Меняю любовницу на жену - Марина Серова

— А всех предыдущих жен тоже из-за денег? И никто не догадался? — продолжала удивляться она.

Я снова пожала плечами: третьего не дано. А про себя подумала: мой теперешний противник жаден до денег, признания, успеха. К тому же хитер и коварен. И это делает борьбу с ним труднее и интереснее.

— М-да… И на старуху бывает проруха. Он так долго оставался безнаказанным, что сделал ошибку, — проговорил Кирьянов, затем достал фотографии, сделанные Ангелиной, и посмотрел на меня с укоризной: — Ты, Тань, так торопилась, что даже отчет экспертов не взяла. А тут есть кое-что очень любопытное.

— Подделка? — спросила я, разглядывая фотографии и негативы.

Кирьянов, ни слова не говоря, разложил кадры веером, отложил четыре кадра с видом на бассейн, на которых, по утверждению Гели, должна была быть Жу-Жу.

— Обрати внимание вот на что, — произнес Киря, переворачивая фотографии изображением вниз.

Бумага на обороте имела стандартное клеймо «Кodak-paper», заключенное в прямоугольник с отогнутым краем. Через всю поверхность наискосок, ровными рядами шли какие-то цифры. Эти восемь карточек были одинаковые, как близнецы-братья, — явно, что проявлены в одной и той же мастерской.

Киря подвинул ко мне поближе оставшиеся четыре фотографии. И я с удивлением обнаружила, что на них нет никакого знака, торговой марки или чего-либо подобного.

— А теперь попробуй сравни изображения и негативы, — предложил Кирьянов.

Ленка, сидевшая рядом с нами в полном молчании, вздохнула, с трудом подавляя зевок.

— Что-нибудь нашли? — спросила она, начиная скучать.

— Ладно, — сказал Киря, сжалившись над нами, — я тоже не такой сообразительный, как хотелось бы. Эксперт сделал заключение: кадры скомбинированы из двух разных пленок, и фотографии печатали в два приема. Кто и с какой целью это сделал, я утверждать не берусь, но мне кажется, что тебе надо поговорить с фотографом.

— С каким фотографом, Кирьянов? У тебя с головой, что ли, не в порядке? Это же Гелины фотографии. Ну и дурацкие шуточки у тебя, — обидевшись, произнесла я.

— Тань, ты что? Я имел в виду фотографа, который проявлял пленки и печатал фотографии.

— Ага, умный какой… Я попробовала спросить у Алекса, где пленки проявляли, так он чуть истерику не устроил. Сказал, что таких мелочей нормальный человек помнить не может.

— А это родной конверт? — спросил Киря и ткнул пальцем в надпись, которая шла через весь фирменный пакет: «Казарянц, Горное, Торошевское шоссе. Фотография и обслуживание фотолюбителей». — Вряд ли Ангелина ждала приезда в Тарасов или в Москву, чтобы напечатать снимки. Да и Горное, думаю, не такой уж большой городишко, чтобы там было много фотографов. Можно попытаться разыскать этого Казарянца, и наверняка он вспомнит человека, заплатившего ему бешеные деньги за пустячную и странную работу. Это, конечно, будет косвенным доказательством вины…

— Во что бы то ни стало я добуду эти доказательства. Первый шаг, кстати, уже сделала, — пробормотала я. — Еще одна его ошибка: Алексу нужно было уничтожить эти снимки, выкрасть их у Ангелины, после того как она показала их паре-тройке знакомых.

— Зачем? — спросила Лена.

— Эти снимки должны были заставить Гелю и окружающих поверить, что она сошла с ума. Расчет был верным, Алекс с таким печальным видом рассказывал всем и каждому о проблемах своей жены, Геля сама показывала эти фотографии. Любой мог подтвердить, что она стала какой-то очень странной, что у нее видения и галлюцинации. Поэтому следствие после ее самоубийства было проведено так, формальности ради. Ну конечно, записку нашли, а каждый второй говорил о том, что у бедной женщины проблемы с психикой. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Никому и в голову не пришло, что муженек приложил руку к этому «несчастному случаю».

— Кирьянов, ты арестуешь этого урода? — спросила Лена, глядя прямо в глаза Кири.

Киря отвел глаза и вздохнул.

— Тань, я не поняла, он его что, не арестует? — дернула меня за руку подруга.

— Не за что его пока арестовывать, — устало отозвалась я.

— А пленки вот эти, а жены бывшие? — удивленно спросила она.

