Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя - Алексей Гатапов

– Смотри, не забывай, а то будешь получать у меня, как в детстве получал. Помнишь эти мои руки?

– Помню, брат.

– И никогда не забывай.

Есугей неторопливо сел на коня и, не оглядываясь, поехал домой.

«Зачем я с ним связался? – с запоздалым сожалением он усмехнулся про себя. – Ну, теперь уж больше ни с кем не буду ругаться. Дядя наказал жить мирно, я согласился, а сам не отъехал сотни шагов, как Алтана побил, хоть и за дело. Дядя услышит, не одобрит…»

Алтан, подняв с земли поводья коня, ненавидящим взглядом смотрел ему в спину, шепча угрозы сквозь белые острые зубы.

За юртами, не смея выглядывать, шушукались люди. У кого-то из юношей сорвался короткий смешок и тут же умолк.

В бессильной злобе Алтан сел на коня и, не глядя по сторонам, двинулся дальше.

VIII

О том, что произошло в табуне между Тэмуджином и Бэктэром, из домашних знал один Хасар. Побаиваясь гнева старшего брата, он помалкивал об этом, выжидая, что будет дальше, исподтишка наблюдая за обоими. В себе он уже давно держал злобу на наглого Бэктэра, который не упускал того, чтобы пристукнуть его незаметно от других. Прошлой зимой он до крови избил его за утерянную в сугробах стрелу, и Хасар не забывал обиды. А после драки между братьями, зная, что Тэмуджин не оставит выходку Бэктэра без отместки, он терпеливо ждал случая, чтобы присоединиться к брату и вместе с ним отомстить своему обидчику.

Тэмуджин, обдумывая происшедшее в табуне, все больше осознавал, каким опасным врагом становится Бэктэр, и это оседало в его мыслях вязкой, неотстающей тревогой.

«А не он ли меня предаст, как говорили шаманы? – втайне размышлял он. – Если у него уже сейчас такие выходки, что от него ждать во взрослые годы? И колдовать на брата не могу, предки не одобрят. Да и шаманы запретили».

Бэктэр в первое время после драки замкнулся в себе, затаился, ожидая отцовского наказания, но увидев, что ни Тэмуджин, ни Хасар не собираются разглашать это дело, воспрянул духом. Обрадовавшись, что показал брату зубы и все обошлось удачно, он осмелел и теперь смотрел на Тэмуджина с новой, едва скрываемой усмешкой в своих хищных рысьих глазах.

Внешне ни один, ни другой не изменили своего поведения, при взрослых по-прежнему перебрасывались двумя-тремя словами, но оба твердо знали: дружбы между ними уже никогда не будет. Оба знали, что пока они во власти взрослых и живут в одном айле, вынуждены уживаться, но как только повзрослеют, то разделят отцовское наследство и разойдутся по разным сторонам. И тогда, кто знает, может быть, и мечи им придется скрестить между собой.

– Давай, брат, убьем Бэктэра, – как-то вдруг нарушил его мысли Хасар, когда они вдвоем гнали коров из степи к вечерней дойке. – Я уже придумал как: заманим его в степь, подальше от людей, будто на охоту, и нападем с обеих сторон.

Коровы, тяжело нагрузившиеся за день, сами вышагивали по знакомому пути, и братья медленно ехали рядом, соприкасаясь стременами. Тэмуджин взялся было за плетку, чтобы заставить брата замолчать, но, взглянув на него, понял, что тот говорит не попусту.

– За тебя, брат, я вот этой рукой любому человеку вырву сердце, – растопырив перед ним грязные пальцы с длинными черными ногтями, он поднял взгляд к небу и громко произнес клятву: – Пусть Ясал Сагаан Тэнгэри пронижет меня огненной стрелой, если я вру!

Засунув плетку обратно за голенище, Тэмуджин внимательно, будто впервые, разглядывал Хасара. «За что я так сержусь на него? – подумал он. – За то, что посмел думать, что я один не справлюсь с Бэктэром? А ведь он уже вырос и стоит за меня, а когда повзрослеет, пожалуй, силой не уступит Бэктэру…»

– Пока не нужно, – коротко сказал Тэмуджин. – Посмотрим, что он еще покажет нам.

И сразу почувствовал облегчение, обрел обычную свою уверенность. С того дня он по-новому стал смотреть на Хасара: вот кто будет его опорой против недругов. «Уж он-то меня не предаст, – глядя на него, думал Тэмуджин. – Через несколько лет он всем будет внушать страх, раз уже сейчас такие дерзкие мысли в голове своей носит. Нужно его возвысить, и никакой Бэктэр не будет помехой».

IX

Тэмуджин вошел в юрту и сразу почувствовал что-то неладное. Мать, со своей стороны очага, отрешенно смотревшая перед собой, коротко взглянула на него и снова отвела взор. Отец с хоймора оглядел его исподлобья и движением головы приказал сесть рядом.

