Цивилизации древней Европы - Гвидо Мансуэлли

Играли ли роль иные факторы? Во всяком случае, отмечается явное совпадение между тем, что происходило тогда в Средиземноморье и на континенте: центр кельтского господства переместился из Бургони к среднему течению Рейна, разумеется, дорога из Адриатики, проходящая через Северную Италию, соответствовала интересам афинской экономической экспансии и потребностям континентальных рынков. Очевидно, интересы северных этрусков сблизились с интересами греков, и неудивительно, что основание морских центров в Адрии и Спине, так же как невероятное распространение влияния Болоньи, происходило мирным путем. Многочисленные греческие и этрусские надписи, обнаруженные на вазах из Спины, означают, что эти два народа должны были здесь сосуществовать, связанные, скорее всего, экономическим сотрудничеством. Болонья, примыкающая к территории Спины, значительно трансформировалась. Напротив, территории, тяготеющие к Адрии, остаются невосприимчивыми ко всякому влиянию. Возможно, Адрия была полностью ориентирована на море, но этот аргумент можно также применить и к Спине, которая считалась центром талассократии[10] — морского господства и имела свою сокровищницу в святилище в Дельфах, так же как Цере. Греческие источники представляют Спину как греческий город — hellenis polis, и правда, свидетельства этрусской культуры ограничиваются надписями, которые обнаружены на керамике и предметах из бронзы, напоминающих аттические вазы и составлявших погребальное убранство. Мифы, воспроизведенные на этих вазах, становились иногда, как это верно заметил Н. Алфьери, инструментом афинской пропаганды. Адрия, где этрусские следы, напротив, более редки, изображалась как этрусский город, по крайней мере римскими писателями. В Болонье торговые потоки, исходящие из центральной Этрурии, пересекались, вероятно, с потоками, которые пришли с моря. В итоге здесь вскоре развился активный процветающий город, где старые виллановские основы обогатились этрусскими и аттическими заимствованиями, но сохранилось и своеобразие. Спина, вероятно, не имела собственного производства, так же как Адрия: это были крупные порты-фактории, куда торговцы прибывали для сбыта товаров. Богатство, судя по погребениям и их впечатляющим сокровищам, по-видимому, было всеобщим и распределялось достаточно равномерно. То же самое, по-видимому, имело место в Болонье.

Однако аналогии между морскими портами и главным внутренним городом скорее мнимые, чем реальные. Экономику этрусской Болоньи в действительности не следует определять только этрусскими и аттическими составляющими. Уже давно налаженный массивный импорт янтаря, с одной стороны, и стеклянной массы, обычно используемой в виллановском декоре, — с другой, свидетельствует об отношениях с севером и Восточным Средиземноморьем. В начале V в. галынтатские следы раскрывают связи с другими районами, которые, возможно, не были чисто коммерческими. Сйтулы, найденные в Болонье и Спине, демонстрируют, что эти два города импортировали предметы из альпийских регионов, где находился главный центр этого искусства. Обнаруживаются некоторые венетские следы, которые, особенно в Болонье, — речь идет о керамике Эсте, — могут объясняться коммерческими факторами, в то время как чеканные ситулы демонстрируют отношения с внутренними территориями Восточных Альп. Наконец, раскопки в Гассле (Швеция), где обнаружена бронзовая циста болонского типа, иллюстрируют неожиданный масштаб международной деятельности этого города.

Северная Этрурия, именуемая также паданской или околопаданской, поскольку занимает бассейн реки По, не стала, как полагали Тит Ливий и античные авторы, империей унитарной политической, если уже не этнической, структуры. Действительно ли существовало эта паданское двенадцатиградие, на которое намекает Тит Ливий? Названия двенадцати городов не были переданы историками Античности, а из-за редкости этрусских археологических документов по другую сторону реки По нет возможности определить истинные городские центры. Этрусский характер Мантуи, более явный, в конечном счете засвидетельствован только литературной традицией. Существование «этрускоидной» цивилизации подтверждено только в Болонье, в Марцаботто и, с учетом большей ориентации в сторону Греции, в Спине. Что касается всего остального цизальпинского пространства, то известны многочисленные и основательные свидетельства того, что, если говорить об экономическом пространстве, оно подверглось этрусскому влиянию, пришедшему по артериям, по которым этрусская продукция пересекала Альпы и проникала вглубь Центральной Европы вплоть до крайнего севера. Естественно, что в более или менее важных этрусских центрах были возведены ключевые пункты этой коммуникационной сети, но пока нет возможности подтвердить, что они составляли организованное ядро городов. Зато можно отчетливо проследить направления этой экспансии. Они читаются по карте раскопок предметов, распространенных торговлей, особенно металлических изделий, которые в большей степени использовались на практике, нежели предметы искусства. Эти линии разветвляются в зоне больших ломбардских озер, к озеру Маджоре и озеру Комо, к долине реки Адиж и перевалам Восточных Альп.

