Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908–1914) - Юлия Лунева

Между тем слухи о переговорах Чарыкова в Константинополе вызвали огромное негодование младотурок и турецкой прессы. 23 ноября (6 декабря) «Jeni-Gazette» (Йени-Газетте), обычно расположенная в пользу Англии, опубликовала передовую статью в том духе, что «русские стремятся превратить великую и славную Турецкую империю в провинцию, находящуюся под русским протекторатом, но оттоманы никогда не потерпят этого»[397].

23 ноября (6 декабря) Нератов телеграфировал Чарыкову: «Ввиду интереса, проявляемого Англией и Францией к вопросу о переговорах с Турцией, благоволите уведомить по телеграфу, что ответил Вам Ассим-бей и были ли у Вас какие разговоры с с английским и французским послами»[398], Нератов указывал Чарыкову, что новая редакция последнего абзаца пункта 4 требует особенно тщательного обсуждения и отделки, дабы она не могла быть истолкована как право контроля держав над русско-турецкими отношениями.

Турецкое правительство между тем не торопилось отвечать на обращение Чарыкова. 22 ноября (5 декабря) турецкое посольство в Лондоне обратилось с запросом к британскому правительству. Оно гласило: «Оттоманское правительство хотело бы знать точно и определенно, учитывая заявление Грея в палате общин, о решении британского правительства воздержаться от всякого вмешательства до тех пор, пока не будут затронуты британские интересы; не считает ли министр иностранных дел, что интересы Англии затрагиваются теми преимуществами, которые Россия хотела бы получить, заключив новое соглашение относительно режима Проливов»[399].

Министр иностранных дел Великобритании в беседе с турецким послом в Лондоне заявил, что для изменения режима Проливов необходимо согласие всех держав-сигнатариев (подписавших договоры 1856, 1871, 1877 гг.) и резюмировал: «Шаг России мне представляется в настоящий момент неуместным»[400]. Англия и в этот раз отказалась поддержать интересы России в Проливах.

9 (22) декабря российский посол в Константинополе телеграфировал в Министерство иностранных дел России и отметил, что Совет министров еще не касался этого вопроса. Чарыков делал вывод: «Одним словом, переговоры вступили в обычную турецкую колею… и, чтобы продвинуть их, потребуется дипломатическое давление на Порту. Я делаю, что могу со своей стороны, но должен подтвердить просьбу о разрешении мне сообщить конфиденциально проект соглашения французскому и английскому послам…»[401].

Тем временем не только турецкая, но и европейская печать обсуждали и осуждали переговоры Чарыкова. 8 (21) декабря 1911 г. С. Д. Сазонов, находившийся в то время в Париже, телеграфировал Нератову: «Тревожное настроение, как здесь, так и в Англии, настолько сильно, что я прихожу к заключению о необходимости воздержаться до моего возвращения в Петербург от всяких бесповоротных решений и мер»[402]. Специально вызванный из Лондона Бенкендорф и весьма опытный в вопросе о Проливах Извольский сообщили Сазонову, что союзная Англия, а соответственно и Франция не поддержат русско-турецкие переговоры Чарыкова. Посовещавшись, дипломаты решили, что Чарыкову необходимо приостановить переговоры.

26 ноября (9 декабря) Сазонов предложил Нератову «поручить Чарыкову установить совсем частный характер его обмена мыслями с турками касательно проливов и отнюдь не придавать этим беседам значения официальных переговоров»[403]. Тогда 26 ноября (9 декабря) Сазонов дал интервью главному редактору французской газеты «Matin» (Матэн) Стефану Лозану, в котором о проблеме Проливов было сказано следующее: «„Вопрос о Дарданеллах“, о котором каждый день всюду печатают, не существует. В самом деле, „вопрос“ в дипломатическом смысле предполагает просьбу, формулированную правительством, а также предпринятые шаги и переговоры. Но Россия ни о чем не просит, не начинала никаких переговоров, не пыталась предпринимать никакого шага. Дарданеллы — это дверь, дверь несколько узкая, — через которую проходит вся торговля южной России. В первую очередь важно, чтобы эта дверь осталась открытой. Совсем недавно можно было опасаться, что в результате итало-турецкой войны на ней окажется замок. Турки даже говорили о том, чтобы запереть ее на засов. Россия ограничилась тем, что обратила внимание различных европейских держав на этот факт и напомнила им о необходимости оставить эту дверь настежь открытой. Вот и все. В этом нет „вопроса“»[404].

Как писала газета «Новое время», в истории с Дарданеллами Министерство иностранных дел не поддержало своего посла только потому, что оно было уверено в его сдержанности, в его нежелании создать колоссальный дипломатический скандал разоблачением полученных им инструкций[405].

