Новый мир. Книга 1: Начало. Часть вторая (СИ) - Забудский Владимир

Почему вы не спрашиваете, что хорошего они сделали?! Они…

Нет! Конечно, мой папа не мог вымогать никаких взяток ни с каких корпораций! За покупку озоногенератора? Да что за чушь! Папа ведь добился его поставки на очень хороших условиях… «Dream tech?» За размещение их заведения в Генераторном? Нет-нет, не думаю. Я не верю в это!

Что? Да… Да, думаю мой папа принимал какое-то участие в создании Альянса.

Нет, Альянс не был направлен против Содружества! Мы просто хотели себя защитить. Да. Я не разбираюсь в политике, но думаю, что Альянс — это была хорошая идея. Мой папа так думал.

Виню ли я Содружество, в том, что оно не стало на сторону Альянса в войне с ЮНР? Не знаю. Правда не знаю. Ну, возможно. Да, возможно, я думал об этом. Да, наверное, я виню их в этом.

Что я думаю о Содружестве?

В памяти начали всплывать картинки из аэропорта Сент-Этьена. Картинки из аэропорта Мельбурна. Я замолчал, не зная, что ответить. По лбу катились капельки пота. Сердце начало стучать быстрее. У меня не было достаточного самообладания, чтобы пытаться перехитрить компьютер. А даже если бы и было — машина все равно переиграет человека в этой игре. Как бы я не ответил — я проиграл.

— Что вы думаете о Содружестве наций? — снова спросил механический голос после того, как я около минуты молчал.

— Ну, это очень большое государство, сильное, цивилизованное. В нем есть много хорошего. Но кое-что мне не нравится. Скажем так — смешанные чувства. Это сойдет за ответ?

— Вы прибыли сюда, намереваясь стать резидентом Содружества?

— Да. Хотя я уже подумываю над тем, чтобы отказаться от этой затеи!

— Почему вы хотите стать резидентом Содружества?

— Ну, я… я хотел бы поступить в воздушную академию. Мечтаю когда-нибудь стать астронавтом.

— Считаете ли вы, что власти Содружества несправедливо относятся к иммигрантам?

— Да. Наверное, вы могли бы быть поприветливее с нами, — ответил я, искренне надеясь, что слова доктора Митчелл о невозможности наказаний за правдивые ответы искренни.

Политика заняла целую секцию из нескольких десятков вопросов. Компьютер интересовало, как я отношусь к Евразийскому союзу, к Югославской народной республике и еще к каким-то людям и организациям, о многих из которых я никогда и не слышал. Но, как оказалось, политику стоило воспринимать как передышку, так как следом за ней проклятая машина сосредоточилась на мне, моей личной жизни и моем внутреннем мире.

Мне пришлось краснеть, ерзать на стуле и несколько раз давать половинчатые, уклончивые ответы, прежде чем я признался требовательной машине, что однажды «вступал в сексуальную связь», что моим партнером была моя одноклассница, на год меня старше, и что секс у нас был оральным. Мне также пришлось признаться, что я мастурбирую, и рассказать об этом такие подробности, каких я не рассказывал даже друзьям в мальчишеской компании. Компьютер интересовали мои сексуальные фантазии. Его интересовало, люблю ли я виртуальный секс, смотрю ли я порно, нравится ли мне подглядывать за другими, нравятся ли мне мальчики, люблю ли я причинять боль, или чтобы мне ее причиняли.

К тому времени, как эта бесконечная серия постыдных вопросов наконец закончилось, я чувствовал себя самым жалким человеком на этой планете. На вопросы, убивал ли я когда-нибудь, крал ли, дрался ли, стрелял ли, умею ли обращаться с оружием, владею ли рукопашным боем, и прочие, и прочие, я отвечал уже совершенно безучастно и даже с облегчением.

— Ну вот и все, — произнес Энджи, открыв дверь, по прошествии, как мне показалось, нескольких суток, которые миновали с первого до пятитысячного вопроса. — Не так уж сложно, правда?

«А не пошел бы ты в задницу?!» — подумал я, сжав зубы от злости, но ничего не ответил.

