Жизнь Бунина и Беседы с памятью - Вера МУРОМЦЕВА-БУНИНА

Стосковавшись по ней, он весной уехал в Орел.

Там он помирился с Шелиховым и начал снова работать в газете – это было ему на руку, жалованье 50 рублей в месяц. Кроме того, доктор Вырубов обещал его устроить в управление Орловско-Витебской железной дороги.

Юлий Алексеевич советовал ему поехать в Москву и попытать там счастья, но он решил остаться в Орле. Все же он просил Юлия похлопотать о месте в Екатеринославе, – Варвара Владимировна согласна туда переехать, если им обоим там найдется служба.

В мае они решили съездить в Елец. Иван Алексеевич должен был поговорить с ее отцом, – сделать, так сказать, официальное предложение.

Отворил дверь сам Пащенко и пригласил его в кабинет. За стеной «жених» слышал пререкания дочери с матерью. Иван Алексеевич в письме к Юлию остроумно описывает этот разговор, который «можно найти в каждом романе Назарьевой»… «Какой-нибудь незаконный сын влюблен в дочь богатейшего купца или графа, и граф узнал все…». «Граф ходил большими шагами по кабинету и говорил, что я Варваре Владимировне не пара, что я головой ниже ее по уму, образованию, что у меня отец – нищий, что я – бродяга (буквально передаю), что как я смел иметь наглость, дерзость дать волю своему чувству… Пащенко подал руку: «До свиданья! Все, что от меня зависит, сделаю для того, чтобы расстроить этот брак».

Выйдя из дома доктора, Иван Алексеевич уехал сразу в Орел. В письме к Юлию он сообщает, что у него «зреет мысль о самоубийстве», что он живет «как в тумане» и что он не может «привыкнуть к жизни».

Вскоре и Варвара Владимировна вернулась в Орел на службу. И опять на предложение повенчаться тайно она твердо сказала, что «они венчаться не будут», но что она будет с ним по-прежнему жить нелегально, как жена.

Зачем Варвара Владимировна допустила этот разговор между ним и отцом, зная непримиримость того, объяснить трудно.

Летом они решили проехаться в Рославлев, Смоленской губернии, вокруг которого находятся чудесные леса. Они много бродили пешком, устали и выкупались в ключевой воде.

Вернувшись в Орел, он почувствовал сильный озноб, смерили температуру, оказался жар. Пригласили доктора Вырубова, который поставил диагноз: плеврит с левой стороны. «Левый бок завалило словно каменьями», – писал Иван Алексеевич, немного прийдя в себя, Юлию. Доктор Вырубов ездил ежедневно, – болезнь была серьезная. Неделю он пролежал с «острыми болями», «с тяжелым дыханием». Лежал он в редакции, – никого там не было, так как Надежда Алексеевна решила окончательно порвать с Шелиховым и переехала на другую квартиру, скрыв ото всех свой адрес. Шелихов неистовствовал, скандалил.

Денег не было, Варвара Владимировна приносила лекарства из управления, где служила.

Доктор запретил ему работать и, как только он будет в силах, велел ехать в деревню, прописал кумыс, сказав, что у него затронуто левое легкое.

Утешало одно, – в июле обещано место в управлении Орловско-Витебской железной дороги. Вырубов сказал ему, что 99% за это.

Но было огорчение: Шелихов, заявив, что ему необходим помощник, взял на его место Померанцеву.

За Ваней приехала Настасья Карловна, чтобы его везти в Глотово, где они временно жили, не знаю почему. Там он оставался с месяц и поправился.

В Орел он вернулся окрепшим. Шелихова в редакции уже не было, – его Семенова выселила с полицией, и он перебрался в Елец.

Но и Семенова не оставила Бунина в газете, сказав, что во время его отсутствия ей пришлось пригласить другого редактора…

Он писал брату, чтобы тот похлопотал о месте или в Полтаве или через приятелей в Екатеринославле. Сообщил мнение Вырубова, что ему грозит туберкулез. Слава Богу, этого не случилось, но при всяком легочном заболевании место, пораженное плевритом в ту далекую пору, всегда воспалялось – вплоть до самых последних недель его жизни.

В самом конце июля он поступил все же в управление Орловско-Витебской железной дороги, но прослужил недолго.

В письме к Юлию в Полтаву младший брат писал, что Надежда Алексеевна сказала ему: «Варя говорила, что она решила со мной расстаться… просила Надежду Алексеевну отказать мне от обеда в редакции (Варя живет в редакции, потому что Борис Петрович навеки выселен), чтобы не встречаться со мною.

Теперь гляди: я вот уже почти месяц служу здесь в управлении, получаю 30 рублей, освоился с делом, работаю прекрасно, и это я должен бросить! В Орле при таких обстоятельствах, т. е., не видясь с ней, я жить не могу!!!» (письмо от 3-го августа 1890 г.).

