Дремучие двери. Том I - Юлия Иванова

Она перескакивает эту грань через «не могу», ведущую к смерти, но бежит.

Она придёт первой и покажет лучшее в своей жизни время. Ей даже удастся отдышаться и вкусить лавры победителя. Но спорт она с тех пор бросит, останется лишь глубокое преклонение перед этими людьми, перед их смертельным поединком с собой.

И недоумение. Неужели это можно выдерживать ради денег?

Благодарю Тебя, Господи, за прекрасное мое военное и послевоенное детство, за чудесные фильмы-сказки: «Золушка», «Кащей Бессмертный» «Василиса Прекрасная», «Каменный цветок»… За «Александра Невского» и «Ивана Грозного», за «Волгу-Волгу» и «В шесть часов вечера после войны», за «Девушку с характером» и «Небесный тихоход»… В чём-то приукрашенные, чисто по-детски наивные, как святочные истории, как жития святых, они учили бескорыстию, самоотверженности, мужеству, верности, предостерегали от гибельных страстей, недостойных высокого звания человека. За «Лебединое озеро», «Щелкунчик», «Аиду», за «Чайку», «Без вины виноватые», за «Оптимистическую трагедию» и «Синюю птицу»… Раз в месяц дребезжащий носатый подшефный автобус обязательно возил нас в Москву на какое-нибудь культурное мероприятие, и пропущенная сквозь цензурный отбор культура, именно от слова «культ», советская и золотого века, заменяла нам проповеди, ибо сама вышла из проповеди — попытка расчистить образ Божий в человеке от завалов мусора, грязи, безумия. Всему лучшему в себе она была обязана этой подцензурной культуре, в условиях религиозного голода явившейся тем «соевым молоком», которое, возможно, спасло тогда несколько поколений от духовной смерти. А отсеянное, запретное, за редким исключением /Достоевский, Булгаков, Религиозное возрождение серебряного века/, - эти запретные книжки, спектакли, фильмы, которые она разыскивала тайком на маминых и библиотечных полках, а потом все эти ходящие по рукам рукописи, ксероксы, подпольные просмотры — голода не утоляли. Оказывались, как правило, однодневками — будоражащими, развращающими, «будящими зверя»… В общем, как правило, бесовщиной.

Благодарю за детские книжки — Аркадия Гайдара, Маршака, Бориса Житкова, за «Как закалялась сталь» и «Молодая гвардия», за сказки Пушкина и Андерсена, издававшиеся огромными тиражами, как и Лев Толстой, Чехов, Гоголь, Лермонтов, Пушкин… Конечно, и классика прогонялась сквозь цензуру, вроде «Гавриилиады», но сам автор был бы за это, скорее всего, премного обязан. Благодарю за Рихтера, Ойстраха и Гилельса, за концерты Игоря Моисеева и «Берёзку»… После них хотелось жить чисто, честно, становиться лучше и строить светлое будущее. Пусть во многом упрощённый, лубочный, приукрашенный и тепличный мир (вершились в то время и кровавые разборки), но нас, детей, маленьких и взрослых (ибо наставление «будьте, как дети» всегда отличало настоящих «совков») — тщательно оберегали от бурь, грязи, борьбы за власть, метаний, крови и страстей, всего того, что называется «морем житейским». Мы, дети от пяти до семидесяти пяти знали, что где-то есть это грозное «море». Катастрофы, борьба за власть, за золото и место под солнцем, безработица, нищета, мафия и прочие ужасы, кое-что мы узнавали из запретных книг, скабрезных или злобных «просветительных» листков — «прочти и передай другому», «вражьих голосов» и забугорных изданий. Как правило, нас берегли от того, в чём потом следовало бы по канонам православия каяться. Берегли от зла и от тех, кто ратовал за свободу зла.

ПРЕДДВЕРИЕ

— Спасибо, Яна, твоё свидетельство нам очень помогло, — услыхала она над собой ангельский голосок АХа. — Вставай, негоже девушке валяться на полу. Детство кончилось, комсомолка Синегина.

— Какое ещё свидетельство?

— В защиту Иосифа. Сталинское детство Иоанны в защиту Иосифа. Девочки, которая, вопреки атеистической пропаганде, покрестилась в сознательном возрасте, молилась перед сном о здоровье мамы, отца, если он жив и где-нибудь в Австралии, Люськи и товарища Сталина.

Которая благодарила Бога, что завтра в клубе покажут «Золушку», что мама дала на мороженое, хоть Яна и не помыла посуду, за то, что жизнь прекрасна, вот только потерялась куда-то библиотечная книга и она, Яна Синегина, когда-либо должна умереть.

И просила Бога не оставлять её навсегда одну в ужасной тёмной яме, а взять к себе, как бабку Ксеню. И желала Богу, чтоб он всегда был добрым. И чтоб все были счастливы, в том числе и Сам Бог.

— Ты подтверждаешь свои показания, свидетельница?

— Да. А тётя Клава где?

