Провал операции "Z" - Фредерик Дар

– Вы молодец, Тони! Прав был Окакис: вы замечательный парень, но только вас нужно все время чуть-чуть подталкивать!

Мы находимся у двери в зал, где без нашего участия бал развертывается во всем своем великолепии.

– Было бы значительно проще сразу выложить все карты на стол, чем разыгрывать такой спектакль!

Она трясет головой.

– Ах, как вы плохо себя знаете, Сан-Антонио. Да если бы я тогда не возбудила все ваши истинно мужские достоинства с помощью, как вы говорите, такого спектакля, вы бы и не подумали согласиться с предложением Окакиса!

– Почему же, скажите на милость? Разве я против морских путешествий?

– Нет, но вы слишком гордый, чтобы работать в одной команде с женщиной, – а так у меня было удовольствие оценить вас по-настоящему!

Она с грустью целует меня в губы и произносит, глядя мне в глаза:

– Женишок вы мой!

– Но это не помешало вам поиметь меня на яхте!

– Зато вы здесь! Мы квиты, не так ли?

– Может быть... Кстати, у вас есть какие-нибудь соображения по поводу настоящих похитителей на яхте, мисс Шерлок Холмс?

Ее лицо приобретает очень серьезное выражение.

Поскольку рядом проходит слуга с подносом, уставленным бокалами с шампанским, она понижает голос и говорит:

– Окакис, вполне возможно, проговорился по поводу меня. И меня пытались убрать до того, как все началось.

Я качаю головой.

– Чтобы вас убрать, достаточно было выбросить вас за борт с ножом в горле, милая моя. Но бандиты пытались вас именно похитить, значит, именно это входило в их намерения!

Она не отвечает и входит в зал.

«Прежде чем все началось»!

Почему-то эта фраза, оброненная Глорией, ввинтилась мне в мозг!

Оркестр наигрывает медленный вальс, будто специально для пожилых королей и принцев. На середине зала топчутся пары. Король Маразмелло держится, чтобы не упасть, за вице-королеву Тении, а генерал фон Дряхлер испытывает на прочность свою искусственную ногу, пытаясь поспеть за Антигоной. Она такая бледная, бедняжка. Покушение на Гомера, видно, произвело на нее ужасное впечатление. Заметив меня, она улыбается своими грустными очаровательными глазами. Я расцениваю ее взгляд как мольбу: «Мой красивый рыцарь, я полностью рассчитываю на тебя – только ты сможешь меня спасти!» Но красивый рыцарь, по совместительству комиссар Сан-Антонио (я получаю похвалы ящиками прямо с фабрики, но все равно спасибо), занят сейчас совсем другими, менее романтичными делами. Хотя, как знать? Он, Сан-Антонио, ищет глазами коварную Экзему. Как известно, кто ищет, тот всегда найдет: мадам не танцует, а ведет светский разговор со светлым бочковым князем Францем-Иосифом, который запускает свои подслеповатые глазки ей в декольте, как бы приглашая совершить последнее путешествие в Сараево.

Я направляюсь прямо к ним. Она меня не видит, поскольку стоит ко мне спиной.

– Ну что, приятель, ищем подругу жизни?

Берю!

Он облапил контральтную диву Ла Кавале, которая изо всех сил старается подобрать живот и в качестве компенсации и противовеса выпятить бюст, будто девочка на выданье.

Я незаметно киваю, но Толстяк подает мне знак, чтобы я приблизился.

– Смотри, какую симпатичную девицу я подцепил, а? – говорит он прямо в присутствии певицы.

– Он очарррование, аморрре, восторррг! – испускает она раскаты в тональности си-бемоль.

– Дело ин зе шляпа! – произносит Толстяк, облизываясь, как кот на ветчину.

Вы заметили" он изъясняется на языке Шекспира, чтобы дама не поняла. Ла Кавале, бегло говорящая по-английски, похоже, действительно не просекла лингвистические изыски Толстяка.

– Мы встретились в буфете, – говорит он мечтательно, – оба прилично выпили и закусили, а в конце концов так понравились друг другу, что я рискнул пригласить ее на тур вальса. Я, конечно, не великий танцор, но сплясать вальсок – тут, брат, не могу устоять! Как начинают играть что-нибудь в три такта, так ноги ходуном и ходят, автоматически!

Парень, видно, бредит – до того влюблен, клянусь!

– Мадам итальянка, как ты знаешь, – продолжает Толстяк, не обращая внимания на свою пассию, – а значит, у нее темперамент выше крыши. Мы просто созданы друг для друга, чтобы поладить!

Я оставляю их, пусть себе ладят, и иду к Экземе.

– Разрешите пригласить вас на танец, мадам?