Доктор Митчелл сидела в своем кабинете такая же жизнерадостная и приветливая, как и вначале, тщательно делая вид, что они только что не выпотрошили мой мозг и не вывернули всю мою жизнь наизнанку, или, во всяком случае, что она здесь ни при чем. Я лишь краем уха слушал ее воодушевленную речь, которая сводится к тому, что я молодец и что все будет хорошо. Молча кивал. Нет уж, доктор Митчелл. Вам не удастся убедить меня, что вы мой друг. Вы такая же гестаповка, такая же работница этого концлагеря, как и Лора Каммингз. Вы даже хуже, потому что пытаетесь сойти за добренькую. Так что просто катитесь к чертям! Просто оставьте наконец меня в покое.

Прохождение теста, как оказалось, заняло почти четыре часа. Доктор Митчелл сообщила мне, что уже время отправляться на ужин, но после ужина заведующий по воспитательной работе будет непременно ждать меня в своем кабинете. Я попытался было отказаться от ужина и напроситься на аудиенцию к Петье прямо сейчас. Однако, как и следовало ожидать, неукоснительное соблюдение графика питания было одним из ста тысяч важнейших правил интерната, которые нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах.

Ужин оказался таким же пресным и бессловесным, как обед, и также проходил под бдительным оком куратора 22-го отряда, похожего на старого седого графа Дракулу. Я поглощал пищу молча, методично пережевывая ее тридцать три раза, не делая попыток заговорить с кем-либо.

Не помню, чтобы я был так удручен и подавлен за всю мою жизнь, если не считать периодов, когда мама тяжело болела или когда папу арестовали в Бендерах. Всего один день, проведенный в стенах этой тюрьмы, показался мне целой вечностью. Мысль о том, что мне предстоит пробыть тут почти два с половиной года, практически без связи с внешним миром, повергала меня в безнадежное отчаяние. Я все еще с трудом мог поверить в то, что это не кошмарный сон.

— Молодой человек! — к концу ужина ко мне даже обратился граф Дракула. — Попрошу вас оставить ваше уныние. Вы здоровы, юны, полны сил. Впадать в отчаяние в вашем положении — это просто преступление!

Подняв взгляд, я заметил, что несколько сидящих за столом парней смотрят на меня. Один из них, рослый блондин лет восемнадцати с лицом, черты которого напоминали киноактера из героического блокбастера, воспользовавшись тем, что куратор на него не смотрит, подмигнул мне. В этом подмигивании, ничего особенного не значащем, мне вдруг привиделся лучик надежды. Глубоко вздохнув, я взял себя в руки, улыбнулся в ответ, и произнес:

— Виноват, сэр. Надеюсь, за мое преступление меня строго не накажут!

— Только если ты не окажешься рецидивистом, — к моему удивлению, пошутил «граф Дракула». — Я знаю, что тебе необходимо еще пройти на собеседование с заведующим. Что ж, отправляйся. На вечерние мероприятия и линейку ты, скорее всего, не успеешь, но, когда вернешься в общежитие, сможешь познакомиться с отрядом. Энди — староста отряда, он все тебе расскажет.

Назвав имя Энди, он кивнул на того самого рослого блондина, который мне подмигивал.

— До встречи вечером, приятель! — улыбнувшись, кивнул мне тот.

Когда я подходил к главному учебному корпусу, пригороды Сиднея уже окутали вечерние сумерки. Заходящее солнце живописно висело над линией горизонта на фоне свежескошенного газона. Его лучи отражались на тихой водной глади искусственного озера. Я невольно замедлил шаг, любуясь этим живописным пейзажем и набирая полную грудь свежего воздуха, легкого и приятного, как нектар. Подумать только! Я стою здесь, прямо под палящим солнцем, безжалостно выжегшем землю двадцать лет назад, и смотрю на него, нисколечко не боясь — прямо как люди в древности. Мы в Генераторном тоже ходили по улицам без особой опаски, но все же старались не задерживаться там так уж надолго, и на солнце не пялились. А здесь — совсем никакой опасности.

Разве не об этом я мечтал?

— Войдите!

Я открыл дверь кабинета № 332, снабженного видимой мне одному табличкой «заведующий по воспитательной работе, профессор Ж. Петье», минут пять спустя. Кабинет был небольшим и уютным, с добротной деревянной мебелью и комнатными растениями. На подоконнике разрасталась целая колония кактусов — видимо, профессор был заядлым кактусоводом. Широкое окно было прикрыто чистыми белыми жалюзи, сквозь щели которых внутрь проникал теплый красноватый свет заходящего солнца.