса жены, он тихо стыдил ее и упрекал. Как она не подумала о близких, могла не поверить им? Ведь самое безопасное место – это родной дом, своя крепость.

«Ага, это он вовремя придумал, – рассуждал Антон. – В родном доме ее как раз чуть не пристрелили. Вот как бизнес калечит людей. А ведь умный, в общем-то, дядька. И руководитель хороший, и психолог. Много у него сильных качеств, а вот понимать простых людей отвык. С собственной женой никак не разберется. Жена не мебель, с ней нужно общаться, причем на равных».

Антон стал придумывать, как и куда он спрячет с десяток «маячков», чтобы Карина всегда была в поле зрения. Приемник сигналов вмонтирован в мобильный телефон.

«Как я не успел сделать этого раньше! Мы же ее чуть не потеряли. Все, больше таких проколов быть не должно! Ни под каким предлогом нельзя выпускать ее из дома. Это теперь вообще исключается. И утром, нет, к черту, немедленно, как только приедем, надо поговорить с Веденским. Обматерить его, что ли? Или признаться в том, что я сотрудник полиции? Нет, такие откровения ничего не изменят. Наплевать Веденскому на оборотней в погонах, на оперативную разработку управления собственной безопасности. Ему есть дело только до себя самого. Вот и надо давить на личное, как-то убеждать его в том, что все очень плохо. Пора открывать карты и признаваться, кто его прессует. Вообще-то все в самом деле предельно плохо, раз дело дошло до снайпера. Только почему он промахнулся? Вот еще задачка!»