Профессорятник - Юрий Никифорович Гладкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Самый умный человек, которого я когда-либо встречал в своей жизни, зто — профессор Нинхенсон. Он знает решительно все. Но, а если чего-то и не знает, то я, ведь, всегда ему ... подскажу!
И однажды, будучи еще ассистентом, ... на свою голову ему подсказал (кстати, работавший на кафедре профессор Пинхенсон, принимавший участие еще в коллективизации, был известным исследователем Северного морского пути, знал не только почти наизусть труды Ленина, но и сколько накопилось бензопил на балансах леспромхозов Республики Коми; вместе с тем, слыл шутником и «прикольщиком»):
— Вы, Дмитрий Моисеевич выдающийся ученый-марксист, но не лишены, как минимум, трех крупных недостатков.
Дмитрий Моисеевич, доселе полагавший, что лишь он один может делать методологические обобщения в коллективе, и, тем более, фиксировать имеющиеся недостатки своих коллег, от неслыханной дерзости идеологически незрелого юноши едва не подпрыгнул на месте, и как человек необычайно остроумный, отвечал:
— Ах, Соколов, вы восхищаете меня неизгладимым своим самомнением. Уж не хотите ли пришить мне порочную троицу— «власть, деньги и секс на стороне»? Так это больше по вашей части, а я могу представить вам даже соответствующие справки, если хотите.
— Ну что вы, что вы, Дмитрий Моисеевич — у вас не порочная троица, а неприемлемая лично для меня триада: во-первых, вы не курите, во-вторых, не употребляете алкоголя, а, главное, вы так «забубенили» коллективизацию в свое время, что страну родную вскоре оставите совсем без хлеба.
— Вы, Соколов— маргинальный дилетант, пофигист, вам нужны анархия и портвейн, а мы вершили великие дела... О, если бы вы еще и географию с таким усердием учили, как клевещете на коммунистическую партию и советскую власть, демонстрируя тем самым свой «профессиональный кретинизм». Это, по Марку, чтоб знали — добавил он.
Вот какого рода происходили на кафедре диалоги, когда шпаги скрещивали, хотя и разные по возрасту, но достойные друг друга личности, прежде всего, с точки зрения их объема «юмористического потенциала». (Надо думать, Олег Васильевич тогда еще не знал, что знающих абсолютно все людей на свете не бывает — бывают плохо информированные).
Однажды при распределении учебной нагрузки, коллега Доброскок Владимир Алексеевич, шутя, предложил увеличить вдвое нагрузку Соколову, из-за того, что тот имел обыкновение в разговоре (и, соответственно, на лекциях) долго тянуть «э-э-э-э-э». На этот выпад Олег Васильевич отреагировал молниеносно: «Вы, Доброскок, не путайте профессорское ««э-э-э-э-э» с доцентским» (будто копируя известный монолог Этуша из «Кавказской пленницы»: «Ты свою шерсть с гоударственной не путай.»).
Будучи весьма гостеприимным человеком (как и его жена — Ирина Петровна), Соколов мог, ничтоже сумняшеся, вдруг заявить гостям: «мужики, на часах 10 вечера, хватит лохматить бабушку, пора улепетывать по своим хазам, обрыдли, на хрен'.». У любого другого этот номер не прокатил бы, и гости, наверняка бы, навсегда забыли дорогу к этому дому — ему же почти что аплодировали, и это было удивительно. Или еще случай: юной и достаточно миловидной аспирантке Насте Соколов отпустил откровенно оскорбительный «комплимент», указав, что та сегодня больше чем на «бабу-ягу» не тянет. Обиженная «огрызнулась» не только адекватно, но и достаточно язвительно:
— Во-первых, Олег Васильевич, впечатление такое, что вы «хорошо позавтракамши» сегодня, а, во-вторых, сами вы, профессор, чай, давно в зеркало глядели на себя?
— Послушай, Брунгильда! В отличие от некоторых, я не собираюсь никого соблазнять и ни к кому подольщаться, — оживился Соколов, — ты ясе — юная «хыщница», пушишь хвост и постоянно косишь на сердцеедов, поэтому изволь марафет наводить каждый божий день, а не через два дня на третий. И нечего выгускать свои коготки, иначе я тебе их быстро обрежу. Благодарить надо старика — кто тебе еще подскажет, если не я? Иди отсюда, козявка!
После этих слов атмосфера полностью разрядилась.
Все дружно рассмеялись.
34. «ВАША ПАРТИЯ — БОРДЕЛЬ»
В том, что отдельные вузовские преподаватели в СССР не состояли в партии, являвшейся, как известно, «направляющей и вдохновляющей силой» советского народа, ничего оригинального не было. Однако по отношении к такому аполитичному вольнодумцу, как профессор Соколов, анкетная запись «беспартийный» делала его идеологическую платформу как бы несколько даже «приукрашенной». Мало того, что марксизм он рассматривал как человеконенавистническую «теорию зависти», а «ленинизм — как «учение о полезных идиотах, которые торят дорогу идущим вослед бешеным», некоторые данные свидетельствовали о том, что ему каким-то непостижимым образом удалось «увернуться» не только от комсомола, но даже от пионерского галстука.
Здравомыслящих людей в окружении профессора всегда терзали смутные сомнения в правдоподобности подобной байки, хотя бы потому, что такой идеологически незрелый индивидуум, казалось бы, никогда не смог стать студентом престижного Ленинградского университета. Однако у Соколова на этот счет было железное «алиби»: он сумел стать первоклассным фехтовальщиком, и спортивной кафедре университета было абсолютно наплевать на идеологическую зрелость абитуриента — ей надлежало приумножать спортивную славу своего заведения.
Будучи чуждым любой идеологии, он никогда не принимал участия в выборах (мол, «.очередная перепись идиотов»), иронизировал над съездами партии ^сатанинскими сборищами»). С известной долей условности его можно было отнести к категории так называемых пофигистов, которые презирают внешние условности и считают борьбу партий и общественных движений мышиной возней одержимых холодным расчетом и практицизмом людей.
Разумеется, пофигист — пофигисту рознь, и это несмотря на то, что грань между здоровым пофигизмом и откровенным эгоизмом весьма тонкая. Во всяком случае, в эгоизме упрекнуть его было никак нельзя — он был неизменно внимателен к сотрудникам и особенно сотрудницам, не забывал поздравить с днем рождения и прочими знаменательными датами не только преподавателей, но и лаборантов. И уж, конечно, к нему была явно неприменима циничное выражение «пофигистов» — «все, что говорят за моей спиной, слушает только моя задница»...
Вспоминается такой случай. Отправляясь на работу в Афганистан по линии ЮНЕСКО в самые кровопролитные годы (начало 80-х гг.), автор в шутку попросил коллег по-человечески помянуть его в случае, если, не дай Бог, «кокнут шайтаны». Ответная реплика Соколова, до сих пор звенящая в ушах, была столь циничной, сколь и безобидной, поскольку она полностью соответствовала той иронично-непринужденной атмосфере, царившей в те годы на кафедре:
— «Об что» разговор, дорогой коллега! Вы только повод дайте — все «обтяпаем» по первому разряду!
В личном же разговоре Олег Васильевич, упомянув бессмертного
