Афганский транзит - Александр Щелоков

– Кончай, Виталик. У меня мало времени. И учти, к этому деятелю я проявляю особый интерес.

– Стой, Андрей, стой! – всполошился Ермаков. – Ты смотри, не возьмись за Акила со всей своей страстью. Я тебя знаю, ты ему руки скрутишь и конец. А он нам нужен. Живой, без пятен. Ты понимаешь? Мы через него собираемся выйти на пистолет.

– Договорились, – заключил разговор Суриков. – Дядя ваш, но я за ним пригляжу.

Прямо из штаба погранотряда Суриков и Садек двинулись на вокзал. Пришла пора на время расстаться…

1988 г. Сентябрь. Пакистан

Жара и горы…

Жара тягучая, липкая, стекала в долины с рыжих каменистых склонов гор, заполняя собой все, куда только проникал воздух. Ветерок, продувавший долину в местах, где к ней подступали желоба лощин, не приносил облегчения. Картрайту казалось, что его заставили дышать струей разогретого фена. С горечью он подумал, что скоро ему станут просто невмоготу дальние перелеты с резкой сменой часовых поясов и климатических зон. Тогда придется искать местечко попроще и оставлять дело, которое так любил.

Горы и жара…

Каменистые кручи теснили долину со всех сторон. С запада к ней подступали кряжи хребта Самана, с юго-востока на нее давили отроги Сургхара. Голубая «хонда», напряженно гудя, наматывала на шины горячие километры магистрали Пешавар – Кветта. Предварительно изучая карту, Картрайт обратил внимание на интересную особенность этой дороги. В общественном мнении ее маскировало название, отсылавшее к названиям двух городов. Ведь никого не удивляет, что существует шоссе, связывающее Вашингтон и Нью-Йорк, Лондон и Эдинбург. Но магистраль, по которой Картрайт собирался добраться до Мирамшаха, рождалась у невзрачного городка Ландихана, лежавшего у восточных ворот Хайбера, и кончалась далеко на западе страны, на краю пустыни Гармсер у хилого кишлака Джуззак. Главным смыслом дорогостоящей магистрали было то, что она, как клинок, пронизывала насквозь земли пуштунов и белуджей, повторяя крупные изгибы афгано-пакистанской границы.

Такие дороги военные называют рокадными, и у людей сведущих их назначение не вызывает сомнений. И вот теперь Картрайт своими глазами видел артерию войны. То и дело навстречу и вдогон шли тяжелые военные грузовики. Опытный взгляд выхватывал в горном пейзаже приметы радарных станций, армейских складов, стрельбищ и танкодромов. Удручающее впечатление бесперспективности, нищеты и бесправия оставляли палаточные лагеря афганских беженцев. Колючая проволока вокруг, латаные-перелатаные, выгоревшие армейские тенты, голопузые босоногие дети, копающиеся в песке; дряхлые седобородые старцы и придавленные заботами женщины… Иногда вдоль дороги бродили верблюды, унылые, с глазами задумчивыми, озабоченными, и, глядя на мир, монотонно жевали, жевали, жевали…

Временами Картрайт бросал взгляды на сопровождавших его пакистанцев – водителя черноусого Гуля и смуглолицего лейтенанта спецслужбы Нур-уль-Хака. Они не реагировали ни на мирную красоту природы, ни на картины людского бесправия и нищеты. То, что не носило на себе военных знаков отличия, их не касалось, не волновало.

Мирамшах в качестве начальной точки расследования Картрайт выбрал по вполне определенным причинам. Подсказка Смайлса лишь убедила его в правильности выбора, сделанного задолго до прибытия в Пакистан. Картрайт был высоким профессионалом. Острый ум и жесткая деловая хватка позволяли ему прорабатывать план предстоящей операции так глубоко и точно, что еще ни разу он не терпел серьезных провалов при расследовании крайне запутанных и таинственных дел.

Еще в Вашингтоне, работая с материалами досье, Картрайт обратил внимание на фамилию Мирзы Икбала Байга – мафиози, неуязвимого для пакистанской полиции. Он возглавлял крупный наркосиндикат и располагался со своей штаб-квартирой в Лахоре. Однажды два сотрудника Би-Би-Си решили подготовить сенсационный материал и явились в кабинет Байга, расположенный в кинотеатре «Плаза». Замаскировав камеру и микрофоны, они в открытую начали расспрашивать могущественного мафиози о его причастности к торговле героином. По сигналу хозяина в комнату вошло не менее десятка головорезов. Они скрутили журналистов, переломали им аппаратуру, самих жестоко избили и выбросили на улицу. Не куда-нибудь, а прямо к дверям главного полицейского участка города. Полицейские, демонстрируя полное равнодушие, наблюдали за происходившим и не вмешивались в события.

