Последний поцелуй (ЛП) - Клэр Джессика

– Ничья рука, кроме моей, – подчёркивает он, и поворачивает свободной рукой мой подбородок так, чтобы заглянуть мне в глаза. – Посмотри на меня, – когда я это делаю, он повторяет. – Ничья рука, кроме моей.

Я киваю под его пальцами. Ничья рука, кроме его.

Выражение его лица меняется, и я задаюсь вопросом, собирается ли он меня поцеловать. Но вместо этого он отпускает мою руку.

– Ты помнишь своё стоп-слово?

– Диспепсия.

– Хорошо, – он хихикает. – Одевай и пойдём.

Всё во мне беспокойно бурлит оттого, чтобы идти в странное место с завязанными глазами и заткнутыми ушами, одетой только в нижнее бельё и плащ. Но тут рука Василия ещё раз ласкает моё колено, и я понимаю, что он со мной. Он не позволит, чтобы со мной что-то случилось.

Я доверяю ему. Ничья рука, кроме его. Ничьи микробы, кроме его.

Воткнув затычки в уши, надеваю повязку, и Василий открывает дверь. Этого не слышу, но ощущаю свежий воздух на своей коже, и то, что Василий тянет меня за руку. Я медленно выбираюсь из машины и встаю рядом с ней, а он движется рукой по моей спине и ведёт меня.

Это как оказаться в коконе. Мои чувства притупляются. Я ничего не вижу и не слышу, кроме шума басов внутри здания. Другие чувства стремятся восполнить потерю. Мне хочется держать Василия за руку, чтобы чувствовать его мозолистую кожу под своей. Но он ведущий, а я ведомая. Я жду простых сигналов, которые покажут, чего он хочет. Быстрое простое прикосновение к моей руке приказывает мне подождать. Нежная ладонь на моей спине указывает идти вперёд.

Затем воздух меняется и становится теплее. Ветер прекращается, а басы усиливаются. Должно быть мы внутри. Я немного поднимаю голову, пытаясь почувствовать хоть что-то, но мой кокон этого не позволяет.

Мы проводим внутри, наверное, несколько минут, и мне трудно определять время, когда Василий касается рукой моего подбородка. Сквозь размытые звуки я едва разбираю голоса и его голос, но не понимаю, что он говорит. Я опираюсь на его прикосновения, стремясь к подчинению. Мне хочется помочь. Сегодня мы играем в притворство, и у него интересная роль.

Он снова ласкает пальцами мою челюсть и скользит рукой по горлу, развязывая узел плаща. Чувствую, как материал опадает на пол, как оголяются мои руки и ноги, удивляясь, сколько же людей видят меня в кремовом белье и жемчугах. Я дрожу от этой мысли, а Василий скользит рукой по моей руке.

А потом я начинаю думать о Василии. Нравятся ли ему, как я выгляжу? Я немного кокетничаю, притворяясь, что он любуется моей грудью, и выставляю её вперёд, чтобы он оценил её. Небольшим толчком он направляет меня ближе к себе. Затем он берёт мою руку и подносит к ошейнику, и я передвигаю пальцы по золотой цепи, пока они не упираются в его тёплую руку. Это молчаливый вопрос. Может ли он управлять мной таким образом?

Я нервно облизываю губы, а он сжимает мне руку в качестве одобрения. И мы заходим в то, что должно быть вечеринкой.

Я теряюсь во времени, потеряв зрение и притупив слух. Василий был прав в этом, так я не нервничаю. Там может быть тысяча грязных людей с микробами в дюйме от меня, но мне всё равно. Сейчас он центр моего мира. Я цепляюсь за его руку и иду, а затем останавливаюсь, когда он касается моей руки. Люди общаются вокруг меня, но их голоса смешиваются с гудящими басами и почти неразличимы. Возможно, мы на этой вечеринке пять минут, а может, и пять часов, для меня всё одинаково. Воздух здесь влажный и тёплый, и моя кожа влажная от пота, хотя я ничего не делаю, кроме хождения за ним.

Возможно, ожидание неизвестности заставляет меня потеть. Почему-то я чувствую, что в этот момент мы делаем что-то потрясающее. Не сомневаюсь, Василий одной большой сильной рукой несёт мою цепь, а другой готов схватиться за оружие. Будет ли он стрелять в людей? Или уже сейчас стреляет? Я раздумываю об этом и прихожу к выводу, что всё-таки нет. Конечно, раз я могу расслышать басы и разговоры, то услышу и выстрелы. Представляю, как он по ночам ломает человеческие шеи. Изображение забавляет меня, и я улыбаюсь.

