Под тенью лилии (сборник) - Мирча Элиаде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Темнота сгустилась теперь по-настоящему. Г-н Назарие со страхом наблюдал, как она идет волнами, захлестывая прозрачность окна, гася блеск стекол. Следовало бы зажечь лампу. Но свет оживляет тени, даже от спички все начинает ходить ходуном. «Лучше побуду так. Притаюсь. Послушаю. Не только они меня, но и я их…»
И вдруг тишина разразилась глубоким вздохом — раз начавшись, он нарастал без остановки. Г-н Назарие заткнул уши. «Только бы не сойти с ума, только бы не сойти с ума… Раз, два, три, четыре… Пресвятая Богородица, спаси и помилуй!..» Но ничего не помогало, вздох не кончался, а набирал силу, он шел как будто изнутри, из его собственного сердца, бушуя в висках оглушительно, победоносно, безудержно. Г-н Назарие не отважился взглянуть на Санду. Он попятился, прижался к стене. «Может, так она меня не заметит. А то еще испугается, если вдруг увидит меня в своей комнате. А так, может, и не заметит, что уже умерла, так, может, и не поймет…»
Вдруг его позвали:
— Господин профессор!
Голос шел снаружи. Бесконечный и жуткий вздох достиг двери и бил в нее тяжелыми кулаками.
— Откройте же, господин профессор!
Голос доносился то ли из далекого далека, то ли из-под земли. Но все же профессор слышал его — глухой, искаженный. Он отнял руки от ушей. Удары загрохотали рядом. Он подошел к двери.
— Господин профессор!
Он потрогал руками замок и нащупал ключ. Чудеса! Кто же вложил его в скважину изнутри так, что он даже не заметил?..
Он повернул ключ. Белой тенью на пороге возникла Симина. Постояла, осторожно прислушиваясь, потом спросила:
— Умерла?
— Н-незнаю…
Девочка пошла к кровати и, приложив ухо к груди Санды, долго слушала.
— Где вы? — окликнула она профессора.
— Здесь, у двери, — покорно отозвался г-н Назарие. — Ты меня не видишь?
Симина промолчала. Направилась к окну и приникла лбом к стеклу, как будто силясь разглядеть лицо того, кто смотрел в комнату из парка, тоже прильнув к стеклу, выжидая.
Вид белого силуэта Симины на фоне окна вогнал г-на Назарие в дрожь.
— Где Егор? — вырвалось у него.
— Право, не знаю… Где-то во дворе. Ждет доктора… А почему вы заперли дверь на ключ? Вы что, тоже помолвились с Сандой?
Г-н Назарие сконфуженно опустил голову. Но уйти не решился. Слишком темно было в коридоре, слишком страшно без Егора.
— Что Санда? — спросил он.
— Жива… Сердце бьется… — тихо ответила Симина и тут же рассмеялась. — А вы тут, я вижу, натерпелись страху, да?
— Нет, девочка, — сухо ответил г-н Назарие.
— Но подойти к ней боялись… Где вы? — снова спросила она. — Я вас не вижу.
— Здесь, у двери.
— Подите ко мне.
Г-н Назарие повиновался. Девочка уцепилась за его руку своими холодными маленькими ручками.
— Господин профессор, — зашептала она, — с мамой что-то творится… Мы должны все идти к ней… Поищите, будьте добры, Егора и приходите оба наверх, в ее комнату.
Г-н Назарие содрогнулся. Голос девочки изменился до неузнаваемости — он отсылал к воспоминаниям, к забытым снам…
— Я его поищу, — хрипло ответил профессор, отдергивая руку. — Но как мне пройти по коридору — я боюсь в темноте наткнуться на мебель. Тут нет спичек?
— Нет, — отрезала Симина.
Г-н Назарие, помявшись, вышел. Симина подождала, пока стихнут его шаги, закрыла дверь, повернула ключ в замке и снова приблизилась к окну. Постояла в раздумье, потом взобралась на стул, чтобы достать до оконной ручки, и распахнула створки окна. Далеко, посреди неба, над вязом, тьму рассекал свет луны. Безжалостный, белый, мертвенный.
* * *Г-н Назарие нашел Егора на веранде. Опершись о перила, тот стоял с бессильно поникшей головой, как будто не в силах держать ее прямо, и смотрел вниз, в пустоту.
— Санда так и не очнулась! — обратился к нему профессор. — У нее сейчас Симина.
Ему показалось, что Егор не слышит, и он потрогал его за рукав.
— Отчего вы так долго? Где вы до сих пор были?
— Искал ее, — неопределенно ответил Егор. — Я искал ее везде… Он вздохнул, отер ладонью лоб. При свете керосиновой лампы г-н Назарие заметил на лице Егора, вокруг рта, следы крови. И только тогда разглядел, что платье его в беспорядке, а волосы влажны и прилипли ко лбу.
— Что с вами? — в волнении спросил он. — Что у вас с губами?
