Неправильная женщина - Светлана Демидова

Видимо, то, о чем она думала, отразилось на лице Ланы, потому что Юра вдруг тихо сказал:

– Пойдем со мной, Ланочка… У нас нет другого выхода…

И она пошла за ним.

В квартире Майоровых Светлана Николаевна изо всех сил пыталась отвлечься от воспоминаний о том, как совсем недавно приходила сюда в качестве классной руководительницы. Но взгляд останавливался то на детском халатике с яркими бабочками, небрежно брошенном на кресло, то на кукле с неестественно вывернутой ручкой, то на модели пиратского корабля с черными парусами. Лана затравленно озиралась, стараясь не замечать хотя бы вещи Юриной жены. Но они назойливо и демонстративно лезли в глаза. Казалось, они специально особенным образом выпирали из интерьера, чтобы пришедшая сюда женщина лучше прочувствовала, на что покусилась. Лане захотелось заплакать, но она понимала всю бессмысленность слез в этой ситуации, и потому, когда Майоров вошел в комнату, наконец справившись с замком входной двери, который долго не желал закрываться, бросилась ему на шею. При этом подумала: даже замок пытался дать понять хозяину, что он задумал совершить в своей квартире святотатство.

Женщина прижималась к мужчине все тесней, потому что только в его объятиях могла спрятаться от того, чем ощетинился против нее чужой дом, и от собственных мучительных мыслей. Пожалуй, сейчас стоит забыть обо всем, что не касается их двоих. Возможно, это свидание будет первым и последним, вопреки их желанию. Впрочем, может быть, и желания-то больше не появится, а потому надо отпустить себя и отдаться течению времени и событий. И Лана выбросила из головы все, что могло помешать ей насладиться близостью единственно любимого мужчины. Одного лишь Юру она любила, но двадцать лет вынуждена была принимать любовь другого. Да она двадцать раз и заслужила это свидание! Она его выстрадала!

И в чужой постели, на белье, наглаженном руками Юриной жены, Лана все же отпустила себя. Она принимала ласки и объятия мужа Ирины Викторовны с той первобытной страстью, с которой, возможно, отдавалась Адаму прародительница Ева. Отброшено было все: страх, стыд, смущение, внушенные воспитанием понятия о нормах и приличиях. У нее не осталось ни имени, ни своего дома, ни родных и близких. Она была просто женщиной, которая до сих пор еще не исполнила своего предназначения – любить и быть любимой. Впервые в жизни ее женская суть полностью раскрылась и вывернулась навстречу мужским рукам и губам. И это казалось необычным. Женщина вдруг с большим удивлением почувствовала родившуюся внутри себя горячую, пульсирующую точку, которая начала расти, пылать все нестерпимей и обдавать настоящим жаром. На висках тут же проступили бисеринки влаги. Лане сделалось странно, необъяснимо хорошо, потом – нечеловечески хорошо, запредельно. Пришло в голову, что так не бывает в жизни, а раз не бывает, значит, они вдвоем перенеслись в какой-то иной мир, в другое измерение. Возможно, что остановилось даже время.

А жар продолжал заполнять ее всю. Закипала кровь. В ней бежали, переплетаясь и свиваясь, струйки пузырьков, и от этого дрожал каждый сосудик. Вслед ему сотрясалось все тело. Женщине казалось, что она на пределе, на самом верху параболы, будто это конец жизни, и больше ничего не будет. Потом можно лететь только вниз, в бездну, в черную бессмысленную пустоту. Она закусила губы. Ей хотелось остаться рядом со своим мужчиной в этом горячечном сумасшествии, внутри немыслимой чувственной ярости, но она понимала, что нельзя… не получится… невозможно… Вот перекрыло дыхание… пузырьки в крови начали лопаться… Женщина оказалась внутри пульсирующего светового сгустка. Да она уже вовсе и не женщина! Она сама сгусток света и есть! И это невозможно больше терпеть! Сделай же что-нибудь, милый! Да! Так! Это даже лучше, чем так!.. И женщина, протяжно вскрикнув, выпала на несколько мгновений из жизни, полностью растворившись в наслаждении…

Когда она вновь обрела себя и даже снова назвалась Ланой, ей захотелось отдать долг любви тому, кто только что подарил чувственное счастье. Она провела кончиком пальцев по Юриным губам. Они были чуть шершавыми даже во влажности своей, будто покрытые запекшейся корочкой страсти, отслаивающимися чешуйками поцелуев. Лана улыбнулась. Пусть отслаиваются. Она подарит любимому другие. Столько, сколько он захочет, сколько сможет вынести… А теперь вот так: сквозь легкую шершавость – к твердой скользкости зубов и к сладкой мякоти языка.

Оказывается, внутри поцелуя можно жить. Время будто искривляется, обтекает, а они вдвоем остаются в прозрачном коконе безвременья. Губами к губам. Телом к телу. Проникая друг в друга душами и перетекая сутью, мужской и женской, срастаясь, слепляясь, оплетая друг друга нитями взаимной приязни и желания. Лана уже не чувствовала шершавости Юриных губ. Да разве поймешь, где его губы, где ее? Есть только горячая, щемящая и беззащитная общность. Легко нарушить… Невозможно повторить с другими…

Пальцы Ланы соскользнули с мужских губ и побежали вниз, осторожно, нежно, самыми подушечками, чуть щекоча невесомыми прикосновениями. Подбородок слегка колюч… Дальше мелкие складочки кожи на шее, впадинка меж ключиц. В ней сгустился аромат мужчины, только для нее рожденного. А дальше – гладкая кожа, тоже ждущая ее поцелуев, зовущая, влекущая. Губами к ней. И своей кожей. От соприкосновения – трепет в унисон.

Юра лежал перед Ланой, слегка согнув руки в локтях и забросив их на подушку. Она опять улыбнулась. Так спят совсем маленькие дети… Но ее любимый не спал. Он находился в предвкушении. Он ждал. И ее губы отправились в путешествие по его телу. Поцелуй за поцелуем, поцелуй за поцелуем… А теперь языком – восьмерка вокруг сосков. Знак бесконечности любви, чуть горящее тавро…

Его кожа была слегка солоноватой от испарины… Вкус любимого человека… А после все ниже и ниже… Дар ему. Единственному… Одному ему такое… Никому и никогда больше… и трепещущими пальцами, и прикосновением собственной повлажневшей кожи, и жаркими губами, и дрожащим языком. Лана удивлялась тому, что для нее нет в этот момент ничего более важного, чем Юрины ощущения. Она хотела доставить ему такую чувственную радость, такое незабываемое наслаждение, чтобы оно было связано только с ней, чтобы ласки другой никогда не смогли бы даже сравниться.

И он откликнулся. Все его тело подалось к Ланиным губам, а с губ сорвался стон. Вот он, оказывается, каков – пик счастья женской сущности, которого Лана никогда не знала ранее. Любимому хорошо с ней! Что еще можно желать от жизни? Ничего… У нее есть самое главное – Юрина бесценная любовь и ее собственная, нежная и самозабвенная, – к нему.