Небеса в смятении - Славой Жижек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас, на исходе 2020 года, мы живем в сумасшедшее время, когда надежда на эффективность вакцин смешивается с растущей депрессией и даже отчаянием из-за роста заболеваемости и почти ежедневного открытия новых неизвестных о вирусе. В принципе, ответ на вопрос «Что делать?» прост: у нас есть средства и ресурсы реструктурировать здравоохранение и экономику так, чтобы они отвечали потребностям людей в период кризиса. Однако, если процитировать последние строки песни «Хвала коммунизму» из пьесы Брехта «Мамаша Кураж и ее дети», Er ist das Einfache, das schwer zu machen ist («Он – то простое, что трудно совершить»). Есть много препятствий, из-за которых сделать это так трудно: прежде всего – глобальный капиталистический порядок и его идеологическая гегемония. Нужен ли нам тогда новый коммунизм? Да, но лишь такой, который я склонен называть умеренно консервативным коммунизмом: все необходимые шаги, от глобальной мобилизации против вирусных и других угроз до введения процедур по ограничению рыночных механизмов и социализации экономики, но консервативные (в том смысле, что усилия должны прилагаться для сохранения условий человеческой жизни, и такое сохранение, как ни парадоксально, как раз и требует изменения порядка вещей) и умеренные (в смысле осторожности, с учетом непредсказуемых побочных эффектов наших мер).
Как указывал Эммануэль Рено, важнейшая марксистская категория, которая вводит классовую борьбу в самую суть критики политэкономии, – это так называемые законы-тенденции, описывающие вынужденную тенденцию в капиталистическом развитии, например, тенденцию падения нормы прибыли. (Как отметил Рено, уже Адорно настаивал на этих аспектах Марксовой концепции «Tendenz», что делает ее несводимой к простому «тренду»88.) Описывая эту «тенденцию», сам Маркс использует термин антагонизм. Падающая норма прибыли – это тенденция, подталкивающая капиталистов к более интенсивной эксплуатации рабочих, а рабочих – к сопротивлению ей, так что исход не предопределен, а зависит от борьбы; например, в некоторых государствах всеобщего благосостояния организованные рабочие вынудили капиталистов пойти на значительные уступки. Коммунизм, о котором я говорю, – это именно такая тенденция. Причины очевидны: нам необходимы глобальные действия для борьбы с угрозами здоровью и окружающей среде, а экономику нужно будет каким-то образом социализировать. И мы должны рассматривать преобладающий набор реакций глобального капитализма на пандемию (фальшивая «великая перезагрузка», националистический популизм, сведенная к сочувствию солидарность и т. д.) именно как реакцию на коммунистическую тенденцию.
Так каким же образом восторжествует коммунистическая тенденция? Печальный ответ таков: в результате новых кризисов. Давайте внесем ясность: вирус атеистичен в самом прямом смысле этого слова. Да, мы должны проанализировать, какова социальная обусловленность пандемии, но в основном это продукт бессмысленной случайности, в нем нет никакого «более глубокого послания» (для нас он не может быть Божьим наказанием, каким была чума в Средневековье). Прежде чем выбрать знаменитые слова Вергилия «acheronta movebo»[23] в качестве девиза для «Толкования сновидений», Фрейд рассматривал другие строки – слова сатаны из «Потерянного рая» Мильтона: «В надежде силы новые найти иль почерпнуть в отчаяньи решимость». Так и мы, современные ипостаси Сатаны, разрушающие свою землю, должны реагировать на вирусные и экологические угрозы. Если мы вынуждены признать, что наша ситуация безнадежна, то нам следует избавиться от отчаяния. Нам нужно согласиться, что наше положение отчаянное, и решительно действовать в соответствии с этим. Снова процитирую Грету Тунберг: «Делать все, что в наших силах, уже недостаточно. Теперь нам нужно сделать то, что кажется непосильным». Футурология имеет дело с возможным; нам же необходимо сделать то, что (с точки зрения существующего глобального порядка) невозможно.
24. Христос во времена пандемии
В Рождество мы празднуем рождение Иисуса Христа. Что это уникальное и даже, говоря словами Гегеля, чудовищное событие (в гротескной диспропорциональности сам Бог, а не его посланник или пророк, предстает обычным человеком в нашей обычной реальности) означает для нас сегодня, когда большая часть человечества искалечена жестокой пандемией и находится под угрозой многих других опасностей, от глобального потепления до социальных волнений? В каком-то смысле, мы живем в аду, охваченные постоянным напряжением и депрессией, поскольку пандемия нарушила повседневную жизнь, к которой мы привыкли. И вот появляется Христос – но как? Стандартный ответ таков: мы должны помнить, особенно в трудные времена, что есть высшая всемогущая сила, любящая и защищающая нас, поэтому мы должны обращаться к Нему с молитвой и довериться своей судьбе. Какими бы мрачными ни казались обстоятельства, спасение уже не за горами. И, возможно, Бог допустил пандемию, чтобы предупредить нас…
Я думаю, что от всего этого традиционного направления мыслей следует отказаться. Мы должны приложить больше усилий, чтобы понять уникальную роль Христа, которая ускользает не только от традиционного христианства, но даже от мистицизма в его лучшем проявлении – здесь я имею в виду, конечно, Майстера Экхарта. Экхарту иногда приписывается (не встречающееся в его работах), высказывание о том, что он предпочел бы быть в аду с Иисусом, чем на небесах без него. Это утверждение следует рассматривать не просто как гипотезу, а как реальный выбор, стоящий перед нами: выбор между Богом и Христом, между раем и адом. Как писал Артур Рембо в книге «Одно лето в аду», «Я думаю, что оказался в аду, значит, я существую». Необходимо принять это утверждение в его полном картезианском смысле: только в аду я могу существовать как единственное, неповторимое «Я».
Мистики продвигаются от временного порядка тварей к первозданной бездне вечности, но избегают ключевого вопроса: как возникают твари из этой первозданной бездны? Не «как нам достичь вечности из нашего временного конечного бытия?», а «как может сама вечность снизойти во временное конечное бытие?» Единственный ответ заключается в том, что вечность – это идеальная тюрьма, удушающее заключение, и только падение в жизнь существ открывает Доступ к человеческому (и даже божественному) опыту. Этот довод очень четко сформулировал Г. К. Честертон, написавший по поводу модного утверждения о «предполагаемой духовной тождественности буддизма и христианства»: «Любовь жаждет личности; следовательно, любовь жаждет разделения. Побуждение христианства – радоваться тому, что
