Винс и Джой - Лайза Джуэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Аналогично! Я тоже свою ненавижу.
Они рассмеялись, чувствуя, что лед начинает таять.
– А что конкретно ты так ненавидишь?
– Да весь этот ужас. Просто кошмар. Ужасные люди, ужасное место. Даже запах. – Он пожал плечами. – Знаешь, этот отвратительный запах офиса, запах пластика и кофемашин и жизни, потраченной ради чьей-то чужой выгоды. Каждое утро, с того момента как я приезжаю на работу, вижу на парковке специальные места – место генерального директора, место главного партнера, – и понимаю, что это в каком-то смысле вершина их жизненных успехов, сердце падает. И не поднимается до тех пор, пока я не сажусь в машину в конце рабочего дня, не включаю радио и не еду домой.
– Значит, тебе не нравится быть бухгалтером?
– Нет, – улыбнулся он. – Я не хочу быть бухгалтером. Хочу быть писателем.
– Правда?
– Да. Что, звучит смешно?
– Нет, – заверила она. – Вовсе нет. Каким писателем?
– Ну, я уже какое-то время увлекаюсь поэзией. И закончил литературные курсы. И когда-нибудь, – он прервался, чтобы сделать глоток пива, – когда-нибудь я хочу написать Великий Английский Роман. – Он рассмеялся. – Вот теперь действительно звучит смешно! А ты? У тебя есть план побега? Глупые напыщенные амбиции?
– Нет. В детстве я хотела стать актрисой. Потом художником. А теперь я была бы счастлива заниматься чем угодно, только не тем, чем сейчас.
– Ну, ты еще молода. В твоем возрасте можно пробовать заниматься разными вещами. А мне уже почти тридцать. Сейчас или никогда. Двери салуна «Последний шанс» вот-вот захлопнутся прямо у меня перед носом! Предлагаю тост, – он поднял бокал, – за дерьмовую работу и наше избавление от нее!
Джой с улыбкой подняла бокал.
А потом он улыбнулся ей простой, ласковой улыбкой, и она заметила на его левой щеке маленькую ямочку. А еще заметила, что ей нравится сидеть в этом ресторане с этим мужчиной со странными волосами и очками, как у Джона Мейджора, и больше не хочется отправиться в туалет, залезть на унитаз и сбежать через окно.
После обеда они вышли из ресторана и оказались в ослепительном осеннем дне, и Джордж предложил отправиться куда-нибудь погулять и поискать мороженое. Джой на мгновение вспомнила о воображаемой кошке воображаемых друзей и сразу согласилась. Пока они шли, неспешно направляясь в Грин-парк, Джой успела узнать, что Джордж – Водолей, его мама умерла, а отец был далеким, неприятным воспоминанием; что он купил свою квартиру в Стоквелле на наследство, полученное от матери, только-только расстался после долгих отношений с подругой, «полным психом», и у него была старшая сестра Мирабель, которая умерла в девятнадцать от передозировки героина.
Их с сестрой растила мать, они жили в красивом деревянно-кирпичном доме XV века с винтовыми лестницами, гобеленами и верхней открытой галереей, совсем рядом с Раем, в графстве Суссекс. С семи лет он учился в пансионе в Кенте, который ненавидел, особенно с тех пор, как его мать встретила чересчур смуглого, но добродушного агента по недвижимости по имени Лайонел и переехала с ним в Алгарви. Джорджу тогда исполнилось двенадцать, и с тех пор все каникулы и праздники пришлось летать через Ла-Манш и жить в пустынной квартире с мраморными полами в Фаро вместо красивого, уютного, покрытого коврами дома в Рае. Его сестра на дух не переносила Лайонела и отказалась ездить в Португалию на каникулах. Вместо этого она оставалась у подруги Женевьевы, совершенно безнадзорно живущей с полусумасшедшими родителями-художниками в захламленном, грязном доме в Челси, и именно там Мирабель впервые начала свои долгие, несчастливые отношения с наркотиками, засовывая голову в полиэтиленовый пакет и вдыхая выжатый туда суперклей.
К тому моменту как Джордж и Джой подошли к подножию лестницы, ведущей в Грин-парк, скучный и скромный человек, встреченный ею три часа назад, начал обретать цвет и глубину, и Джой все меньше и меньше беспокоилась об их несочетаемости и все больше старалась выяснить о Джордже Эдварде Поуле все, что возможно.
Возле парка они наткнулись на странно выглядевший в это время года фургон мороженщика. Джордж заказал рожок с вафлей, заявив, возможно неискренне, но с несомненным очарованием, что еще ни разу такое не пробовал и восторгаясь новой возможностью полакомиться еще незнакомым сортом. Джой предпочла маленькую порцию ванильного, и они продолжили бесцельно бродить, как бродят новые знакомые, которым нужно поделиться воспоминаниями за целую жизнь, анекдотами и мнениями за один-единственный день.
Джой не меньше десятка раз ходила на свидания с мужчинами, которым не терпелось поделиться своими историями и мнениями, которые не испытывали никаких угрызений совести, разговаривая только о себе и не задавая ни единого вопроса о ней; они говорили и говорили, пока она окончательно не теряла к ним интерес. Но с Джорджем все было иначе. Он говорил о себе мягким, мелодичным голосом, грамотно и красиво строя фразы и не добавляя лишних деталей. Он не вбивал ей в голову свои истории, словно домашнее задание, и не протягивал неуверенно, словно несвежее нижнее белье, но раскрывался перед ней, страница за страницей, словно прекрасно написанная, увлекательная книга.
Пока он говорил, она подсознательно начала его совершенствовать: контактные линзы вместе дурацких очков, хорошая короткая стрижка, новый гардероб: может, кожаная куртка или кашемировое пальто. Она представляла, как положит ему на голову пальцы и как следует взъерошит прилизанные волосы. Представляла, как аккуратно снимет очки, положит на землю и растопчет своими ботинками.
Они сидели на деревянной скамейке у пруда в саду Букингемского дворца, и Джой заметила, что они тесно прижались друг к другу. Рука Джорджа почти касалась ее руки. Но это не казалось ей неудобным или неловким. Она посмотрела на его ладони, лежащие на коленях, и решила, что эта лучшая его часть – большие и крепкие, с квадратными кончиками пальцев и почти без волос. Можно простить мужчине множество недостатков, если у него достойные руки, решила Джой.
Он задавал ей вопросы, и она рассказала о своем рождении в Сингапуре, вполне обычном детстве, неприятных родителях, трех годах в Бристольском университете, дрянной работе, недавних отношениях и новой соседке. А пока она говорила, он смотрел на нее, словно она была самой прекрасной из когда-либо встреченных им женщин.
Когда начало темнеть, они решили продолжить вечер, найти какое-нибудь теплое место и выпить. На глаза им попался Институт современных искусств, где до этого Джой уже бывала дважды – первый раз в четырнадцать лет, с Киреном, на концерте Orange Juice, а второй – девятнадцатилетней первокурсницей, когда она приехала в Лондон на выходные в компании перевозбужденных и полупьяных студентов. Джой нравилось возвращаться куда-нибудь через много лет – это позволяло ощутить ход времени и перспективу собственного существования. Она попыталась вспомнить четырнадцатилетнюю девочку, переступая порог здания с Джорджем Поулом, попыталась вспомнить, что было на ней надето, как они сюда добирались, что она пила, но вспомнила лишь одно: как она пялилась на Эдвина Коллинза и мечтала, чтобы он был ее парнем вместо несчастного Кирена.