Северная Италия использовала алфавит, основанный на этрусском алфавите, перенесенном из Фельзины, и подвергшийся влиянию греческих алфавитов, которое распространялось двумя путями: с Адриатики — на восток, из Лигурии и, возможно, низовьев Роны и со стороны Альп — на запад. Более или менее разнородные, эти алфавиты стали, во всяком случае, наиболее значительным и устойчивым этрусским наследием в Северной Италии, а топонимические и лексические свидетельства достаточно редки и в большинстве случаев сомнительны. В плане цивилизации, религиозной жизни и искусства этрусское влияние практически равнялось нулю, так же как в плане урбанизма, который является полностью римским. Подвергнувшись кельтскому вторжению, этруски отступают, впрочем, не без попыток оказать сопротивление в районе Тисы. Тит Ливий сохранил воспоминание об этой битве: он сообщает, что этруски и умбры были изгнаны с их земель бойями, после чего они пересекли реку По на плотах. Несмотря на то что нам неизвестна точная дата этого события, мы можем все же определить его исторический контекст: его главными действующими лицами были, с одной стороны, бойи, которые направлялись за реку По, с другой стороны — этруски из Фельзины, для которых обладание бродами реки и циспаданскими территориями было условием, необходимым для выживания.

После этрусской экспансии на равнине реки По осталось только несколько выживших, насколько в этом вопросе можно доверять Страбону и Плинию. Спина, вероятно, сохраняется вплоть до III в. до н. э.: греческие жители покинули ее, по мнению Дионисия Галикарнасского, под натиском соседних галльских племен. В действительности существовали, скорее всего, географические причины, которые превратили могущественный город VI–V вв. до н. э. в небольшое поселение эпохи Страбона. Раскопки, произведенные в последние годы, совершили настоящий переворот, позволив изучить отношения между этрусками и галлами в долине реки По. В преддверии окончательного решения этих проблем подчеркнем, прежде чем завершить замечания о северной Этрурии, что этрусская Капуя являет редкий пример крупного организованного города, имеющего в плане совершенно правильный прямоугольник. На этом стоит остановиться подробнее.

Такая городская структура была известна только южным и северным окраинам этрусского культурного пространства, а именно Капуе и Марцаботто; последний случай до сих пор бесспорен, поскольку город, античное название которого нам неизвестно, не существовал в римскую эпоху. Правильный план, в соответствии с которым священная крепость располагалась на возвышенности, а жилой город внутри ритуально ориентированного пространства, характерен для этрусского урбанизма. Но просторные прямоугольные улицы, концентрация в центре производственных мастерских, распределение инсул,[11] рациональный характер гидравлических сооружений свидетельствуют, сверх того, о развитии техники и исключительного архитектурного чувства. Реализация данной городской схемы датируется первой половиной V в. до н. э. Она соответствовала по времени жизни и деятельности Гипподаманта Милетского, если не предшествовала ей. В любом случае согласованность не имеет значения. Гипподамова прямоугольная система на самом деле лишь идеальная эстетическая форма, подсказанная уже полученным опытом: она не является изобретением. В греческом мире подобная система часто применялась от Понта до Северной Африки и Сицилии. Нет ничего неожиданного, с другой стороны, в том, что эта система не распространилась собственно в Этрурии: если периферийные города, построенные заново, могли быть размечены согласно правильному плану, то метрополии, подобно крупным греческим городам и собственно Риму, отличались долгим историческим генезисом и последовательным расширением, которые исключали подобное решение. На современном этапе развития науки мы еще точно не знаем истоков этого явления в Этрурии. Несомненно, оно является результатом адаптации восточного опыта этрусской средой и этрусским менталитетом, отличающимися религиозным детерминизмом и менее рационалистическими по сравнении с греческими. Во всяком случае, достоверен факт, что в Европе вне колониальной греческой среды и до римской колонизации лишь этрусские города материализовали политическое и духовное единство, как, например, на Крите, — в соответствующем городском единстве.