Шоу для богатых - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выслушав рассказ Агеев о том предложении, которое ему сделал хозяин «Геркулеса», Всеволод Михайлович удовлетворенно прицокнул языком.
— Выходит, бои без правил?
— Получается, что так.
— И выходит, все-таки прав был я, когда предположил, что Стас Крупенин…
— Командир, ты всегда прав, — хмыкнул на это Агеев. — А вот что касается Крупенина?… Похоже, что его действительно использовали по найму, но убийство… В общем, не вяжется здесь что-то, нестыковка какая-то получается.
— С чего бы это вдруг? — искренне удивился Голованов. — Бои без правил оттого так и называются, что они без правил. А если в предварительных условиях было оговорено, что можно и насмерть добивать…
Он замолчал, однако и без того было ясно, что он хотел сказать.
— И все-таки… — не очень-то спешил соглашаться с Головановым Агеев, вороша в памяти самые тонкие, самые, казалось бы, незначительные, и в то же время весьма значимые нюансы разговора с хозяином «Геркулеса». — Я даже не сомневаюсь, что Кру-пенин дрался в этих самых боях без правил, как не сомневаюсь и в том, что именно мной Абдураимов хотел бы заткнуть образовавшуюся дыру в своем бизнесе, но ставить новичка на место убитого, если тот действительно был убит на ринге, это, прости меня за каламбур, уже полная жопа. А самбист этот на полного дебила не похож.
— Выходит, сомнения грызут? — с язвинкой в голосе уточнил Голованов.
— Ну, не то чтобы очень уж сильно грызут, — хмыкнул Агеев, — однако окончательные выводы делать рановато. Я имею ввиду относительно убийства Крупенина.
— В таком случае от меня-то тебе что надо? — уже окончательно обиделся Голованов. — Твои сомнения — тебе их и разгребать.
Замолчал было, но видимо поняв, что сморозил глупость, и что Агеев просто так звонить не будет, пробормотал негромко:
— Извини, Филя. Нервы ни к черту стали.
— Лечиться бы надо, — не упустил своего Агеев.
— И тебе тоже не мешало бы. Кстати, где проходят бои?
— Не знаю. Мустафа, судя по разговору, еще не совсем доверяет мне, а я не стал его расспрашивать. В общем, к субботе, думаю, все прояснится.
О встрече с Турецким подумывал и Плетнев, правда по совершенно иной причине чем Александр Борисович. Тот клубок, который он, якобы, стал разматывать, не самом деле затягивался в более тугой узел, расшнуровать который ему одному уже было не под силу, и он это осознавал. Работать мешали родственные и просто дружеские отношения ведущих сотрудников шумиловской фирмы с хозяином, которые вставали на пути Плетнева всякий раз, когда надо было прижать того или иного разработчика «Клюквы», будь она проклята. И самый красочный пример тому — разговор с Савиным, на которого показал Модест.
… В то утро он самолично пришел в лабораторию Савина, заставленную клетками с подопытными грызунами, и довольно учтиво произнес:
«Поговорить бы надо».
«Да, конечно, — встрепенулся Савин, и не надо было изучать основы психологии, чтобы догадаться о его излишней нервозности. — Только о чем? Я ведь и так уже все рассказал».
«Да, конечно. Но я бы сделал маленькую поправку: вы не рассказали главного».
«Я. я не понимаю вас».
«Почему вы не сказали, что порезали о стекло руку?»
«Что?… Какое стекло? — вскинулся на него Савин. — Я уже сказал вам, что это был ожог».
«Да, но у вас и халат был в крови».
«Ну и что с того? Я обжегся о колбу с азотом. Вы никогда в детстве не прижимали язык к железу на морозе? А здесь минус двести… У меня открытая рана».
«Пусть будет так. Но вы сказали, что не вышли потому, что перевязывали рану. А между тем, на полу около хранилища была кровь. Причем еще до того, как там появились свидетели».
«Кто это вам сказал?» — вскинулся Савин.
«Вы объясните мне, что вы там делали?»
Он хорошо помнил, как замялся Савин, и после затяжной паузы произнес:
«Хорошо… Я выбежал, когда услышал звон разбитого стекла, рядом с лабораторией… Увидел разбитое окно и сразу же подбежал к нему. Подумал было, что кто-то бросил камень, и в тот момент… В общем, нечаянно порезался о стекло».
«И что? Вы увидели кого-нибудь?»
«В том-то и дело, что нет. Видимо, этот кто-то уже успел скрыться за углом ближайшего здания. — Он замолчал, видимо вспоминая что-то, и не очень уверенно добавил? — Правда, я заметил под окном какой-то продолговатый предмет, похожий на урну, но людей… людей там не было».