— Оцарапался… Об акации, — через силу ответил Егор, вяло вытягивая руку в сторону парка. — Там.
Г-н Назарие смотрел на него с растущим страхом. Кто зажег лампу на веранде этого пустого дома, где не слышно ни звуков, ни голосов?
— Кто зажег лампу? — шепотом спросил он.
— Не знаю. Я ее нашел уже так… Может, кормилица…
— Надо уезжать, — не повышая голоса, сказал г-н Назарие. — Как только появится доктор, уедем с ним вместе.
— Слишком поздно, — после долгого молчания проговорил Егор. — Теперь это уже не имеет никакого смысла. — Он закрыл лицо руками. — Если бы знать, что со мной было, если бы понять, что это такое…
Он запрокинул голову— лицом к безжизненно-белой луне над вязом.
— Хорошо бы позвать священника, — сказал г-н Назарие. — Невозможно гнетет этот дом, все эти люди.
Егор вдруг спустился с веранды и пошел к большой цветочной клумбе. Белые душистые цветы росли на ней, и ток воздуха был как будто свежее и чище.
— Но с вами что-то случилось, — нагоняя его, сказал г-н Назарие.
Он не хотел отпускать Егора слишком далеко от дома. Темнота парка была невыносима, темнота и резкие тени акаций.
— Нет, это как во сне, — добавил он.
— У меня тоже такое ощущение, — подхватил Егор. — Вы правы, что-то случилось, но я хотел бы понять что… Я искал Симину, везде… А вы вот встретили ее, не ища… — Он устало остановился. — Я же просил вас побыть с Сандой, постеречь ее. Я за нее боюсь, как она там одна…
— Симина попросила нас пойти посидеть с госпожой Моску, — извиняющимся голосом объяснил профессор. — С ней что-то тоже неладно.
Егор, казалось, начинает стряхивать с себя морок сна, в котором его застал г-н Назарие.
— Но я даже не представляю себе, как мы сможем найти госпожу Моску, — заговорил он. — Надо бы позвать на помощь… хоть кого-нибудь.
Г-ну Назарие пришлись не по душе эти слова — мыслимое ли дело говорить такое здесь, в темноте! К тому же Егор норовил углубиться в аллею, и г-н Назарие снова попытался вопросами удержать его:
— Как же вас угораздило так сильно пораниться? Как это произошло?
Егор шел вперед, не отвечая. Как будто что-то звало его оттуда, из-за цветов, из вольных зарослей сирени и рожковых деревьев, переплетшихся корнями. Пахло ночью под сенью их листьев, живых и лукавых. Бесчисленные души умерших, которые давно смолкли и лопотали теперь только листьями, обмениваясь друг с другом вестями и пересмешничая.
— Доктор должен скоро быть, — не унимался г-н Назарие, которого пугало молчание.
Ему здесь не нравилось. Тянуло вернуться. Бросить Егора одного и вернуться на веранду, где горит керосиновая лампа. А там и доктор подойдет.
— Я не понимаю, что вы задумали, — решился он наконец. — Я иду обратно. Дождусь доктора и уеду. А этому дому нужен священник… Иначе тут все сойдут с ума…
Как твердо, как четко он говорил, проясняя для самого себя не названные до сих пор мысли. Священник, служба, много народа, много огней…
— У меня болит голова, — не сразу ответил Егор. — Я хочу немного пройтись, подышать воздухом…
Он глубоко вздохнул, глядя вверх, на макушки акаций. Луна была теперь ближе, теперь она отливала серебром, и тьма вокруг расступилась, давая ей дорогу.
* * *Наконец-то появился доктор со связкой убитых птиц. Г-н Назарие, волнуясь, встретил его на веранде. Слава Богу, теперь он будет не один. К тому же доктор — человек здравомыслящий, несуеверный.
— Вы не слышали, как я стрелял? — спросил доктор. — Я охотился в окрестностях парка. Так мне казалось по крайней мере. И все равно заблудился… Я стрелок, конечно, аховый, — добавил он, указывая на свои трофеи. — Попадаю только в растяп…
Он поднялся на веранду и упал в соломенное кресло.
— А что, людей никого нет? — спросил он. — Я так мечтал о стакане воды…
— Да, похоже, никого нет, — сдержанно ответил г-н Назарие. — Все на винограднике… Однако воду найти нетрудно…
Они вместе вошли в столовую, г-н Назарие освещал путь лампой. Доктор налил себе два стакана воды.
— Господин Пашкевич, — начал он, повеселев, — так его, кажется, зовут… у господина Пашкевича, по-моему, свиданье при луне…
Он неловко хмыкнул и потрогал пальцами лоб, как будто нащупывая невидимые ушибы. Но вовремя вспомнил, что в доме, где есть больной, смеяться неприлично, и, изобразив на лице внимание, поинтересовался:
— А как себя чувствует наша барышня?
