Правосудие в Миранже - Элизабет Мотш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он провел ладонью по локтю Анны Дюмулен, ее здоровому плечу, потом обнял за талию, ощущая тепло молодого тела. Она взяла его руку, поднесла к губам и шепнула, что дальнейшее сближение сейчас невозможно. Но не из-за ран, а потому, что в период черной луны у нее начинаются месячные. «Налог кровью», как считала она. Ей не хотелось навлекать на него дурные последствия. У него уже и без того немало проблем.
Они лежали, не шевелясь, тесно прижавшись друг к другу. Жаспару не хотелось возвращаться на постоялый двор, да и Анна не предлагала ему уйти. Они молча слушали завывание разгулявшейся бури, которая и не думала стихать. Время от времени с губ Анны срывался слабый стон. Жаспар приложил руку к ее лбу. Они оба смотрели на подрагивающий огонек свечи, который отбрасывал на стену изменчивые тени, и постепенно ими овладело чувство удивительного покоя.
— Одиночество не давит на вас в этом доме?
— Мне нравится быть одной.
Его поразила твердость, с которой были произнесены эти слова.
— Вы не любили мужа?
— Он был чудовищем, — ответила она, отчеканивая каждое слово.
Жаспар не мог скрыть своего удивления.
— Вы не хотели от него ребенка?
— Я только о нем и думала.
— Но он не мог жить?
— Мог! — с горечью воскликнула она.
— Тогда что произошло?
— Мой муж не хотел, чтобы этот ребенок жил.
— Ему не нужен был наследник?
Жаспар хотел разобраться в этой странной истории и, сам того не желая, устроил форменный допрос. Анна спокойно заметила, что он даже сейчас остается судьей, но тем не менее отвечала на все его вопросы.
— Мы спали отдельно. Но весь город считал нас дружной парой. Мы никогда не ссорились на людях. Дюмулен слыл образцовым супругом… В один прекрасный день я поняла, что забеременела. Я знала, что он никогда мне этого не простит… Я могла бы избавиться от ребенка: любая повитуха сделает это, если ей заплатить, но я уже любила его. А потом, это ведь грех, не так ли? Я подумала, что ребенок скрасит мои печальные и безрадостные дни в этом мрачном доме, в этой аптеке с запахами смерти. И тогда я решилась на обман… Вы удивлены?
Она села на постели, обхватив колени руками.
— Мой единственный шанс заключался в том, чтобы заставить его поверить в свое отцовство. Я рассчитывала хранить секрет до его смерти, а потом открыть правду моему ребенку. Я придумывала планы, построенные на лжи. Наконец я провела ночь в его постели. Это была ужасная ночь. Я казалась себе проституткой, подцепившей первого клиента. Он ничего не сделал, чтобы умерить мою стыдливость, наоборот. Он наверстывал упущенное, мстил за вынужденное и долгое воздержание… Но после этого поверил, что является отцом ребенка. Однако вскоре у него возникли сомнения. Ведь я отдавалась ему всего три раза. Он потребовал от меня клятву, что ребенок от него. И я поклялась.
Анна Дюмулен закусила нижнюю губу.
— Однажды он застал меня танцующей с веткой бука, которую я принесла из леса. Я ласкала ветку, целовала ее и пела. Я думала, что муж в Дижоне, куда он уехал, чтобы лично забрать посылку, пришедшую с Востока. Но он вернулся раньше, чем я предполагала. Он оставил повозку на соседней улице, чтобы понаблюдать за мной и, возможно, застать в компании с мужчиной. И что же он увидел? Я пела и танцевала с веткой в руках, как будто дитя уже вышло из моего чрева… Одинокая женщина, по его мнению, не должна петь. Он подумал, что это была какая-то колдовская песня. С того дня он пытался любой ценой заставить меня сознаться в измене и выдать имя настоящего отца. В конце концов я перестала протестовать. А в тот день, когда он ударил меня слишком сильно, я не выдержала и сказала, что не он отец моего ребенка, и я счастлива этому. Это был единственный способ сделать ему больно.
Анна встала с постели и нервно прошлась по комнате. Ее силуэт закрыл огонек свечи.
— Он отомстил мне, приготовив специальное снадобье для прерывания беременности: цианистый калий в смеси с рвотным орешком и аконитом, от которого заходится сердце. Потом он связал меня и заставил выпить эту отраву, влив ее мне в рот через воронку… Вечером я впала в транс. Его снадобья в большинстве своем были очень эффективны. Из всего, что о нем говорили, это единственная правда. И пока я корчилась от боли, чувствуя, как плод покидает мое тело, он унижал и осквернял меня…
У нее перехватило горло. Неожиданно яростный порыв ветра с такой силой ударил в плотно закрытые ставни, что они жалобно заскрипели и запрыгали на своих петлях. Дождь усилился и с новой силой забарабанил в окна. Похоже, до прихода весны было еще далеко.
— Спустя какое-то время его начали мучить угрызения совести. Он просил у меня прощения и часто ходил в церковь, а на исповеди признался кюре в своем преступлении.
— Выходит, приходской священник знал обо всем?
— Да, и он отпустил ему грехи, посчитав, что женщина, нарушившая супружескую верность, может довести мужа до безумия. На самом деле кюре всегда стоял на стороне супруга и был настроен против меня. В сложившейся ситуации все были заинтересованы в том, чтобы сохранить эту историю в тайне… Но вскоре по городу поползли всякие слухи. Стали поговаривать, что я доступная женщина…
Анна присела на край кровати. Ее профиль четко вырисовывался на фоне горящей свечи.
— Мне было так плохо… Я разговаривала с проезжими. Я общалась только с теми, кто не был уроженцем Миранжа. Я начала ненавидеть этот город. И он платил мне той же монетой.
«Надо полагать, аптекарю не нравились эти „проезжие“, — мелькнуло в голове Жаспара. — Возможно, она отдавалась им… А ее прогулки в лес…» Он вспомнил свою первую встречу с Абелем и неожиданное появление Анны Дюмулен.
Они замолчали, но отныне их связывала общая тайна.
Она потянулась к нему и осыпала его лицо быстрыми легкими поцелуями. Не в силах сдержать дрожь, он ответил ей тем же, чувствуя, как его бросает то в жар, то в холод. Неимоверным усилием воли Жаспар подавил растущее желание. Настроение Анны изменилось: печаль отступила и она заметно повеселела. Но иногда из-за неловкого движения по ее лицу пробегала легкая гримаса боли. Она вздохнула и сменила позу. Он ласково взял ее за руки, и она ответила легким пожатием нежных пальцев.
С первым ударом колокола Жаспар вернулся на постоялый двор и, стараясь не шуметь, двинулся к лестнице. Неожиданно чья-то рука схватила его за плечо…
Это была хозяйка постоялого двора. Бесполезно отпираться, ей все известно. Неужели она подслушивала за дверью или под окном? Женщина потянула его за рукав в подсобку за кухней. Там, в этом каменном мешке, их мог слышать только разверстый зев печи.