Тот, кто называл себя О.Генри - Николай Внуков

ГЛАВА,

которой должна была начаться эта повесть

В январе 1891 года Биллу подвернулось место клерка в остинском Национальном банке.

Это было самое солидное учреждение в столице Техаса.

С улицы внутрь, в вестибюль, отделанный мореным дубом, вела огромная, зеркального стекла дверь. Справа от входа расположились кабинеты президента банка и управляющего. В бухгалтерии позванивали арифмометрами полтора десятка служащих. У каждого был отдельный стол и переносный несгораемый ящик для хранения текущих документов. Если же посетитель поворачивал налево от входных дверей, то через короткий светлый коридор попадал в святая святых банка — в кассу. Полукруглый барьер, украшенный начищенными бронзовыми решетками, отгораживал простого смертного от сейфа, похожего на грубо обработанный резцом обломок скалы. В полтора человеческих роста высотой, сейф нависал над кассиром, который копошился за маленькой конторкой у его подножия. Сейф казался алтарем, жертвенником, идолом. Сейф был олицетворением могущества, властелином, тираном. Десятки паломников с дорогими тростями в руках и с шелковыми цилиндрами на головах шли к этому капищу и поклонялись ему.

В первый же день управляющий показал Биллу рабочий стол и наделил его бумагой и принадлежностями для письма. Девять часов в сутки Билл вписывал в красно-зеленую сетку пудовых гроссбухов многозначные числа, вычитал, складывал, перемножал их между собой, подбивал итоги, учитывал чеки именные и чеки на предъявителя, регистрировал векселя, акцептовал, просматривал курсовые листы, поступавшие от маклеров, и потел под оловянным взглядом старшего клерка.

Через неделю он узнал, что такое девиза, нотификация, овал, презентант, цедент и ремитент.

Через месяц он прекрасно усвоил разницу между простым и циркулярным аккредитивом, разобрался в тонкостях действительных и условных текущих счетов и научился читать Фондовый бюллетень с такой же легкостью, как газету.

Через полгода он изучил операции по ипотечным документам, закладным свидетельствам, оборотным счетам и вирементам.[4]

А потом вдруг его вызвали в кабинет управляющего.

Лощеный, в безукоризненном костюме и с безукоризненной улыбкой джентльмен отточенным жестом пригласил его сесть и сказал:

— Мистер Портер, компаньоны нашего банка приняли во внимание вашу безупречную работу и достойное похвалы поведение и решили предоставить вам место кассира. Отныне вы будете получать сто пятьдесят долларов в месяц, и мы надеемся, будете справляться с работой так же хорошо, как справлялись в бухгалтерии.

Он слегка поклонился и выжидательно повернул голову ухом к Биллу.

— Я думаю… э… я очень рад, — сказал Билл, — это большая честь…

Управляющий улыбнулся левой половиной лица и повернулся к Биллу анфас:

— Завтра мы вручим вам ключи от сейфа и соответствующие книги. А сегодня можете быть свободны, — и он снова слегка поклонился.

Итак, удача, наконец, повернулась к нему лицом. Жизнь стала щедрее на пятьдесят долларов, думал Билл, широко шагая по Одиннадцатой Западной домой. Правда, в бухгалтерию просачивались смутные слухи, что прежний кассир пытался покончить с собой, что кассовые книги велись кое-как, что отчетность по кассе запущена. Но это ведь только слухи. Они передавались шепотом от стола к столу. Они могли быть ложью. Банковские служащие всегда занимаются сплетнями. Это известно.

На следующий день, сидя у подножия стальной скалы, он тщательно проверил записи в книгах. Записи велись по итальянской системе. В конце каждой недели вычислялось сальдо. Месячные сальдо суммировались и переносились в отчет. На 8 июля 1891 года в кассе числилось 9862 доллара. 23 цента. Еще утром, во время передачи, прежний кассир пересчитал наличность, но Биллу хотелось проверить еще раз. Он повернул длинный ключ в скважине и, взявшись за ручку, отвалил массивную, как надгробная плита, дверь сейфа.

Деньги лежали в правом нижнем выдвижном ящике. Десятки и двадцатидолларовые ассигнации были сложены в пачки по тысяче долларов. Кредитки в пятьдесят и сто долларов лежали отдельно. Семь пачек. Восемнадцать сотенных билетов. Двадцать синих. Шестьдесят два доллара серебром и трешками. Двадцатицентовый никель. Медяк в три цента.

Все в порядке.

Он вдвинул ящик и закрыл сейф.

Посидел у кассового окошка.

Протер мягкой бумагой табличку с белыми буквами: «TELLER» — кассир.

Представил, как он будет выдавать и принимать деньги.

Представил, как в конце каждой недели будет расписываться в ведомости и отсчитывать себе тридцать семь долларов пятьдесят центов.

Улыбнулся, пересел к конторке и снова начал перелистывать книги.

Ошибок в записях не нашел.

Несколько дней спустя Атол показала Биллу записку, принесенную в полдень мальчиком-рассыльным.

Миссис Роч справлялась о здоровье своей внучки и приглашала в ближайший четверг уважаемого мистера Портера и Атол на чашку чая.

— Интересно, с чего это твоя мать стала интересоваться моей особой, — пробормотал Билл. — Раньше она и знать меня не хотела.

Во второй раз Билл сидел за столом, накрытым тяжелой льняной скатертью, в добротной гостиной на Конгресс-авеню.

Миссис Роч с необыкновенной приветливостью сама наливала чай, разговаривала весело и непрерывно улыбалась. Она спросила, чего не хватает в домике на Одиннадцатой Западной, какие занавески повесила Атол на окне, есть ли красивые платьица у Маргарэт. Она нянчилась с девочкой, расчесывала ей волосы, даже сама переменила ей чулочки, когда та обмочилась.

Пришел из своей конторы мистер Гарри Роч, поздоровался с Биллом, как со старым знакомым, потер руки и приказал принести «бутылочку шотландского для мужчин». Выпили. Мистер Роч, видимо надеясь заинтересовать зятя, завел разговор о каких-то деловых расписках, о трассатах и индоссатах.

Около одиннадцати Маргарэт расплакалась — захотела спать. Начали прощаться.

Миссис Роч, задержав руку Билла в своей, сказала:

— Я никогда не была против вашей женитьбы на Дэл, мистер Портер. Я возражала только против этой спешки. Ведь Дэл еще так молода… И я знала, что вы пробьете себе дорогу. Да, да, я все время говорила об этом мужу. Вы энергичный человек, мистер Портер. Я рада за Дэл. Я хочу, что бы вы были моим другом..

— Ах, черт! — пробормотал Билл, когда, поддерживая за локоть Атол, спускался с крыльца на улицу. — Вот, оказывается, в чем дело. Кассир Первого Национального банка…

Когда на другой день он после работы пришел домой, то сразу заметил в большой комнате плетеное кресло-качалку, узкий хрустальный графин на столе и новые обеденные тарелки.