«Хорошо, допустим, я вам поверил. Но почему в таком случае вы побежали обратно?»
Савин замялся и было видно, что ему не очень-то приятно отвечать на этот вопрос.
«Я… я испугался, что меня застанут около окна, и…»
«И подумают, что это вы разбили окно?»
«Да».
«Но почему? У вас что, проблемы с совестью?» Савин молчал, и он вынужден был сказать ему: «Подписку о невыезде я, конечно, с вас взять не могу, но… У меня к вам просьба… не покидайте пока что города».
И вот теперь… Плетнев даже не сомневался, что Савин пожалуется Шумилову, и все это надо было переговорить с Турецким.
Глава 7
«Не имей сто рублей, а имей сто друзей».
Пословица, казалось бы, старая, дошедшая до наших дней из Бог знает каких глубин, но и по нынешним временам, когда во главе угла воцарился Их Превосходительство Доллар, она не потеряла даже в новой России своего истинного значения. И Голованов смог убедиться в этом еще раз, когда на его стол в офисе «Глории» легло заключение дактилоскопической экспертизы, проведанной в Экспертно-крими-налистическом Центре Главного управления внутренних дел Москвы.
«На Ваш запрос отвечаем…»
Сдерживая «нетерпение души» и в то же время перескакивая глазами с абзаца на абзац, Голованов задержался на последних строчках «заключения», удовлетворенно хмыкнул и уже более спокойно перечитал еще раз.
— Ну вот, а ты говорила, что больно будет, — пробормотал он уже действуя в автоматическом режиме, выбрал из стопки фломастеров красный. Перечитал «заключение» еще раз и жирно подчеркнул фломастером несколько слов, на которые, в первую очередь, должны были обратить внимание Агеев с Ириной Генриховной.
«…Леча Декушев, вор-рецидивист, специализация — квартирные кражи, кличка — Ингуш…»
Итак, Леча Декушев, сорок один год. Уроженец города Назрани, из-за чего, видимо, и поимел погоняло Ингуш. Вор-рецидивист, поимевший за спиной четыре ходки на зону.
Что и говорить, фигура серьезная. Домушник такого класса на мелочевки размениваться не будет и на квартирный «скачок» так просто не пойдет. И хотелось бы знать, с чего бы это Ингуш надумал пощупать довольно скромную квартиру на четвертом этаже стандартного дома, окна которой вряд ли могут привлечь внимание уважающего себя специалиста. Ни дорогих стеклопакетов, которые могли бы навести на эту квартиру, ни дорогостоящей «тарелки» спутниковой связи, ни… Короче говоря, ничего такого, что могло бы говорить о повышенном благосостоянии хозяина этой квартиры. Даже отсутствие сигнализации на двери говорило само за себя. И при всем при том.
Загадка, ответ на которую напрашивался сам по себе, хотя и не хотелось в это верить.
Филипп действительно под колпаком, и кому-то, видимо, нужны неопровержимые факты. Чего?… Господи, сплошные отточия, на которые пока что не было ответа. Правда, в одном можно было не сомневаться, жизнь Агеева в опасности, и тот факт, что за ним уже велась слежка, нельзя было сбрасывать со счетов.
Ингуш, несмотря на свой авторитет, являл собой всего лишь исполнителя, задача которого сводилась к тому, чтобы профессионально вскрыть входную дверь и также профессионально закрыть ее, когда будет дана команда «отбоя». Теперь надо было знать еще и того, на которого конкретно работал Леча Де-кушев, и кто рылся в документах и бумагах Агеева, когда расслабившийся Ингуш бродил по квартире и вздыхал горестно, прикидывая на глаз, чем бы здесь и можно было попользоваться, окажись он в этой берлоге один.
Задачка со многими неизвестными, на которую пока что Голованов не видел ответа.
Размышляя о том, кто бы помог ему в этом разобраться, он чисто автоматически потянулся рукой за мобильником и сам того не осознавая набрал номер мобильного телефона Турецкого.
— Александр Борисович: Всеволод Михайлович беспокоит. Не разбудил, надеюсь?
Мобильник отозвался знакомым бархатистым рокотком, в котором звучали нотки наигранной обиды:
— Разбудил… Издеваться изволите, Всеволод Михайлович? Греш-но-о-о… грешно над несчастным пенсионером насмехаться. Бог не простит. — И тут же добавил иным тоном: — Рад слышать! Не поверишь, только что сам хотел тебе звонить.
Это уже было что-то новое в настроении Турецкого. Если Голованову не изменяло чутье, то Турецкий уже по-настоящему тосковал по «Глории».
— Что, в старое стойло потянуло? — с добродушной ухмылкой в голосе спросил Голованов.