В тот же день и Надежда Алексеевна Семенова написала письмо Юлию Алексеевичу, сообщая, что Иван Алексеевич «раскис», что ему надо отсюда уехать и лучше всего к Юлию Алексеевичу; сожалеет, что ему приходится бросить место. Нервы у него, после болезни и сообщения Семеновой, были в таком состоянии, что на какое-то замечание начальника он надерзил ему и, бросив службу, уехал в Полтаву.

Все лето его еще очень волновала холера, которая в том году свирепствовала по России, а он боялся этой болезни панически. Волновался и за родных, зная их невоздержанность, особенно когда наступала ягодная или фруктовая пора. Умолял их есть все вареное, но они исполняли одно: принимали перед едой несколько капель соляной кислоты. Слава Богу, никто в Озерках не болел холерой.

4

В очень тяжелом состоянии духа Иван Алексеевич уехал из Орла.

К счастью, Юлию Алексеевичу удалось его устроить в своем статистическом отделении. Но он не проявлял на службе большого усердия; он признавался потом, что его радовало одно: можно было требовать, сколько угодно, бумаги, перьев и карандашей всех цветов. Он вносил такое оживление, что ему все прощалось. Все же вскоре стали подумывать о создании для него места библиотекаря при архиве губернской земской управы.

Не знаю, как произошло примирение его с Варварой Владимировной, но она тоже приехала в Полтаву, и ее устроили на работу в канцелярии, тоже по статистике. Она оказалась хорошей работницей.

Перед ее прибытием Бунины переменили квартиру, сняли флигель у медлительно-ленивого чиновника Кованько на просторном дворе с каменным колодцем, двумя белыми акациями и высоким, затемняющим окна, каштаном. Наняли прислугу, дом стала вести молодая хозяйка.

Радикально настроенная молодежь решила ознакомиться с «Капиталом» Маркса. Образовался кружок по изучению его. Младший Бунин, побывав дважды на этом изучении и прослушав обсуждение первых глав «Капитала», на третий раз упал посреди комнаты на колени, поклонился в землю и обратился ко всей братии: «Отпустите меня, грешного, с миром!» – и перестал посещать эти марксистские собрания.

Зато его влекло толстовство. Доктор Волкенштейн свел его с осевшими на землю под Полтавой или занимавшимися ремеслами толстовцами: с Д. Леонтьевым, бывшим пажом, красивым худым человеком, который столярничал; с бондарем Тенеромо-Феерманом, «нестерпимым ритором», по словам Ивана Алексеевича. Вскоре он поступил к нему «на послушание», набивал обручи на бочку, слушал его поучения.

В повести Бунина «На даче» отразилось увлечение его толстовством.

Когда начались земские собрания, то вся семья Буниных с большим интересом посещала их, когда это было возможно. А младший Бунин стал посылать корреспонденции в газеты «Киевлянин», «Харьковский Вестник», что увеличивало его заработок. Кроме отчетов о земских собраниях, он посылал корреспонденции о текущих делах, о борьбе с насекомыми, об урожаях свекловицы и т. д. Тома три-четыре могло бы прибавиться к его томам.

К зиме холера прекратилась, и все вздохнули свободнее, – очень волновали и холерные бунты и все, что за ними следовало.

В Полтаву на зимний сезон приехала малороссийская труппа с Заньковецкой, Крапивницким и Саксаганским. Кажется, последний поселился в том же доме, где квартировали Бунины. Вскоре с ними познакомились и друзья Буниных. Иван Алексеевич еще с Орла был очарован этим примитивным театром и его талантливыми, музыкальными артистами. Состоятельные люди приглашали к себе чуть ли не всю труппу. И тогда не было конца пению, пляскам, всяким выдумкам и рассказам. Известно, что артисты часто проявляют больше блеска в дружеской компании, чувствуя настоящих ценителей искусства, так бывало и с Шаляпиным: нигде он так не пел, как на «Среде» у Телешовых, когда ему аккомпанировал Рахманинов.

Украинцы, действительно, были редко даровиты, и младший Бунин, относившийся отрицательно к актерам, был долгие годы пленен этими артистами, оценившими, в свою очередь, его живость и одаренность.

Иногда статистик Зверев брал с собой молодого писателя, когда объезжал села и деревни для опросов, и это было большим наслаждением для него. Со Зверевым всегда бывало весело, Бунин любил его заразительный смех. Мог он и сравнивать тамошних мужиков с нашими великороссами, его восхищала их чистота, спорость в работе, домовитость и большая независимость. Восхищала и природа. Познакомился он и с местной интеллигенцией, среди которой были и увлеченные украинским движением.