Чарыков, как опытный дипломат, правильно оценил заявление Сазонова. 1 (14) декабря на дипломатическом приеме Ассим-бей просил российского посла разъяснить ему заявление Сазонова, данное французской прессе. На что Чарыков ответил, что «он уже заявил Ассим-бею намерение Петербурга не производить давления на Порту, пользуясь ее теперешним затруднительным положением». Он обратился к турецкому министру с просьбой: «Во исполнение полученной инструкции я прошу министра не придавать моим беседам по названному предмету значения официальных переговоров»[406]. На вопрос турецкого министра, желает ли Чарыков представления Совету министров всех пунктов, посол ответил утвердительно, за исключением параграфа, касающегося проливов[407].

На следующий день Сазонов отправил Чарыкову телеграмму, в которой ему предписывалось прекратить переговоры: «Так как переданные Вам Ассим-бею пункты преждевременно огласились не по нашей вине, считаю невозможным вести переговоры. Поэтому благоволите передать Ассим-бею, что мы принуждены приостановить ныне дальнейший обмен мнений, но что всегда будем готовы выслушать частным образом мнение Турции по затронутым вопросам»[408]. Газета «Речь» выразила по этому поводу осторожное предположение: «Очевидно, беседа Чарыкова с турками действительно происходила. Но это была лишь частная беседа и вполне академического характера»[409]. И делала вывод: «Мы имеем здесь дело с замаскированным отступлением»[410].

В частном письме 5 (18) декабря Чарыков разделяет решение Сазонова — отложить дело о Проливах, в особенности если верны турецкие сведения о несогласии Англии на нашу теперешнюю формулу. Конечно, без Англии и тем более против Англии невозможно здесь провести этой формулы, по крайней мере без резких и бесповоротных настояний[411]. В заключение Чарыков ставит вопрос: снят ли с очереди вопрос о Проливах совершенно или лишь на известное время.

8 (21) декабря 1911 г. турецкое правительство официально отклонило предложение России о подписании русско-турецкого соглашения и заявило, что для защиты «своей независимости Турция должна сама оставаться хозяином Проливов, не связывая себя договорами с другими странами»[412].

4 января 1912 г. когда французское правительство решило свои проблемы (марокканский кризис), а вопрос о Проливах был снят с повестки дня, пришел ответ от де Сельва, который в вежливой, неопределенной форме говорил, что «французское правительство по-прежнему готово обмениваться взглядами по тому поводу с русским правительством, если новые обстоятельства вызвали бы необходимость поднять тот вопрос»[413].

Франция придерживалась той же позиции, что и Британия. Правда, в третьем туре переговоров с царизмом о Проливах Грей снова сделал маленькую уступку. Он соглашался поддержать в Константинополе вариант, предложенный Извольскому в 1908 г., то есть — открытие Проливов для всех стран, а не только для России, что было совершенно неприемлемым для внешней политики нашей страны. Новый проект, равно как и план сближения с Турцией, он лишь обещал передать на рассмотрение кабинета. Это было дипломатической формой отказа.

Вскоре британское правительство сообщило, что считает момент для русско-турецкого сближения неблагоприятным вследствие войны между Италией и Турцией. В письме Нератову Бенкендорф с горечью констатировал, что «от английского правительства всегда бывает весьма трудно добиться принципиального обязательства в отношении событий будущего»[414]. Грей также ссылался на недовольство английской общественности, им же самим инициированное через лондонскую прессу, которая обвиняла Грея в «попустительстве» России в ближневосточных делах.

На самом деле точка зрения британского правительства на этот вопрос не изменилась с конца XIX в.[415], то есть задолго до заключения русско-английского соглашения, когда Россия была главной соперницей Англии на Ближнем и Среднем Востоке. Но перемены, происшедшие в международной обстановке, и прежде всего тот факт, что Германия стала главным соперником Англии и Лондону была необходима поддержка Петербурга в этом противостоянии, заставили британскую дипломатию менять свою тактику в отношении русских притязаний. Однако в вопросе о Проливах она оказалась вынужденной завуалировать свое возражение дипломатическими фразами. Грей не допускал мысли об изменении режима Проливов, благоприятного для России. По сообщению «Jeni-Gazette» (Йени-Газетте), он заявил турецкому послу в Лондоне, что предоставление русским военным судам права прохода через Проливы будет равносильно продолжению угрозы европейскому миру. «Договоры, — добавил Грей, — должны сохранять свою силу при всяких условиях»[416]. Позиция Англии имела решающее значение в провале русско-турецких переговоров об изменении режима Проливов.