Одлян, или Воздух свободы: Сочинения - Леонид Габышев

Идя на съем. Глаз думал, как попасть в больничку.

Около вахты отряд построился. Сейчас откроют ворота и охрана начнет шмонать. Но охрана медлила. Строй нарушился, и Глаз подошел к деревянным воротам. Они вели в жилую зону. На одной из досок на уровне головы чуть наискосок было выцарапано гвоздем: «Самара вор 8 лет концом».

Самара был вор обыкновенный: никто не видел, чтоб он пацана ударил. Он был до того веселый, что, казалось, родился с улыбкой. Некоторым ребятам, и не землякам даже, давал поддержку.

Попал Самара в бессрочку в десять лет. Просидев четыре года, раскрутился. Дали четыре.

Несколько дней назад Самара освободился. Всю ночь рыдала гитара: воры устроили ему чудные проводы.

Колонийскую столовую по очереди мыли все отряды. Вечером, после ужина, бугры и помогальники седьмого отряда собрали около тридцати воспитанников, таких, кто никогда с полов не слазил, и строем повели в столовую.

Ответственным за уборку столовой был назначен бывший помогальник, а теперь бугор отделения, где жил Глаз, — Пепел.

В зале столовой построил ребят и стал перед ними. Оглядев, стал тыкать в грудь пальцем и говорить:

— Ты, и ты, и ты пойдете чистить картошку.

Еще четверых ткнул пальцем в грудь, назначил у них старшего, и они пошли мыть котлы, посуду и убирать кухню.

Оставшиеся должны мыть пол в зале. Но и из этих Пепел послал троих за тряпками и ведрами на кухню. Они будут таскать воду. Остались мыть пол одни марехи, и среди них — Глаз. В наряд он попал во второй раз.

Ребята стаскали столы и стулья в один угол.

Трое ребят носили воду и лили ее на бетонный пол.

— Начинайте мыть, — крикнул Пепел, — хватит со стульями возиться!

Пацаны схватили тряпки.

— Стали в ряд! — скомандовал Пепел.

Ребята бросили перед собой тряпки. Пепел сказал: «Пошли»,— и парни, нагнувшись и соединив тряпки, погнали грязную воду к выходу. Пепел шел сзади, иногда брал ведра и выплескивал воду, где больше видел грязи.

— Так, останьтесь трое собирать воду. — И Пепел назвал клички.

Ребята тряпками стали собирать воду в ведра, а остальные — гнать к ним грязную.

Вместе с Глазом полы мыл Амеба. Глаз заметил, как он подобрал с пола кусок хлеба и сунул в карман. Потом стал отщипывать хлеб и отправлять в рот. Но делал незаметно. Хлеб даже не жевал — размокший, — а проглатывал.

Время шло, а полы, хотя ребята и торопились, мылись медленно. Уж больно большая столовая. Пепел построил ребят, принес палку и стал ею охаживать. Бил не изо всей силы и недолго.

Ребята стали бегать с тряпками — так приказал Пепел — и быстро устали. Теперь в ряд не становились, а протирали пол в разных местах. Чтоб шевелились быстрей. Пепел ходил от одного моющего к другому и бил палкой по согнутой спине.

— Шустрее! — кричал он и ругался матом. — Быстрее закончите — быстрее в отряд.

Столовая помыта, расставлены столы, стулья, и парни толпой пошли в отряд.

Зона давно спала. Глаз шел, еле переставляя ноги. В зале он ползал согнутый. Ноги и поясница устали. А Амеба в конце вообще ползал на четвереньках, и брюки его намокли. Парням хотелось сейчас упасть на теплую землю и уснуть, не доходя до отряда.

7

В баню Глаз ходить не любил. Не столько мылся, сколько подносил ворам, рогам, буграм чистые простыни. Противно было. И, чтоб не прислуживать, перестал ходить в баню. Два раза подряд не ходил., Майка потом провоняла. А пот напоминал убийство. То, нераскрытое. А совершили они его так.

Рыская по району в поисках свидетельств о восьмилетием образовании, Ян с Робкой Майером и Генкой Медведевым поставили на уши омутинковскую школу. Не найдя свидетельств, прихватили в качестве сувенира спортивный кубок. Гена бросил его в свою спортивную сумку.

Возвращались зайцами. Ехать на крыше холодно. Ян на ходу — ему не впервой — спустился по скобам к двери вагона. Нажал на ручку — дверь отворилась.

Позвал ребят. Они спустились и залезли в вагон.

— Надо уйти в другой тамбур, где есть люди, — сказал Ян.

Боялся, как бы проводница не высадила их, безбилетников, в Вагае.

В соседнем тамбуре курили несколько мужиков. Парни тоже закурили, прислушиваясь к разговору. Оказывается, двое ехали с заработков. С деньгами. Оба — в Ялуторовск. Третий — услышали они — старозаимковский.

Ребята решили ограбить мужиков. Но кого легче?

— Грабанем ялуторовских, — предложил Робка.

