Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Заметим, что мы уже не впервые встречаемся с тем фактом, что Каин без всякого страха бесцеремонно обращался с купцами и, напротив, не смел себе этого позволить по отношению к чиновникам и офицерам. На наш взгляд, это еще раз подтверждает мысль, что в России XVIII века существовало разделение на «слуг государевых» и прочих, не принадлежавших к их числу. «Люди, не получавшие государева жалованья, а напротив, платившие в казну „государево тягло“, — замечает О. Е. Кошелева, — оказывались группой „второго сорта“ и первой группой презирались. Они были уже не слуги, а рабы… Поэтому дворяне и чиновники на высших должностях вели себя по отношению к купцам, как помещики к крепостным, невзирая на их часто превосходящее финансовое положение»[250]. Не мыслил ли себя доноситель Сыскного приказа уже не «подлым человеком», а важным чиновником, имеющим право свысока относиться к любому купцу?

На протяжении многих лет Иван Осипов жил в Зарядье. Еще до его явления с повинной в Сыскной приказ он снимал угол у заплечного мастера Алексея Иванова сына Крючка. После того как Каин стал доносителем Сыскного приказа, он начал жить в съемной избе на подворье воронежского архиерея на Варварке в приходе церкви Максима Исповедника[251]. Позже сыщик уже взял в аренду у дьякона церкви Великомученицы Варвары целый двор, расположенный на церковной земле в Зарядье, на Варварке. В архиве сохранилась копия этой сделки, совершённой в Юстиц-конторе: «Лета тысяща семьсот четыредясят шестого, июня в третий на десят день, известной доноситель Иван Осипов сын Каин дал я сию запись церкви Великомученицы Варвары, что в Китае-городе, в том, что нанял я, Иван, тоя церкви у дьякона Ивана Осипова дворовой ево земли под свое хоромное строение в приходе вышеписанной церкви с вышеписанного числа впредь на пять лет, рядил на год по десяти рублев, деньги платить погодно. И живучи мне, Ивану, у него, дьякона, на той его земли в своем строении никаким дурным воровством не промышлять, заповедным питьем и товаром не торговать, с ворами не знаться, стану и приезду ворам к себе не держать, и беглых всякого звания чинов людей у себя не укрывать, и жильцов без поручных записей жить к себе не пускать, и на срок тою землю очистить и наемные деньги заплатить все сполна, и в том ему, дьякону, убытков никаких не доставлять. А ежели я, Иван, против сей записи явлюсь в чем виновен, и на мне, Иване, и на порутчиках моих взять штраф по указу». За Каина поручились копиист Канцелярии генеральной ревизии Алексей Петров сын Тюменев, купец 3-й гильдии Илья Ларионов, купец 2-й гильдии Сергей Васильев, копиист Московской герольдмейстерской конторы Сергей Иванов, копиисты Крепостной конторы Александр Григорьев сын Данилов и Гавриил Самаринов[252].

На этом дворе Каин построил две светлицы, выходившие на Варварку. Первая имела четыре окна, отапливалась «печью с уступом», украшенной зелеными изразцами, потолок был «помазан алебастром штукатурною работою», стены также «подмазаны алебастром», пол выстлан «каменною лещадью{28}». Вторая светлица, которая была устроена «наподобие людской», имела три окна и кирпичную печь, дощатые потолок и пол. Помещения соединялись между собой бревенчатыми сенями с двумя чуланами. Всё дворовое строение было покрыто тесом. Во дворе находились «блинная» изба и конюшня, а на улицу выходила торговая лавка.

К сожалению, на момент конфискации этого двора Каина в январе 1750 года там почти не осталось вещей. Служащие Канцелярии конфискации нашли в доме только «три сарафана крашенинных наподобие шутовских, самые ветхие и сгнили», «шляпу большую, самая ветхая», «план города Ярославля бумажный ветхий», «рог олений», «два ушата самые ветхие» и прочий хлам[253]. В 1749 году, уже находясь под стражей в московской полиции, Каин «стоящему при следствии на карауле подпорутчику Поликарпу Синьугину велел жену свою Ирину задержать под караулом, якобы она оставшие ево пожитки вывезла». В следующем году на следствии он подробно рассказал о том, кому и какие из своих вещей оставлял под залог при взятии денег в долг. Эти показания были проверены следствием и в целом подтвердились. Благодаря этому мы можем хотя бы приблизительно представить, какие вещи окружали Каина в его доме на Варварке. Так, у «фабричного» Коврова имелись в закладе «собственной ево, Каиновой, серебряной посуды… стопа большая с крышкой и поднос в 25 рублях», а также «епанча лисья, покрыта сукном диким{29} с искрой в 6 рублях». Сидельцу Масляного ряда Григорию Семенову Каин заложил «чайник серебряной в 20 рублях», а служителю дома князя Ф. И. Голицына — «епанчу холодную суконную да балахон жены ево штофной пукетовой{30} с травами серебреными… в 20 рублях». У купца Ивана Афанасьева сына Саикина имелись в закладе на 54 рубля драгоценная посуда — «стаканы, чарки, а сколко щетом не упомнит», украшения — «перстень золотой с печаткой да два кольца золотые», а также одежда жены Каина — «платье, епанча штофная пукетовая на лисьем меху, юпка штофная пукетовая ж»[254].