Долго стояла тишина. Мать сдержанно вздыхала и время от времени пристально посматривала на него.

«Про драку с Бэктэром узнали, – решил Тэмуджин и, сделав бесстрастное лицо, быстро обдумывал, как отвечать на вопросы. – Если накажут, то обоих… Сониды все живы… Больше ничего не было».

Нудно тянулось время. Большая черная муха, залетев в дымоход, злобно вызванивая, металась по юрте, ища выхода. В айле Даритая время от времени протяжно ржал молодой жеребец, которого еще в полдень Тэмуджин видел у новой коновязи.

Отец неторопливо допил хурунгу и со стуком поставил бронзовую чашу вверх дном.

– Ну, сын мой, – повернувшись к нему, он посмотрел ему в лицо. – Ты уже большой. Пора тебе жениться и завести детей.

Тэмуджин застыл с приподнятой рукой, забыв почесать вдруг зазудивший висок, и молча переводил взгляд с отца на мать.

– Правда, по годам немного рановато для женитьбы, – отец положил тяжелую руку ему на плечо. – Но надо постараться: нам нужен внук. Год поживешь в племени олхонутов, у сородичей матери. Они тебе не чужие люди. Понимаешь меня?

– Понимаю, – еще не осознав до конца услышанного, сказал Тэмуджин.

– Этот вечер побудь с друзьями, а завтра мы с тобой тронемся в путь.

Тэмуджин вышел из юрты. Сквозь закрывшийся сзади полог доносился невнятный, недовольный голос матери.

Солнце склонилось над западными горами. Недоуменно оглядывая, будто впервые видел, юрты своего айла, он теперь ощущал, как внутри у него тяжелым комом разрастается неприятное, навязчивое чувство тоски.

Расставание со своим племенем и отъезд к чуждому народу, так неожиданно представшие перед ним, означали для него конец вольному детству и беззаботной жизни. Теперь ему предстояло шагнуть в суровую взрослую жизнь и дальше самому выверять каждый свой шаг, обдумывать каждое слово перед чужими людьми, не имея перед собой ни отцовской спины, ни защиты сородичей, в одиночку отстаивать свое имя и честь.

Тэмуджин и раньше знал, что когда-то потом это будет – когда он вырастет и войдет в силу – но теперь, когда расставание со своими предстало перед ним так внезапно, он словно оказался перед сплошным туманом, закрывшим ему путь. Вся прошлая жизнь как-то сразу отдалилась, дорога назад оказалась отрезанной, и от него сейчас требовалось одно – без раздумий войти в эту пучину, не зная, что его ждет там, впереди.

Друзей он нашел у реки. Еще не видя их из-за высокого берега, он шагал на их голоса по мягкой, посвежевшей после дождя траве и старался подавить в себе тревожное чувство.

Приблизившись, чтобы достойно предстать перед братьями, как подобает жениху, он насильно растянул губы в улыбку и, подбадривая себя, беспечно похлопал руками по бедрам, как борец перед схваткой. Но, подойдя к примолкшей при виде его толпе, он опустил глаза в землю и, неожиданно шмыгнув носом, растерянно сказал:

– Меня женят.

– Как женят? – раскрыл рот Тайчу. – На ком?

– Откуда мне знать? – голос Тэмуджина дрогнул, и он, чувствуя, как предательски наворачиваются на глаза слезы, отвернулся. – К олхонутам поедем… завтра.

– Уже? – выпучил глаза Сача Беки и, обернувшись к галдящим в прибрежной отмели малышам, обозленно прикрикнул: – Эй, тихо вы там!..

– А мы как без тебя? – вырвалось у Хучара.

– А я без вас как? – с тоской выдавил Тэмуджин сквозь подступивший к горлу комок.

Нависла тишина. Парни хмуро смотрели на стоявшего спиной к ним Тэмуджина. На них испуганно таращили глаза примолкшие в воде малыши. С криком пролетела над водой одинокая чайка.

– Надо пир делать, – сказал Хучар. – Без прощального пира нельзя.

– Верно! – враз заговорили братья, будто в этом было спасение от навалившейся вдруг напасти.

– Все так делают…

– А мы чем хуже других?

– Жених должен на прощание угостить друзей! – громко сказал Сача Беки. – Иди и попроси для нас барана!

– Пошли! – решительно сказал Тэмуджин и, оглянувшись, первым зашагал в сторону разбредавшейся по склону холма небольшой отары овец. За ним, наспех натягивая рубахи, кучей двинулись остальные.

Приблизившись, Тэмуджин остановился.

– Возьмите отсюда трех лучших валухов.

– Трех? – засомневался Унгур. – А дядя Есугей потом не накажет нас?

– Не накажет. Сегодня мое право.

Перед сумерками на берегу толпилось уже с полусотни ровесников Тэмуджина, позже подошли и парни постарше. Наспех устанавливали котлы, раздували огонь. Тут же, навалившись по двое-трое, разделывали шестерых крупных валухов.