— Так ведь еще доказать надо, что с пленками химичил Алекс, причем химичил с преступным намерением. Как доказать, что на снимках была девушка, а потом ее не стало? Мы ведь знаем об этом только со слов Гели. Но Ангелина уже ничего не может опровергнуть или подтвердить, а любые ссылки на нее рассыплются из-за утверждения десятка свидетелей о ее невменяемости. А бывшие жены… По крайней мере одна из них была алкоголичкой, склонной к суициду. Все чисто.

— Тань, неужели ничего нельзя сделать?

— Ну почему? — усмехнулась я. — Можно и нужно. Только я пока не знаю, как. Но обещаю, что придумаю, — утешила я подругу.

Глава 7

Мне все-таки не хватало сведений об Алексе, и я решила разузнать побольше о его детстве и жизни в Москве. Для начала отправилась в детский дом, который воспитал Алексея Подкидышева, адрес мне сообщила Тоня.

Детский дом, все еще действующий, располагался на берегу Черного моря рядом с тем курортным городом, где позже Алекс познакомился с Антониной.

«Хм, поездки на юг в связи с этим расследованием уже входят у меня в привычку, как и исследование фотоархивов», — улыбнулась я про себя, выходя из самолета в аэропорту на побережье Черного моря.

Находилось учреждение далеко за городом, на окраине небольшого приморского поселка, и располагалось в бывшем имении какого-то дворянина. Во времена советской власти усадьба перестраивалась несколько раз. Вначале тут была коммуна, потом машинно-тракторная станция (МТС), и только затем разместился детский дом имени товарища Дзержинского, о чем напоминал заляпанный птичьим пометом бюстик революционера и борца с беспризорностью.

Обшарпанные, давно не крашенные корпуса, детская игровая площадка, явно знавшая лучшие времена, небольшой захиревший фруктовый садик. Я прошла по огромному двору, заасфальтированному в незапамятные времена, а потому покрытому трещинами, к главному крыльцу. Не было видно ни одного ребенка. Странно, куда все подевались? Только возле самого входа я увидела крохотное существо с большими печальными глазищами и в белой, чуть великоватой панаме, из-под которой выбивались светленькие кудряшки.

— Здравствуйте, тетя, — произнесло существо, похожее на эльфа. — Вы к кому?

— Я? К вашему директору, — отозвалась я, разглядывая кроху. Почему-то мне страшно захотелось обнять ее и прижать к своей груди. Странно, я раньше не замечала за собой никаких проявлений материнского инстинкта. Дети существовали как бы за гранью моего сознания, как в той поговорке: «Дети — цветы жизни… Когда они цветут на чужой клумбе».

— А, — печально произнесла девчушка, — вы к Анне Палне?

Я кивнула.

— Анна Пална у себя в кабинете, пойдемте, я вас провожу, — произнесла она, беря меня за руку.

— Слушай, а где все дети? — поинтересовалась я.

— На море, купаются, — вздохнув, отозвалась она. — А мне нельзя, у меня ангина. Обидно, правда?

— Точно, — подтвердила я, погладив ее по худенькому загорелому плечику. Господи, что со мной творится? Еще минут пять пребывания в этом месте — и я сочту детский плач самым чудесным звуком на свете. Так, Татьяна, пока тебя не одолела тоска по пеленкам, распашонкам и естественному вскармливанию, надо бежать отсюда.

Девчушка проводила меня до кабинета, просунула голову в дверь и доложила:

— Анна Пална, к вам тетя пришла, красивая.

— Спасибо, — пробормотала я и протянула девочке упаковку жвачки, которую всегда таскала в сумке. В этот момент я была готова провалиться сквозь землю, но ничего с собой поделать не могла.

— Спасибо, — прошептала она и, зажав пластинку в кулачке, удалилась по коридору.

Я толкнула дверь и вошла в кабинет: просторный, светлый, с огромным окном, высокими потолками и сохранившейся с давних времен лепниной.

— Добрый день, — произнесла я, разглядывая женщину, сидевшую за столом. По виду ее никак нельзя было назвать директором, скорее — доброй нянюшкой. Пухленькая, с косой, обернутой вокруг головы, как носили актрисы в довоенных фильмах про счастливую колхозную жизнь. Яркие выразительные глаза, в уголках которых собрались крохотные лучики-морщинки, улыбчивый рот с крупными ровными белыми зубами. Ей было, наверное, лет шестьдесят.

— Добрый, — приветливо улыбнулась директриса, — проходите, садитесь. Хотите квасу? — спросила она так, словно мы с ней знакомы много лет.

— Квасу?

Я только сейчас почувствовала, как пересохло у меня в горле.

— Холодненький, он у нас свой, фирменный, — объяснила Анна Павловна, доставая из холодильника напиток.

— С удовольствием, — отозвалась я, принимая запотевший, в дрожащих капельках стакан.