Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908–1914) - Юлия Лунева

22 октября (4 ноября), в день подписания франко-германской конвенции о Марокко и Конго, Извольский решил в российских интересах использовать этот психологический момент: «Ввиду подписания франко-германского соглашения мне показалось необходимым тотчас же и до официального принятия его нами закрепить результаты моих разговоров с де Сельвом относительно проливов и о Северном Китае. Я предпочел такой быстрый образ действия более формальным переговорам, особенно чтобы не подать де Сельву повода обсуждать наши требования с Англией и, может быть, с другими державами»[381].

Де Сельв настороженно отнесся к этому письму. Он запросил Петербург, направил ли Извольский письмо по своей собственной инициативе или следуя инструкциям Нератова, он запросил также мнение послов Франции в Лондоне и Константинополе. Де Сельв предложил обсудить с Англией вопрос о русских гарантиях статус-кво в Проливах и прилегающих территориях, тем более что эта проблема не рассматривалась между Извольским и Греем в 1908 г.

Таким образом, Франция ориентировалась на политику Англии, но предпочитала оттягивать как можно дольше с официальным ответом, а на словах выражала готовность поддержать российский проект о Проливах.

Россия почти не надеялась получить от Германии положительный ответ. Посол России в Германии Остен-Сакен писал Нератову 28 октября (10 ноября): «При разрешении таких важных политических задач, каким является вопрос о проливах, мы неминуемо будем иметь Германию на стороне наших противников». Посол отмечал, что «всякий обмен мыслей с берлинским кабинетом по сему вопросу невозможен, так как он исключительно послужил бы оружием в его руках против нас»[382].

5 (18) ноября Остен-Сакен в беседе с Кидерленом поднял вопрос об отношении Германии к переговорам Чарыкова в Константинополе. Кидерлен заявил ему, что «Германия нисколько не заинтересована в том, чтобы вставлять палки в колеса при переговорах России с Турцией относительно прохода судов через Проливы и что, если Турция согласится на это, у Германии не будет никаких возражений»[383].

10 (23) ноября Остен-Сакен прислал Нератову телеграмму, в которой говорилось: «Берлинский кабинет никоим образом не возражает против ваших соглашений с Турцией по вопросу об открытии Проливов»[384]. Остен-Сакена удивила предупредительность и лояльность Кидерлена к интересам России в проливах. Он также высказал Нератову подозрение, не рассчитывает ли Германия на отказ сент-джеймского кабинета.

По существу, германское правительство было таким же противником изменения режима Проливов. Однако оно не захотело упустить возможность обострить русско-английские противоречия на Ближнем Востоке. «Мы работали бы на Англию, если бы на первое же зондирование России ответили протестом, — писал Кидерлен Бетман-Гольвегу, — мы бы доставили удовольствие Англии, если бы навлекли на себя неприязнь России и безнадежно толкнули бы царское правительство в объятия западных держав»[385].

Кидерлен был убежден в английском вето, а если Турция и Россия все-таки договорятся, что было маловероятно, зная настроение турок, то Германия, как держава, подписавшая Лондонскую конвенцию 1871 г., найдет повод для вмешательства и сможет наложить вето.

Параллельно H. Н. Гирс выяснял мнение Вены по вопросу о Проливах. Россия хотела получить подтверждение позиции Австро-Венгрии, изложенной министром иностранных дел А. Эренталем в 1908 г. Извольскому во время сделки в Бухлау.

6 (19) ноября Остен-Сакен беседовал по этому вопросу с австрийским послом в Берлине Л. Сегени, который ответил ему, что, по его мнению, «Эренталь не будет чинить России препятствий и что ключ положения в руках Англии»[386].

Британское правительство воспользовалось заявлением итальянского правительства о блокаде Дарданелл, чтобы отклонить предложенный Россией демарш, который мог вызвать недовольство Италии. «Грей осуждал неосторожный и злосчастный итальянский декрет об аннексии, — писал Бенкендорф Нератову[387]. — Он опасается, что последствием его будет продолжение войны, но находит, что после этого декрета вмешательство в данный момент бесцельно. Это не значит, что здесь считают возможной полную победу Турции, и еще менее — что на нее надеются. Тут вполне примирились с тем, что Триполи станет итальянским»[388].