Мадам оборачивается, и приклеенную улыбку будто стирают ластиком. Экзема явно не в себе, плывет. Она вдруг до конца осознает ситуацию. Я стою перед ней, здоровый, невредимый и розовый, в то время как она ожидала, что я лежу где-нибудь в мусорном бачке. Это сильно потрясает воображение – ее можно понять, бедняжку!

– Пожалуйста, мадам, – спешит дать согласие светлый князь, с трудом удерживая во рту расшалившуюся челюсть.

И вот Экзема в моих объятиях. Мы медленно вальсируем. Нам так же хорошо, как будто мы вдвоем дегустируем сильно переперченное блюдо.

Естественно, мне нужно с умом использовать представившуюся возможность выудить из Экземы максимум информации, но одновременно обойти молчанием вмешательство моей дорогой невесты.

– В следующий раз, когда направите ко мне свой черный эскадрон, милая моя, посылайте человек двенадцать, чтобы более или менее уравнять силы.

Она молчит. И напрягает всю свою энергию, чтобы выдавить улыбку. Но я чувствую ее тигриные когти, впившиеся через шелк смокинга мне в спину.

– Не надо рвать костюм, мадам, за него заплатили двести тысяч, – шепчу я ей нежно в ушко. – В наши дни трудно найти мастерицу, умеющую хорошо штопать.

Мы делаем круг по залу, слившись в танце, как совсем недавно сливались в любовных утехах. (А, каков стиль? Как я сочно выражаю мысли! Где Гонкуровская премия, наконец?)

– Мне необходимо поставить вас в известность об одной проблеме, дорогая Экзема: в настоящий момент в вашей комнате находятся два трупа. Мне кажется, Окакис может поднять большой скандал, даже если вы ему начнете клясться на Библии, что господа скончались от скарлатины.

– Ну и что? – заносчиво говорит она.

– А то, любовь моя: если вы не станете отвечать на мои вопросы, я спровоцирую большие семейные разборки с продолжением.

– И что вы хотите узнать?

У этой дамы исключительное хладнокровие, доложу я вам. Железные нервы, самообладание и все необходимые аксессуары.

– Что было в ящиках, спрятанных на дне? Не знаю почему, но этот вопрос очень теребит мне мозговые извилины!

– Я не в курсе!

– Если вы будете так вести себя и дальше, то наши отношения быстро зайдут в тупик, счастье мое!

Она зло таращит глаза.

– Я же вам сказала: мне ничего не известно об истории с ящиками!

Вальс заканчивается. Поскольку мы оказываемся рядом с буфетом, инстинкт суфлирует мне, что пора промочить горло. Я предлагаю Экземе последовать моему примеру, но она отклоняет предложение.

– Напрасно! – говорю я, мило улыбаясь. – Чувствуйте себя как дома, мне кажется, вы очень напряжены!

Дружеская рука Берю со всей силой обрушивается на мое плечо.

– Я смотрю, ты тоже нашел родственную душу? – замечает он.

– Ты даже не представляешь, как прав, Толстяк! – Затем, понизив тон, я добавляю: – Но только прошу тебя, не усни на своей коровушке с могучим суперсопрано! Будь внимателен, Толстяк, события могут начаться с минуты на минуту!

– Опять?

– Да! Как сказал бы Робер Франсуа Дамиен, пытавшийся с помощью перочинного ножа напомнить Людовику XV о его королевских обязанностях и за это четвертованный на Гревской площади, день не задался с самого утра!

Берю тяжело вздыхает:

– Думаю, ты прав на все сто по поводу дня! Особенно если учесть, что мы приехали только сегодня утром! – Тут он вдруг толкает меня локтем: – Смотри-ка, твоя золотая рыбка, кажется, собралась уплыть в открытое море.

И точно: используя момент моего краткого обмена мнениями по поводу текущих событий с Берю, Экзема быстро огибает стол и направляется к открытому окну. Я бросаюсь на перехват.

– Эй, дорогая! – кричу я вслед. – Вы что, на поезд опаздываете?

Экзема оборачивается. Затем снова принимается бежать по направлению к парапету террасы. Она, конечно, быстрая как лань, но удрать от мальчика, способного пробежать сотку за одиннадцать секунд, да еще с мешком камней на спине, – для этого нужно долго массировать себе суставы леопардовым маслом. Я быстро настигаю ее и хватаю за развевающийся тонкий шарф, прикрывающий плечи.

– К чему такая спешка, любовь моя?

Резким движением она вырывается из объятий шарфа, взлетает на перила и прыгает в пустоту. Нет, вы отдаете себе отчет? Устроить мне такое! Я стою, будто меня трахнули мешком по голове, тупо разглядывая тонкий материал, оставшийся в моей ладони. Снизу доносится короткий шлепок. С этой стороны терраса нависает над пропастью высотой не менее двадцати метров.

Перегибаюсь через перила, и в свете луны моим глазам предстает белесая масса, распластавшаяся на самом дне ущелья.