Бал. Жар крови - Ирен Немировски

— Господин Эрар, я пришла умолять вас не давать ход вашим планам, не заявлять в полицию по поводу гибели вашего зятя. Все очень серьезно. Если дело раскроется, это приведет к еще большим несчастьям.

— К большим несчастьям? Для кого же?

— Для вас.

— Вы знаете, кто убил Жана?

— Да. Марк Онет, мой жених.

Франсуа встал и нервно зашагал по комнате. Элен хранила молчание. Брижит подождала минуту и, видя, что ни один из них не произносит ни слова, вновь заговорила:

— Через несколько дней мы собираемся пожениться. Мы любим друг друга. Если разразится скандал, он нанесет нам непоправимый удар, а вашего несчастного зятя вы все равно не вернете.

— Но, мадам! — воскликнул Франсуа. — Отдаете ли вы себе отчет в том, что вы говорите?.. Кто именно является убийцей — какой-нибудь бездомный бродяга или ваш жених Марк Онет, — это ничего не меняет по отношению к преступлению, и человека, который его совершил, надо судить. Как?! Вы осмеливаетесь просить меня во имя вашего счастья, тогда как вы разрушили счастье моей дочери? Двое мужчин, я полагаю, поссорились из-за вас? Может быть, за вами ухаживали оба?

У нашего славного Франсуа есть лишь один недостаток: у него нет навыков общения, и когда он сильно взволнован, он выражается, как говорят в народе, «по писаному». Не знаю почему, но меня это всегда поражало, как и сегодня. Я не смог сдержать улыбку, и Брижит тоже, но в ее улыбке не было доброжелательности.

— Господин Эрар, клянусь вам, эти двое поссорились не из-за меня, а Жан Дорен никогда не ухаживал за мной. Не надо на него клеветать. Он был верен своей жене, а я бы на него и вообще не обратила внимания. Я вот уже четыре года любовница Марка Онета. Я не любила и не люблю никого, кроме него.

Она с вызовом посмотрела на Франсуа, что вывело его из себя.

— И вам не стыдно?

— Стыдно? Отчего же?

— Как людям бывает стыдно, когда они совершают бесчестный поступок, — ответил он ледяным тоном. — У вас был старый муж, но ваш долг заключался в том, чтобы относиться к нему с уважением. Низко изменять человеку, спасшему вас от нищеты, баловавшему и любившему вас, оставившему вам состояние. А его деньгами вы расплачивались с молодым любовником…

— Деньги здесь ни при чем.

— Деньги всегда при чем, мадам. Разумеется, ваша личная жизнь меня не касается, но поскольку вы сочли уместным меня в нее посвятить, позвольте и мне заставить вас взглянуть на уродство, которое вы, возможно, не замечаете. Вы подло обманывали вашего мужа. Он оставил вам состояние, на которое вы живете с вашим женихом. Очаровательная парочка, ничего не скажешь! И вас связывает воспоминание о преступлении… Ведь вы мне говорите, что этот несчастный убил нашего бедного Жана. Какое прекрасное будущее вы себе готовите, мадам! Сейчас вы молоды, и вас волнует только собственное удовольствие. Но задумайтесь о том, какая старость ждет вас обоих.

— Столь же покойная, как и ваша, — проговорила она тихо.

— Отнюдь нет.

— Вы уверены?

У нее была такая странная интонация, что Элен с каким-то жалобным вздохом сделала шаг по направлению к ней. С минуту поколебавшись, Брижит продолжала:

— Вы человек безупречной нравственности, — сказала она. — Однако не была ли госпожа Эрар вдовой, когда вы на ней женились?

— К чему вы клоните? Как вы смеете сравнивать себя с моей женой?!

— Я ее не оскорбляю, — ответила она тем же негромким, ровным голосом, — я просто спрашиваю… Госпожа Эрар, как и я, вышла замуж в первый раз за старого и больного человека. Если она хранила ему верность, пусть она мне скажет, была ли эта верность всегда легка и приятна?

— Я не любила своего первого мужа, это правда, — сказала Элен, — но я вышла за него не против своей воли. Так что мне не на что было жаловаться, и вам тоже…

— Многое может повлиять на нашу волю, — с горечью заметила Брижит. — Бедность, например, или ощущение заброшенности…

— Заброшенности…

— Да, именно. Вы же знаете, что меня бросили?

— Мадемуазель Кудрэ…

— Мадемуазель Кудрэ сделала для меня все, что могла: она заменила мне мать. Тем не менее моя настоящая мать мало мною интересовалась. Когда я осталась одна, она так и не объявилась. И вот первый встречный мужчина… Уж не думаете ли вы, что двадцатилетняя девушка охотно пойдет замуж за шестидесятилетнего крестьянина? За сурового и скупого старика? По своей воле? Вы говорите — по своей воле. А ваша собственная дочь, ваша законная, — она подчеркнула это слово, — дочь Колетт и в самом деле по собственной воле вышла замуж за Жана Дорена, что не помешало ей стать любовницей Марка Онета. Спросите у нее сами: она вам расскажет, как по ночам она принимала у себя Марка, как об этом предупредили ее мужа и как этот последний умер.

