Три блудных сына - Сергей Марнов

– Блаженная, помоги!

И помощь приходит.

Глава 10

Дети председателя сельсовета Петра Аркадьевича Троицкого почти совсем перестали расти. Перепуганная жена пыталась водить их по врачам, но Петр Аркадьевич лишь качал головой и тихо говорил:

– Эта… не надо. Никакие доктора не помогут, потому – памятка это, от Блаженной. Лучше им маленькими в… хорошее место, чем рослыми в плохое…

Даже в разговоре с домашними коммунист Троицкий опасался произносить слова «Царство Небесное», «Ад», но мысленно представлял себе «плохое место» и очень боялся. После «изъятия» Блаженной он вообще стал осторожным и старался никого не обижать, никого не задевать. Шел по жизни, как по стеклянному лесу, где за каждую разбитую веточку придется непомерную цену платить.

Каким-то чудным стал Петр Аркадьевич. Когда ему жаловались на трудности, он всегда произносил странную фразу:

– Но это же хорошо! За трудности благодарить надо! А как совсем тяжело станет, надо скорее, скорее благодарить!

Одни крутили ему вслед пальцем у виска, а другие с недоумением и вопросом в голосе произносили:

– Блаженный?

Услышав от врачей страшный диагноз, по существу, приговор, Петр Аркадьевич повеселел и даже внешне как-то помолодел. Быстро привел в порядок свои земные дела, написал заявление об уходе с работы «в связи с предстоящей скорой смертью» и лег умирать.

Странная это болезнь – рак. Одни считают ее проклятием рода человеческого; другие – милостью Божией. Действительно, какая еще болезнь задолго до смерти предупреждает: «Готовься, ты получил повестку»?

Причем при одних и тех же обстоятельствах боли могут быть такими чудовищными, что и наркотики не помогают, а может их и вовсе не быть; после появления первых признаков заболевания прожить можно и полгода, и год, и пять лет, и больше… В общем, каждому – свое. Очень странная болезнь!

Петр Аркадьевич Троицкий умирал мучительно. Жена освоила несложные навыки медсестры: сама делала ему уколы, ставила капельницы, но самое большее, чего ей удавалось добиться, – несколько часов тревожного забытья. Не помогали даже сильнейшие лекарства – те самые, после использования которых пустые ампулы полагалось сдавать под расписку.

По случаю жаркой погоды окна в избе были раскрыты, и вся деревня могла слышать, как кричит от нестерпимой боли умирающий председатель. Бывший председатель.

Двое мужчин остановились недалеко от избы председателя и слушали. Тот, что моложе, злобно сплюнул в песок и сказал:

– Кричи, кричи! Это тебе не Блаженную поднимать!

Старший покачал головой и укоризненно ответил:

– Что ты такое говоришь?! Ему же больно! Разве Блаженная учила нас чужой боли радоваться?!

– Прости, дядя Макар. Просто… сердце заходится, как вспомню, что он сделал. Я ж три года мучился: горб на спине рос, помнишь? Врачи ничего понять не могли, не то что сделать. Ходить не мог, лежать не мог… уже и дышать не мог! А больно-то как было! День, ночь – без разницы.

Три года, дядя Макар! Помазали мне горб маслицем из лампадки Блаженной – сразу дышать смог, а через полгода и вовсе от горба избавился![155] А этот ее с кроватки сгреб и потащил. Слышал, она кричала от боли?

– Один раз крикнула, потом успокоилась. Погоди, погоди… давай послушаем, что он кричит.

А между тем, вопли больного становились все громче и пронзительнее. Они разносились по деревне, и многие жители затыкали уши, закрывали окна, чтобы ничего не слышать.

– А-а-а!!! Не могу больше, а-а-а!!! Слава Богу!!! Слава Богу!!! А-а-а-а-а! Сил уже нет никаких, а-а-а-а!!! Слава Богу, слава Богу, слава Богу, а-а-а-а-а!!!! Помоги, Блаженная, помоги-и-и-и-и!!!!

Крик внезапно оборвался, и побледневший молодой мужчина схватил старшего за рукав рубахи.

– Дядя Макар, давай помолимся о нем, скорее! Пусть он больше не мучается!

Макар согласно кивнул, вытащил из кармана старенький, потрепанный молитвослов и раскрыл заранее заложенную страницу: «Канон молебный при разлучении души от тела»…

…А в избе высохшая от постоянного недосыпания женщина кинулась к постели мужа, готовясь увидеть покойника. Но тот был еще жив, находился в сознании, смотрел весело и спокойно.

– Тебе лучше, Петя? Что-нибудь принести?

