Шутник (Сборник о роботах) - Айзек Азимов

Версия джанна отличалась от того, что рассказывали современные роботы, но так часто бывает. Победителям свойственно извращать мотивы и принижать характер побежденных. Джанн производил впечатление более развитого робота, и казалось вероятным, что скорее джанны построили маленьких роботов, чем маленькие роботы — джаннов. Но…

— Если вы построили прочих роботов, кто же построил вас?

— Мы эволюционировали, смертный.

Ты слышал про естественный отбор?

— Но ведь вы же не можете… э-э… размножаться. При чем тут естественный отбор?

— Я сам понять не в силах, как вы, люди,Сумели широко распространитьсяБез инструментов, чертежей и кален.Две особи встречаются. И все.Глядеть противно. Крайне ненаучно.

— Не стоит продолжать. А что вы можете сказать о любви?

3

Джанн ответил не сразу. Когда же голос его прозвучал вновь, в нем появились новые нотки:

— Я как сейчас помню свою Джанни, ее руки из сверкающей платины, ее иридиевые зубки… и нашего маленького… Мы его построили вместе. Ничего более совершенного не выходило из-под наших паяльников и отверток… Мой план и план ее…

Те два проекта,Различные и схожие притом,Приблизили машину к совершенству…Но тут пришла беда, и Джанни вдругВ пыль превратилась в водородном взрыве.А сын разобран был на составные части,Тогда как я, беспомощный, лежалВ глубокой яме…

Диллингэм не знал, что сказать. Джанн оказался вовсе не бесчувственным монстром, а личностью, способной к глубоким переживаниям. Если бы не эта проклятая клятва…

«Переводчик» зажужжал и заскрипел. Помехи. Откуда?

Через несколько секунд шум улегся.

— О смертный, почему же я презрел,

Забыл совсем твое предупрежденье? — воскликнул джанн.

— Я же объяснял — потому что блокирована система самосохранения.

— Проклятый круг! Космический мороз

Вдруг свел на нет плоды трудов дантиста.

Еще момент — и зуб мой вновь замкнется…

Опять шумы в «переводчике»… Диллингэм понял, что судьба подарила ему еще одну возможность избавиться от смерти. Джанн снова потеряет возможность двигаться. И на сей раз в межзвездном пространстве.

— Прощай, о смертн…

Ясно, космический холод добрался до зуба и навсегда вывел его из строя.

С полчаса Диллингэм слушал, как из «переводчика» вырываются шумы и помехи. Он отлично понимал, что каждая проходящая минута — для джанна минута невероятных страданий. И если не предпринять решительных действий, робот, терзаемый немыслимой болью, которую он вряд ли заслужил, обречен на вечные скитания в пространстве.

Его же, Диллингэма, светлого будущего ничто не омрачало. Имеет ли он право снова отказаться от этого будущего?

— Вареный рак, — наконец сказал Диллингэм. И вызвал космодром на Рискухе. — К вам направляется потерявший управление корабль. Через несколько часов он окажется в сфере действия ваших посадочных сетей. Перехватите его и произведите следующий ремонт… — Он подробно описал операцию по восстановлению блокады. — Попрошу вас также по возможности отыскать соответствующую замену для пораженного зуба. Блокада выводит из строя важный рефлекс корабля.

— Будет сделано, директор, — ответил чиновник. — Куда доставить корабль по окончании ремонта?

— Это не совсем корабль. Это летающий робот. Починив, отпустите его на все четыре стороны, а счет за починку перешлите в Университет.

— Хорошо, директор. — Чиновник отключился.

Дураком родился — дураком помрешь, подумал Диллингэм. Но что делать, если совесть не позволяет сохранить собственную жизнь ценой вечной пытки другого существа, даже если это существо неодушевленное. Разумеется, Диллингэму хотелось жить, но цель не оправдывала средств.

Вряд ли подобную линию поведения сумеет понять такая персона, как Муравьед. Диллингэм и сам не очень-то мог ее понять. Наверно, Муравьед его переживет…

В любом случае в распоряжении Диллингэма было несколько часов, если, конечно, они не отремонтируют джанна до того, как лайнер достигнет Рискухи. Придется сделать ставку на то, что удастся замести следы прежде, чем джанн его обнаружит. Диллингэм по-прежнему не мог пользоваться «переводчиком», так как знал, что джанн, даже парализованный, слышит каждое слово. Лучше вообще отказаться от пользования связью и надежно спрятаться.

Пока же он был заперт, словно джин в бутылке. Лишь когда корабль опустится на планету, он сможет его покинуть. А там — прощайте, только вы нас и видели.

И тут Диллингэм вспомнил о спасательной ракете.

Он вытащил из саквояжа несколько листков с изображением зубов и на чистых обратных сторонах начертил какие-то знаки. Пришлось несколько раз стирать написанное и снова писать, прежде чем Диллингэм был удовлетворен результатом.

Тогда он осторожно вышел из кабины, пользуясь аварийной системой ручного открывания дверей, отыскал каюту капитана и, вместо того чтобы нажать на электронный звонок, постучал в дверь костяшками пальцев. Затем отступил из поля зрения видеофона, так чтобы самому наблюдать за изображением на экране.

Экран вспыхнул, и на нем обозначились многочисленные хоботки капитана. Послышались вопросительные звуки, но, так как «переводчик» не знал, к кому обращается капитан, ему пришлось передавать в эфир прямую речь капитана. «Переводчики» не приспособлены к тому, чтобы угадывать, какой из нескольких миллионов дискретных галактических языков может понадобиться в разговоре.

Диллингэм ничего не ответил капитану. Любое сказанное им слово немедленно долетит до джанна, едва оно достигнет капитанских ушей.

Через минуту экран погас. Очевидно, капитан решил, что тревога оказалась ложной. Тогда Диллингэм снова подошел к двери и постучал в нее костяшками пальцев.

После неоднократного повторения процедуры рассерженный капитан сам раскрыл дверь, чтобы выяснить, что же произошло. Диллингэм поднес к его глазам испещренный знаками лист.

Капитан молча изучал написанное. Это было для него испытанием. Поймет ли он? Корабль, которым он командовал, был не первой молодости. Сам капитан тоже перевалил за вершину жизни. Это означало, что он имеет но крайней мере столетний опыт космических рейсов и кое-что в Галактике повидал. И уж такой капитан обязан разбирать межгалактическую письменность. А письменность эта представляла собой систему символов, основанных не на звучании, а на значении слов. Подобно китайскому письменному языку, который могут прочесть китайцы, разговаривающие на разных диалектах, и даже японцы, так как иероглиф означает понятие, а не звук. Галактическая письменность была всеобщим средством общения. Любое существо в Галактике, обладающее органами прения, могло научиться разбирать эти символы. Основной словарный запас был подобран таким образом, что учитывал особенности даже таких языков, в которых отсутствовали глаголы, существительные и другие части речи. (По правде говоря, частей речи не имело большинство языков. Родной язык Диллингэма, по галактическим меркам, был засохшей архаичной ветвью.)