Она рассказала всю историю. Франсуа и Элен слушали ее, оцепенев. По лицу Элен текли слезы, и Брижит спросила:

— Вы плачете, потому что вам жаль вашу дочь? Успокойтесь же. Она забудет, все забывается. Можно прекрасно жить с воспоминанием о бесчестном поступке, как вы выражаетесь, и даже о преступлении. Вы же хорошо прожили свою жизнь, — сказала она, поворачиваясь к Элен.

— Преступление… — пыталась возражать бедная женщина.

— Я называю преступлением — родить ребенка и бросить его. В любом случае это хуже, чем обманывать старого мужа, которого не любишь. Как вы полагаете, господин Эрар?

— Что вы хотите этим сказать?

К Элен, несмотря на дрожь, вернулось присутствие духа, и она сделала Брижит знак замолчать. Она повернулась к мужу:

— Раз уж суждено тебе об этом узнать, я предпочитаю сама все рассказать. Этот ребенок имеет право говорить с нами так, как она говорила: до нашей свадьбы у меня был любовник. — Ее морщинистое лицо густо покраснело. — Наши отношения продолжались всего несколько недель, а потом у меня родилась дочь. Я не хотела ни признаться тебе в том, что произошло, ни навязывать тебе этого ребенка. Но в то же время я не хотела ее бросить. Да, вопреки тому, что она говорит, я никогда не хотела ее бросить. Сесиль Кудрэ была свободна и одинока, и она взяла Брижит к себе. Я думала, что она счастлива. Постепенно…

Она замолчала.

— Постепенно вы забыли обо мне, — сказала Брижит. — Ну а я всегда знала… Однажды вы пришли в Кудрэ с мужем и Колетт, которая была еще маленькой. Она плакала, ей хотелось пить. Вы посадили ее к себе на колени, поцеловали ее. У нее было такое красивое платьице, а на шейке золотая цепочка… А я… Как я завидовала. Вы на меня даже не взглянули…

— Я не смела. Я так боялась себя выдать.

— Это неправда, — сказала Брижит, — просто вы меня забыли. А я всегда знала. Сесиль мне все рассказала. Она ненавидела вас, ваша сестра Сесиль. Она вас ненавидела, почти не осознавая этого. Вы были моложе, красивее, счастливее ее. Ведь вы были счастливы. Это очевидно. И позвольте мне поступить так же, как вы. Не будьте слишком строги с Колетт, которая считает вас святой, которая скорее умрет, чем покажется перед вами в своем истинном облике. А я не так застенчива. Вы не заявите в полицию, не так ли, господин Эрар? Все эти семейные истории должны остаться между нами.

Она тщетно ждала ответа. Поднявшись, она не спеша взяла свою сумочку, перчатки, подошла к зеркалу над камином и поправила шляпку. В этот момент услужливая и любопытная служанка вошла, чтобы убрать кофейные приборы. Затем Элен проводила молодую женщину через сад к калитке.

— Мне здесь больше делать нечего, — сказал я. — Дети мои, у вас могут вырваться слова, о которых вы впоследствии пожалеете.

Элен бросила на меня многозначительный взгляд.

— Сильвио, не бойтесь.

Попрощавшись с Франсуа, который мне не ответил, я ушел. Он не пошевельнулся; он вдруг словно постарел, и в его чертах еще сильнее проступила какая-то уязвимость; у него был вид человека, получившего смертельный удар.

Выйдя от них, я не отправился к себе. Мое сердце билось как никогда в жизни. Передо мной вдруг ожило все прошлое. Мне казалось, что последние двадцать лет я просто проспал, а сейчас я просыпался, чтобы продолжить чтение с той страницы, над которой я задремал. Машинально я опустился на скамейку под окном кабинета, откуда мне было слышно каждое их слово. Долгое время стояла тишина. Потом он позвал:

— Элен…

Меня частично скрывал большой розовый куст, но я мог видеть интерьер комнаты. Муж и жена сидели рядом, взявшись за руки. Сначала они молчали. Один-единственный поцелуй, один взгляд навсегда стерли грех. И все же он смущенно расспрашивал:

— Кто это был?

— Он умер.

— Я его знал?

— Нет.

— Но ты его любила?

— Нет. Я никого, кроме тебя, не любила. Это было до нашей свадьбы.

— Но мы уже любили друг друга. По крайней мере, я тебя уже любил.

— Как я могу тебе объяснить, что произошло?! — воскликнула она. — Двадцать лет прошло. В течение нескольких дней я была сама не своя. Как будто… как будто в меня кто-то вселился и начал действовать за меня. Эта бедная девочка обвиняет меня в том, что я ее забыла. Но ведь это верно, я ее действительно забыла! Не факты, разумеется. Не ужасные месяцы, предшествовавшие ее рождению, не роды, не мое приключение… Но то, что побуждало меня действовать. Я этого больше не понимаю. Это как иностранный язык, которым человек раньше владел, а потом забыл.