Несмотря на неоднократные запреты, доноситель Каин приводил пойманных преступников сначала в свой дом на Варварке, где самочинно производил предварительное дознание и обыск, а затем уже доставлял в Сыскной приказ. В этом же доме регулярно «для картежной игры» собирались «разных чинов люди», причем хозяин «отдавал от себя игрокам деньги взаймы и с проценту», а получал от выигравших «по рублю и по полтине». Здесь можно было встретить чиновников, трактирщиков, купцов, а также много «подозрительных» людей — «фабричных», беглых крестьян, солдат-дезертиров и др. Заходили к нему и профессиональные воры, предпочитавшие сохранять с доносителем дружеские отношения. Например, «мошенник» Данила Артемьев сын Беляцкой, судимый в декабре 1743 года в Сыскном приказе по обвинению в ограблении посадского человека, на допросе признался, что накануне совершения преступления «был… по сему делу у доносителя Ивана Каина в гостях», а добытые грабежом деньги «в доме Каинове пропил на вине и харчил на разные харчи». Некоторых беглых людей Каин укрывал у себя в доме и использовал в своих целях. Так, «фабричный» Осип Соколов на допросе в конторе Адмиралтейской парусной фабрики показал: «…он, Соколов, в бегах с той фабрики жительство имел у Каина заведомо беглого. У него ж, Каина, имеется беглой матроз Василей Яблочков да жил де беглой матроз Петр Свешников». 24 февраля 1749 года на допросе в полиции в ответ на это обвинение доноситель признался: «Парусной фабрики, что в Преображенском, беглой матрос Петр Свешников у него, Каина, жил во укрывателстве, а сколько времени, не упомнит, для домовой работы»[255]. Видимо, именно для таких скрывавшихся от закона преступников и была предназначена «людская» во дворе Каина. Скорее всего, там же постоянно находились прикрепленные к дому «сыщика» солдаты.

Статус официального доносителя Сыскного приказа предполагал специфический образ жизни. Его особенность заключалась в том, что грань между службой (сыскной деятельностью) и частной жизнью оказывалась сильно размытой. Каин не только собирал у себя в доме людей «разных чинов» для игры в карты и кости на деньги, но и был частым посетителем трактиров и прочих увеселительных заведений, а между тем его доносительская деятельность не останавливалась: он везде обзаводился новыми знакомыми, про каждого разузнавал, кто «какой человек», «проведывал» о преступниках, получал известия о новых преступлениях. При этом далеко не всегда «сыщик из воров» посещал притоны по «долгу службы» — таков был круг его внеслужебных интересов. Так, на одном из допросов Каин показал, что в декабре 1748 года он «ездил в село [В]сесвятское для гуляния» с подьяческой женой вдовой Марьей Ивановой и с женой «фабричного» Авдотьей Степановой, с которыми он «жил блудно». Там в доме крестьянина по прозвищу Козел доноситель спросил вина у пришедшего «грузинца» Егора. Ему несколько раз приносили вино и пиво, но, получив «рублевик», сдачу не дали, сославшись на то, «что у них мелких денег нет». В различных показаниях Каин признавался, что «жил блудно» с несколькими женщинами — упомянутыми Марьей Ивановой и Авдотьей Степановой, дочерью «фабричного» Егора Серебрякова, «портной мастерицей» женкой Ефимовой дочерью и др. Вдова Марья Иванова на допросе призналась, что из-за «угразительных слов», которые ей передала от Каина жена копииста Вотчинной коллегии Наталья Сарыкова, она «…у Сарыковой… начевала и с Каином блудное дело учинила»[256].

Возможно, разгульная и развратная жизнь создавала Каину плохую репутацию в глазах многих горожан. Но источники ничего не говорят об отношении к доносителю московских жителей. В нашем распоряжении есть только несколько челобитных пострадавших от его произвола. Однако можно с полной уверенностью утверждать, что среди москвичей был круг лиц, которые не чуждались общения с Каином. Подтверждением служит тот факт, что его часто приглашали крестить детей. Так, на следствии Каин показал, что каптенармус Афанасий Яковлев ему известен, поскольку «с матерью его, вдовой Анной Ивановой дочерью, был восприемником»; торговку женку Павлову дочь «он знает потому, что он восприемником был ее детям от святые купели»; «фабричный» Антон Ковров «з женой ево, Каиновой, воспримал от святыя купели детей, а у кого, не знает» и т. д. Так же часто Каин ходил в гости к людям «разных чинов». Из следственных материалов мы знаем, что доноситель бывал и у состоятельных людей (например, приходил пить чай на струг (корабль) к приказчику орловского купца Осипу Тимофееву и посещал «компанейщика» Ивана Андреева сына Турченинова), и у власть имущих (был вхож в дома высокопоставленных чиновников, в частности членов присутствия Московской полицмейстерской канцелярии и Сыскного приказа)[257].