Мы были мальчишками - Юрий Владимирович Пермяков

— Отец не переваривает меня, бьет… Шкуру, говорит, спущу. А в чем я виноват? Он ворует на пекарне сухари, а мне на орехи достается. Это мне он за то мстит, что я сказал один раз, что заявлю на него. Удеру, вот посмотрите, удеру…

Мне нужно было поверить ему, крепко поверить, а я не поверил, все перевел в шутку:

— Ладно трепаться, вояка… При первом же выстреле ты в штаны накладешь…

Валька обиделся. Не взглянув на нас, он поднялся и, загребая ногами листья, побрел по дорожке.

— Зачем ты так? — недовольно покосился на меня Арик.

— Пусть не болтает, чего не следует…

Арик пожал плечами и сказал:

— Пошли, что ли…

23

Я не раз наблюдал такую картину: мама, открывая окно, тянется стрункой к верхней задвижке рамы и тихо, ни к кому не обращаясь, говорит: «Свежего воздуха впустить… Проветрить квартиру надо — дышать нечем».

Ветер врывается в окно и начинает шарить по полу, стенам и потолку. Вот он отыскал на стене календарь, приподнял один листочек, словно захотел посмотреть, а что там дальше? — и вдруг начинает листать толстую книжку быстро-быстро. И перед глазами мелькают черные крупные цифры, обозначающие дни месяца.

Вот так же неожиданно полетели дни моей жизни. Началось… Впрочем, сейчас даже трудно сказать, с чего это началось. Кажется, дело было так.

Мама была на работе. Я выполнял ее задание: мыл полы: Выжимая тряпку над ведром, я что-то насвистывал, о чем-то думал — не помню. В дверь постучали, и, не дожидаясь моего разрешения, в квартиру ввалились Арик и Валька Шпик.

— Васька! — заорал Шпик. — Мы из школы. Заниматься будем с первого октября. А завтра едем в колхоз убирать хлеб!

Я выронил тряпку.

— Куда едем?

— В колхоз. Работать.

Это сказал уже Арик. Чубик он не накручивает на палец, упер руки в бока и смотрит на меня так, будто подарил что-то такое, от чего я должен, по меньшей мере, прыгать до потолка. Скуластая физиономия его пылает густым румянцем, на лбу — мелкие капельки пота, коричневые глаза взблескивают озорными искорками. На толстощеком лице Вальки Шпика тоже несвойственное ему выражение полного подъема душевной энергии. Кажется, скажи Вальке, и он отправится в этот неведомый колхоз сию же минуту, не заходя даже домой, чтобы спросить разрешения у папаши и мамаши. А они, конечно же, такого разрешения никогда не дали бы.

Я спросил:

— А далеко он… колхоз?

Слово «колхоз» звучало в нашей городской квартире довольно-таки странно и непривычно. Из книг и рассказов я знал, что существуют где-то на белом свете колхозы и совхозы, люди в которых выращивают хлеб и разводят скот, но самому далее окрестностей города бывать нигде не приходилось, тем более в колхозе. Во всяком случае, понятие «колхоз» было для меня совершенно отвлеченным. Арька в этом отношении стоит выше меня на сто ступеней — он жил у тетки в деревне и, стало быть, знает, что и как. Поэтому я обращаюсь только к нему. На мой вопрос Арька ответил:

— Тася сказала: километров шестьдесят отсюда…

— Кто? Тася? Это еще кто такая?

— Так ты еще не знаешь, — смеется Валька Шпик. — Наша новая пионервожатая. Она у нас за начальника будет.

— А где же Боря? — перевожу я глаза с Вальки на Арика и обратно.

— В армию забрали, на фронт… — отвечает Арик и начинает накручивать свой влажный чубик на палец.

Я действительно отстал от жизни. Арик и Валька приглашали меня пойти с ними в школу, но я отказался, и вот теперь расплачиваюсь за свой отказ.

— Когда же ехать?

— Завтра, утром, — встрепенувшись, отвечает Валька. — Надо идти собираться… И ты, значит, собирайся. Рабочая одежка, вещмешок, харчи… Нам так сказали…

Ребята ушли, я остался один и не знал, что делать, ошеломленный известием.

Что было дальше?

Да, мама… Такой растерянной и беспомощной я никогда ее не видел. Она без толку ходила по квартире, взглядывала на меня прозрачными и ничего не понимающими глазами и все спрашивала:

— Как же так? Значат, ты уедешь на целый месяц?

Я хмурился и молчал. Мне было жалко ее, и в то же время я сознавал, что она растерялась потому, что считает меня еще маленьким. И это меня злило. Ну, какой я маленький? Ведь даже папка пишет, что я уже большой.

— Мама, — сказал я, — утром мне ехать, а ты еще ничего не приготовила.

Получилось грубо. Я понял это потому, как она вздрогнула и посмотрела на меня долгим и удивленным взглядом. Потом она быстро отвернулась, и я понял, что она не хочет показать мне, как она плачет. Мне стало до невыносимости стыдно и обидно.

Утром, когда Арик и Валька зашли за мной, мама была спокойна и даже, как мне показалось, весело настроена.

— Явились, работнички? — вместо приветствия сказала она ребятам и, подавая мне рюкзак, добавила почти торжественно: — Будьте сильными, мальчики… Не пищите там!

Мы засмеялись и гуськом вышли во двор.

— Пищать не будем, — уже у ворот ответил Валька Шпик. — Будьте спокойны…

У мамы вздрагивали губы, и мне было больно смотреть на нее…

Что было потом?

Да, Тася…

Сначала мне показалось, что на меня надвигается золотой вихрь — так быстра в движениях эта девушка. В лыжном синем костюме, с разбросанными по плечам светло-русыми, с золотистым отливом волосами, она стремительно подошла ко мне — и не подошла даже, а словно по воздуху подлетела — и без всяких предисловий, глядя прямо мне в глаза своими зелеными кошачьими глазищами, спросила:

— Фамилия?

Мне стало весело и как-то бесшабашно.

— Смелковский! — гаркнул я.

Шпик фыркнул и отвернулся. Тася метнула взгляд в его сторону и, видимо, поняла, что здесь что-то не так.

— А точнее?

Ее напористый, не признающий возражений тон начал раздражать меня. Не знаю почему, но мне сразу показалось, что этой красивой зеленоглазой девушке не пристало так разговаривать с мальчишками, ведь мальчишки народ характерный, как крапива.

— Можно и точнее, — начал я кривляться. — Ну, как бы это… Ты не знаешь, Арик?

Арик нахмурился.

— Брось, — буркнул он.

У Таси начали вздрагивать крылышки точеного прямого носика. Сейчас она смотрела так, будто хотела броситься на меня.

А я тянул:

— Вот забыл только… Дома забыл… Может, сбегать?

Это было отвратительно. Меня самого тошнило от собственного кривлянья, но я ничего не мог поделать с собой.

— Хулиган, — отрезала Тася и, стремительно повернувшись, опять, словно по воздуху, полетела от