Гена согласился, но Ян сказал:

— Двоих не потянуть. В Ялуторовске рядом с вокзалом автобусная станция. Последние автобусы еще, наверное, ходят. Сядут и уедут. Ну поедем и мы вместе с ними. Они нас запомнят. Да, может, они и рядом с вокзалом живут. Предлагаю грабануть вот этого, который сойдет в Новой Заимке. Идти ему в Старую Заимку — это километров семь. Дорогу я знаю. Мы за ним можем даже сразу и не пойти, чтоб не спугнуть. Ну, как?

Ребята согласились.

В Новой Заимке на платформе тормознулись, дав возможность мужчине уйти. Он от станции пошел в сторону старозаимковской дороги.

— Отлично, — сказал Ян, — а теперь двинули.

— Надо найти какую-нибудь палку, — сказал Роберт.

— Давайте у палисадника штакетину оторвем, — предложил Ян, и Роберт, подбежав к ближайшему дому, оторвал штакетину.

Кто будет бить? Раз Роберт самый сильный, то и бить, решили, ему. Он согласился.

Ночь выдалась темная. Ян шел впереди. Дома кончились, а мужчины не видно. Ян нагнулся и на фоне неба увидел его. Мужчина переходил тракт.

— Выходит на дорогу, — сказал Ян, — давай догоняй его, — обратился он к Робке, — а мы следом пойдем.

Роберт быстрым шагом догнал мужчину и с размаху ударил штакетиной по голове. Тот, вскрикнув, упал. Ян с Генкой подбежали.

— За что, за что, ребята?..

Из головы струилась кровь. Хорошо, что было темно, а то бы Яна вырвало. Он не переносил крови. Мужчина продолжал бормотать, но парни оттащили его с дороги, и Роберт ударил его еще по голове. Мужчина захрипел, будто ему горло перехватило, и отключился.

Парни его обыскали, нашли паспорт, и в нем шесть рублей. Они думали, что он едет с заработков и у него — тыщи. В рюкзаке лежала грязная рубашка, электробритва, бутылка шампанского и книги.

Когда Ян и Гена переходили тракт. Гена на обочине оставил спортивную сумку с кубком. Чтоб не мешала. И сейчас, увидев свет машины, приближающейся со стороны Падуна, Ян и Гена разом вспомнили: сумка.

Ребята упали на мягкую землю. Здесь, в поле, росла не то рожь, не то пшеница, но она была невысокая и ребят не скрывала.

Машина высветила сумку, и шофер затормозил. Выпрыгнув из кабины, взял ее. Машина тронулась, и ребята облегченно вздохнули.

Они встали, и Робка сказал:

— А ведь я, кажется, второй раз, когда его ударил, гвоздем попал в голову. — Он помолчал. — Я палку с трудом вытащил.

На станции ребята разглядели паспорт мужчины. «Герасимов, — читал про себя Ян, — Петр Герасимович, 1935 год рождения».

Фамилия врезалась Яну в память.

— Надо паспорт подбросить, — сказал Гена, — зачем он нам?

Роберт с Яном согласились. Гена взял паспорт и пошел к вокзалу. Через минуту-другую вернулся.

— Ну что? — спросил Робка.

— Народу полно. Я подошел к кассе и уронил под ноги. Найдут.

Дождавшись поезда, парни залезли на крышу. Когда поезд набрал ход, Ян откупорил шампанское, и ребята из горлышка под стук колес тянули его, отфыркиваясь. Затем разделили вещи. Робка взял часы, раз он их снимал, и оставил шесть рублей. Парни решили их пропить. Гена взял себе бритву, а Яну досталась шерстяная рубашка, и он надел ее. Никто не будет проверять, одна у него рубашка или две. Она была великовата, и Ян закатал рукава. От рубашки пахло потом.

Рубашку Ян вечером отдал одному из своих друзей.

Через несколько дней Ян от падунских парней услышал, что около Новой Заимки ограбили и убили мужика. Ян долго переживал, но не проболтался, хотя подмывало с кем-нибудь поделиться.

С того дня Ян не мог носить потные майку и рубашку. Пот напоминал убитого. Потную рубашку он всегда скидывал и надевал чистую.

В колонии, когда Глаз не мылся по две недели, от майки несло потом, и мысли возвращались к убитому. В Падуне он спрашивал участников войны, как они себя чувствовали после того, как убили первого немца. Многие говорили, что не знают, когда убили первого, так как стреляешь не один и не знаешь-, от чьей пули падает противник.

Но бывший сосед Яна, Павел Поликарпович Быков, сказал: «Я в рукопашной схватился с одним здоровенным немцем. Он одолел меня, и я оказался под ним. Но я сумел выхватить у него из ножен кинжал и всадил ему в бок. Скинул немца с себя. Он хрипел. Но еще долго я не мог забыть его. Да и сейчас помню. Рыжие волосы, симпатичный такой. Меня тошнило первые дни, но потом я пристрелил еще одного в упор и постепенно привык».