Одновременно с этим Грей сообщил туркам, что Британия не возражает против оборонительных мер, которые не ущемляли бы прав нейтральных стран. Это фактически являлось подстрекательством турок против России, которая энергично протестовала против закрытия Проливов и возлагала всю ответственность за это на Турцию. Данное заявление нужно было британским правящим кругам, так как именно в тот момент Россия стремилась склонить Турцию на свою сторону в вопросе об изменении режима Проливов.

В результате переговоров России по вопросу открытия Проливов для военных кораблей ни Франция, ни Германия, ни Италия, ни Австро-Венгрия не ответили отрицательно, все они оглядывались на Англию и ждали ответа Грея. А британский министр, в свою очередь, рассчитывал, что Порта сама сможет понять сложившуюся ситуацию и откажется пойти на соглашение с Россией[389].

14 (27) ноября Чарыков официально вручил министру иностранных дел Турции Ассим-бею проект декларации о политическом соглашении между Россией и Турцией, охватывающем как вопрос об ограждении русских интересов при турецком железнодорожном строительстве в Малой Азии, так и вопрос об открытии Проливов для русских военных судов[390].

Турецкая сторона неохотно пошла на официальные переговоры. Великий визирь, сославшись на невозможность оставить заседание Совета министров, хотел уклониться от разговора, но, по настоянию Чарыкова, должен был прервать заседание и принять посла. В кабинете великого визиря Чарыков вручил министру иностранных дел проект декларации, почти полностью повторявший конфиденциальное письмо посла. В официальном проекте Чарыков предложил новую редакцию последнего абзаца статьи 4, касающегося Проливов, в которой говорилось: «Российское императорское правительство и оттоманское правительство с общего согласия доведут до сведения других держав, подписавших Лондонский трактат от 1 (13) марта 1871 г., о состоявшемся между ними соглашении». Дипломатический маневр Чарыкова заключался в том, «чтобы обязанности в данном случае обеих договорившихся держав к прочим участникам названного договора исчерпывались постановкой последних в известность о состоявшемся между Россией и Турцией соглашении»[391]. Посол попытался использовать прецедент с франко-германским соглашением о Марокко, аналогично тому, как парижский и берлинский кабинеты поставили в известность о нем прочих участников альхесирасского договора[392].

Турецкий министр иностранных дел сдержанно принял проект декларации и сказал, что представит его Совету министров. Чарыков также предупредил Ассим-бея, что он (Чарыков) «не имеет основания ожидать со стороны иных держав противодействия нашему соглашению с Турцией касательно Проливов»[393]. Российский посол полагал дать Турции неделю на обдумывание, а затем самостоятельно или с помощью французского или великобританского послов продолжить переговоры. Он был уверен, что Франция и Англия окажут «дружественное давление на Порту» и ускорят заключение соглашения с Турцией.

Между тем через неделю после начала официальных переговоров Чарыкова с Ассим-беем российский посол телеграфировал Нератову: «Приближается время, когда действительное, обещанное содействие Франции окажется очень полезным»[394]. Посол также просил разрешения сообщить текст проекта декларации французскому послу, «причем было бы необходимо предписать ему из Парижа оказать мне желаемое содействие не только в пределах нашего протокола, но и по совокупности наших предложений Порте»[395].

25 ноября (8 декабря) Чарыков направил телеграмму Нератову с просьбой о поддержке Лондона: «Прошу разрешения сделать одновременно такое же сообщение (как и Франции) и английскому послу или по крайней мере дать ему конфиденциально текст статьи, касающейся проливов. При этом весьма желательно снабжение Лоутера инструкцией поддерживать здесь наши предложения как относительно Проливов, так и по совокупности проекта. Нынешнее настроение турок придает отношению Англии к нашим домогательствам очень важное значение»[396].

Между тем слухи о переговорах Чарыкова в Константинополе вызвали огромное негодование младотурок и турецкой прессы. 23 ноября (6 декабря) «Jeni-Gazette» (Йени-Газетте), обычно расположенная в пользу Англии, опубликовала передовую статью в том духе, что «русские стремятся превратить великую и славную Турецкую империю в провинцию, находящуюся под русским протекторатом, но оттоманы никогда не потерпят этого»[397].