Он протягивает руку и касается пальцами моего рта, будто хочет вызвать больше моих улыбок. Но мне хочется больше его прикосновений, и даже не возражаю против его микробов. Поэтому я облизываю пальцы, которые скользят по моим губам, представляя его реакцию в тишине.

Василий сжимает мою руку, дёргая цепочку, и мы снова идём. Продвинувшись достаточно далеко, слабый ропот разговоров исчезает, а звуки музыки превращаются в успокаивающий шум. Теперь я различаю голос Василия, он разговаривает с кем-то ещё. У этого кого-то пронзительный смех. Слышу женский визг, понимая, что рядом ещё двое. Испуганный визг женщины заставляет меня нервничать, и я снова сжимаю руку Василия. У меня рука потеет в его, и я почти чувствую, как в меня просачиваются его микробы. Должно быть, ему противно, но он успокаивающе гладит мою руку. И я успокаиваюсь.

Кажется, мы опять куда-то идём. Музыка затихает ещё сильнее, и мы отдаляемся дальше от неё. Снова чувствую подёргивание цепи, и Василий останавливается, прикасаясь рукой к моей. Я останавливаюсь, и к моему удивлению, он гладит рукой мочки моих ушей, шлёпая по ним.

Я неохотно достаю затычки для ушей, боясь того, что услышу. Но слышу только небольшую пульсацию музыки в стенах, кажется, здесь тихо. Прохладно и спокойно.

– Так лучше, Карен? – спрашивает Василий.

Его голос отличается, толстый густой акцент сменяется плоским голосом. Удивляюсь, но не показываю этого. Он играет роль.

Я облизываю губы.

– Да, хозяин, – я тоже помню свою роль.

– Хорошо, – он ласкает мою щеку и похлопывает её.

– У тебя очень милый раб, – говорит мужчина с высоким голосом, у него слабый французский акцент. – Где ты сказал, взял её?

– В Бразилии, – говорит Василий своим новым акцентом. – Лучшая из моих быстрых покупок. Милая и послушная.

– А как её крик? Она визжит, когда ты её бьёшь?

Этот вопрос кажется странным. Я размышляю над тем, что имеет в виду этот человек, но Василий уже отвечает.

– Она не поклонница боли... пока. У нас ещё много тренировок впереди. Мы дойдём и до этого. Да, Карен?

Чтобы он не сказал. Внутри я пожимаю плечами на эту странную беседу, но говорю.

– Да, хозяин.

– Ну, – говорит второй, – подходите. Присаживайтесь, и мы обсудим дела. Коньяк?

– Спасибо. Идём, Карен, – говорит Не-Василий, и тянет цепь вперёд.

Слышу скрип ткани, возможно кожи, и понимаю, что он садится в кресло.

– Иди и сядь рядом с моим креслом, Белла, – говорит другой голос, и я понимаю, что он разговаривает с другой девушкой. – Ты можешь сесть у моих ног.

В ответ раздаётся хныкающий звук, непохожий на согласие, но всё же она молчит.

Все садятся. И передо мной встаёт новая проблема. Мне стоять? Или сесть? А где сесть? Я представляю грязный деревянный пол. И что ещё хуже старый ковёр, полный тысяч пылевых клещей. Я хнычу, не зная, что делать.

Чувствую движение цепи, и Василий встаёт.

– Хорошая Карен, – говорит он мне, лаская рукой мою щеку. – Ты помнишь своё обучение, – я смущаюсь, и он продолжает. – Она не может садиться, нигде кроме меня. Я учу её, что я абсолютен в моём мире.

– А ты крутой, Дмитрий, – говорит второй, и я слышу звук наливающейся жидкости.

– Просто твёрдый, – говорит Не-Василий.

Слышу шелест одежды, и что-то щекочет мне щеку.

– Мой пиджак на полу, Карен. Я разрешаю тебе на него сесть.

Он знает, что я не потерплю любых микробов, кроме его. Я так благодарна Василию за то, что он всё продумал, зная, как работает мой ум без лишних слов. Я сажусь и автоматически цепляюсь за его ногу, обнимая её.

Он кладёт руку мне на голову и гладит мои волосы. Я не могу ничего с собой поделать и испытываю чувство гордости собой. Я ведь всё делаю правильно, так?

– Разве это не прекрасное зрелище? – говорит человек, и я слышу шаги. – Ты поделишься?

– Пока нет, – плоско говорит Не-Василий, – она ещё учится.