– Лучше, лучше. Эта… совсем хорошо. Ты бы послала за священником, а? Я потерплю еще чуток, но тудыльча помру, скорей бы попа…

– Да я уж послала, Петя, давно. Должен скоро приехать…

– Умница! Ты, Катя, пригляди, чтобы дети коммунистами не стали… глупость это – социализмы всякие строить, одна только глупость. Вот моя жизнь и кончилась, а что осталось? Ничего не осталось, как и не было ничего. Вчера еще босиком на речку бегал, пескарей для мамки ловил, а сегодня вот ухожу… Хорошо как, и не болит ничего. Ты мне, Катя, верь, я подсмотрел, что там, дальше! Нет для человека ничего важнее смерти, ничего…

Он откинулся на подушку и немного отдохнул. Жена собралась было отойти по своим нескончаемым делам, но голос мужа послышался снова, причем звучал более уверенно и твердо.

– Домой иду, Катя. Как меня там примут, не знаю, но что ждут и любят – это точно. Ох и заблудился же я! Куда ходил, зачем – и сам не знаю; устал в чужих краях, измучился… Колхозы какие-то, сельсоветы… Ничего этого не нужно, ничего! Вот пескариков маме принести, чтобы она их на сковородку и яичком залила и похвалила: «Молодец, Петя, добытчик, кормилец», это – нужно… Все, в чем есть любовь, – нужно. Уколы твои, Катя, слезы твои – нужно; чтобы дети смеялись – нужно, чтобы старики не плакали – очень нужно. А планы соцсоревнований – нет, с ними туда не пустят. Там – любовь, а она никаких социализмов не терпит… Вот Блаженная любить умеет! Она меня встретит на границе, поможет перейти туда… обещала.

– Когда обещала, Петя? Когда ты ее нес?

– Нет, сейчас, когда я кричал. Она откликнулась, боль убрала, помочь обещала. Раньше, вишь, камушки давала, маслице, свечки… с любовью давала, любовь через них и действовала. А теперь так может, без камушков. Ей Господь большую силу дал… а красивая стала, глаз не отвести! Смотрит ласково, и всякая боль проходит!

– Смотрит?! Она же слепенькая была!

Петр Аркадьевич немного подумал и уверенно сказал:

– Это мы слепенькие, вся страна. А Блаженная всегда была зрячей.

Крошечный мальчик вбежал в комнату и затараторил «страшным» шепотом:

– Папа! Там поп пришел! Огромный, страшный, с крестом на пузе! За дверью стоит, тебя спрашивает!

Петр Аркадьевич Троицкий приподнялся на локте и крикнул, напрягая последние силы:

– Входите, батюшка! Я готов!

Павловский Посад, апрель-август 2013 г.

Примечания

1

Non facio (не сделаю, лат.) – официальная формула отказа от судебного распоряжения в римском праве.

2

Римляне обращались друг к другу по фамилии (cognomen). Имена личные (praenomen) употреблялись только внутри семьи, изредка – между очень близкими друзьями. – Здесь и далее примечания автора.

3

Стило – палочка для письма на дощечке, покрытой воском, изготовлялась из разных материалов, в зависимости от достатка владельца.

4

Ганимед – в античной мифологии красивый мальчик, любимец богов.

5

Flaccus – лопоухий (лат). Трактирщики в Риме считались отбросами общества, им запрещалось даже выдвигаться на выборные должности.

6

Патриции – потомки отцов-основателей Римского государства, вели родословную с восьмого века до Рождества Христова.

7

Гермес Трисмегист («трижды величайший»), Аполлоний Тианский, Александр Асклепий – знаменитые маги античного мира, почитаются и современными шарлатанами-оккультистами.

8

Мист – посвященный в мистерии, секретные действа в честь кого-либо из «богов».

9

Среди римских аристократов было несколько семей, которые особо почитались в народе за наследственные добродетели (в римском понимании этого слова). К ним относились Сцеволы, Катоны, Бруты, Сципионы, Гракхи и.т.д.

10

Лед привозили с гор, хранили в глубоких погребах.

11

Финикийские и кельтские «божества», требовавшие постоянных человеческих жертвоприношений.

12

Паниск – лесное козлоногое «божество», маленький Пан, «панчик». Обычная кличка ездового козла. (Любимая детская забава в богатых римских семьях: козлов запрягали парой в маленькую колесницу.)

13

Финикиец.

14

Асклетш – бог-врачеватель. Жрецы Асклепия были знатоками ядов и колдовских зелий.

15

Исида – древнеегипетская богиня, ее культ стал очень моден в Риме, начиная с первого века до Рождества Христова. Власти пытались запретить почитание Исиды, так как ее жрецы нарушали закон о членовредительстве. Во время мистерий они иногда сами себя оскопляли.