— Да не бойся ты, она на вязальный кружок ушла.

— У меня вопрос к защите, — прошипел АГ, — Вступая в пионеры и комсомол — разве она не отрекалась от Бога?

— «Жить и учиться так, чтобы стать достойным гражданином своей социалистической Родины», — вот текст. Ни здесь, ни в комсомоле никакого богоотступничества или атеизма не требовали. Может, Иоанне просто повезло, не знаю, — сказал AX. — Любить и беречь Родину, бороться против «лежащего во зле мира», за построение светлого коммунистического будущего, о котором она молилась: «Да будет воля Твоя на земле, как на Небе»…

Не задирать нос, помогать товарищам, больным и слабым, слушаться родителей и старших, не гоняться за красивыми лишними вещами, как какие-нибудь мещане, не лгать, не брать чужого. Трудиться, потому что, по словам апостола Павла, «кто не работает, тот не ест». И вообще «все за одного, один за всех», «сам погибай, а товарища выручай», «хлеба горбушку, и ту пополам»…

То есть «душу положить за други своя»… По-товарищески, целомудренно относиться к мальчикам, ожидая своего единственного, Небом данного принца, быть скромным в быту… «Умри, но не давай поцелуя без любви»…

— Какое ханжество! — поморщился АГ.

— Это уже к Евангелию претензии. Там ещё строже: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело твоё было ввержено в геенну». /Мф.5, 29/

— Прошу музыку!

Неизвестно откуда взявшийся в вечности школьный баянист безногий Серёжа заиграл и запел под собственный аккомпанемент:

Близится эра светлых годов, клич пионеров: «Всегда будь готов!» Кто в дружбу верит горячо, кто рядом чувствует плечо, тот никогда не упадёт, в любой беде не пропадёт!

А если и споткнётся вдруг, то встать ему поможет друг.

Всегда ему надёжный друг в беде протянет руку!

АХ подпевал ему ангельским голоском, вспоминая всё новые и новые песни, а Иоанна подтвердила, что да, были они, их песни, как правило, целомудренными, светлыми, пронизанными христианским мироощущением добра, защищённости, грядущего Светлого Будущего, в котором, как она верила, ей предстояло жить и отдать «Всю жизнь и все силы борьбе за освобождение человечества».

АХ тут же не замедлил привести слова апостола Павла:

«К свободе призваны вы, братия, только смотрите, чтобы свобода ваша не стала способом к угождению плоти». /Гал. 5, 13/

Иоанна подтвердила, что да, идеология боролась с рабством у плоти и страстей, против психологии буржуинов и плохишей, продававших «Великую Тайну» за «банку варенья и корзину печенья». И что как Истина обличала фарисеев, так и коммунистическая идеология, часто в её лице, журналистки Иоанны Синегиной, обличала новоявленных фарисеев и перерожденцев, бичуя и призывая «не казаться, а быть»…

— И это вы про тирана, убийцу, величайшего злодея всех времён и народов! — зашипел АГ.

— Успокойся, Негатив, у тебя свои свидетели — репрессированные, бывшие «враги народа», гулаговцы. Их дети, которые потом отомстят, разрушив ненавистную Антивампирию… Я не мешал, когда они свидетельствовали:

Ельцин — репрессированы отец и дядя в 38-м, Горбачев — два деда, Волкогонов — отец, Марк Захаров — дед сражался в армии Колчака, умер в Австралии, Солженицын — отец — офицер царской армии, отец Майи Плисецкой расстрелян в 37-м, отец Галины Вишневской арестован по 58-й, отец украинского Чорновила был эсэсовцем, отец Ландсбергиса — министр при оккупантах-нацистах. Я молчал, когда они свидетельствовали… Кстати, в Библии дети в ответе за вину отцов до нескольких поколений. А эти при советской власти все «випами» стали.

— Кем-кем?

— Вери импортант персонами, вот кем. Темнота!

— Ладно-ладно, сам говорил — береги нервы до Суда… Ещё вопрос: разве Иосиф не требовал, чтобы ему поклонялись, как Богу?

— Расхожий охмурёж! Приведём хотя бы свидетельство Светланы Аллилуевой:

«Отец вообще не выносил вида толпы, рукоплескающей ему и орущей «ура» — у него лицо перекашивалось от раздражения».

— Ну, так то дочка… Родственники, они всегда…

— Кстати, на Суде и до Суда, в молитвах по усопшим любое свидетельство любви бесценно…

— Я спрашиваю свидетельницу Иоанну… Все эти оды, славословия вождю… Этот культ разве не насаждал. Иоанна ответит, что это была бы нелепость — генеральному секретарю атеистической партии провозглашать себя богом, и никогда ничего подобного вождь, само собой, не требовал. Он был пастырем, вождём, взявшим на себя миссию сохранить в рамке заповедей стадо в отсутствии Господина, получив от Него приказ «сберечь овец». Использовал он для этого любые средства, включая собственный культ, но как «великого вождя», а отнюдь не Бога.