Все эти факты нашли отражение в досье, подтверждая, что связи Байга паутиной опутали власти Пенджаба и государства. Чем глубже вникал Картрайт в обстоятельства, тем яснее становилось, что безнаказанность этого грязного типа во многом зависит от самих американских политиков. Ударив по Байгу или позволив ударить по нему местной полиции, администрация невольно скомпрометировала бы десятки видных чиновников и политиков, которые полностью поддерживают политику США в этом районе мира. Падая со своей высоты, Байг неизбежно опрокинул бы другие тяжелые фигуры, которые помогали американцам выиграть их партию в мировые шахматы.

По документам, которые имелись в разного рода досье, Мирза Икбал Байг был замечен в тесных связях с подозревавшимся в торговле наркотиками испанцем – Дон Хуаном де Гарсиа. В июне и в самом начале августа тот приезжал в Пакистан и оба раза имел встречи с Байгом. Первый раз в Равалпинди, второй – в Пешаваре. Установлено также, что в Кохате состоялась встреча де Гарсиа с уоррент-офицером армии США Игнасио Эрнандесом. Последующая проверка показала, что Эрнандес двоюродный брат де Гарсиа по матери.

Работая с досье де Гарсиа, которое составил Интерпол, Картрайт обратил внимание, что о пребывании Испанца в Пакистане там не сказано. Его контакты с Байгом, на чье имя имелось отдельное досье, также не были зафиксированы. Кто-то оберегал подопечных международной полиции от ее слишком горячих забот.

Мирамшах полностью оправдывал название дыры, которым его наградил Смайлс. К тому же это была дыра, проклятая миром и отданная богу войны. Обычный крупный восточный кишлак лежал на тракте, который вел через границу к афганскому Хосту. Именно это обусловило возникновение здесь огромного военного флюса. По улицам в одиночку и группами бродили босые и обутые бородачи и безусые юнцы – бебрито, вооруженные самыми современными автоматами, с гранатами на поясах. Когда машина делала поворот, Каррингтон заметил через открытую калитку усадьбы стоявшую во дворе ржавую горную пушку. У мечети толпились солдаты в пакистанской форме.

Уоррент-офицер Игнасио Эрнандес, предупрежденный из Пешавара заранее, встретил Картрайта на контрольно-пропускном пункте базы. Картрайт с интересом взглянул на человека, на работу с которым он возлагал особые надежды. Невысокий, все еще подтянутый, но явно расположенный к полноте брюнет с красивым женственным лицом оперного тенора, казался встревоженным.

– Трудный день, мистер Эрнандес? – спросил Картрайт.

– Да, сэр. Дел здесь, скажу прямо, немало.

– Мне жаль вас, но мой приезд не принесет вам облегчения. Наоборот, я постараюсь поддать жару, чтобы вы здесь не забывали о том, что Америка вас тоже не забывает.

– Воспринимаю это как шутку, сэр, – улыбнулся Эрнандес.

– Напротив, это все очень серьезно. Где мы можем уединиться?

Они прошли в офис, где у Эрнандеса оказался свой небольшой, но довольно уютный кабинет с кондиционером.

– Тут можно говорить открыто? – спросил Картрайт, оглядевшись.

Эрнандес пожал плечами.

– Я уверен, что наши друзья прислушиваются ко всему, о чем мы говорим. Однако внимания не обращаю. Мне нечего скрывать от них, мистер Мидлтон. У нас общее дело.

– Прекрасно! – усмехнулся Картрайт. – Но поскольку будут затронуты факты, касающиеся ваших личных дел, мне кажется, не стоило бы их доверять чужим ушам.

– Тогда я включу радио, – согласился Эрнандес. – И дам звук погромче.

Они сели.

– Что вам с дороги? – спросил уоррент-офицер. – Кофе? Тоник? Сок?

– Лучше апельсиновый, – сказал Картрайт. – И холодный.

Тут же, не вставая, Эрнандес протянул руку к рефрижератору, достал банку и поставил ее перед гостем.

– Пожалуйста, сэр. И я вас слушаю.

– Не торопите, мистер Эрнандес, свое беспокойство, – ответил Картрайт. – Наш разговор нарушит ваше душевное равновесие надолго. Потому подышите спокойно в последние минуты и наберитесь мужества.

– Вы меня зря пугаете, сэр, – бросил Эрнандес с чувством достоинства. – Я здесь делаю дело, которое мне поручили. Делаю его в меру сил и знаний. Делаю его честно и ничего не боюсь!

– Браво! – сказал Картрайт. Он открыл банку, налил в стакан сок, с видом знатока посмотрел его на просвет, выпил два глотка. – У меня нет желания и нужды пугать вас…