Литературная Газета 6430 ( № 37 2013) - Литературка Литературная Газета

* А вот позвонил бы мне как-нибудь Роман Абрамович и сказал :

– Витя, я просто обалдел от твоего нового романа! Может быть, я могу для тебя что-нибудь сделать?

– Ну… Разве что издать томик этих вот блокнотов…

– И всё?!

– Тогда три томика… В приличном полиграфическом исполнении…

– Обязательно, Витя! – воскликнул олигарх с подъёмом. – Ты позвони мне как-нибудь! На Чукотку! Меня там знают!

* Сама жизнь талантливых людей – любовь, несчастья, пьянство, безумства – входит в духовное богатство нации. Можно не читать Белого, Чёрного, Бедного, Горького, Голодного, но знать их жизнь не помешает. Очерк о личной жизни Анны Ахматовой может оказаться духовно ничуть не менее значительным, нежели её поэзия.

* Образность в литературе – это хорошо, но есть опасность, что в образной литературе, кроме самолюбования автора, вернее, любования автора своими образами, больше ничего и не обнаружишь.

* Чёткий и продуманный план романа – верный путь к поражению.

* Крик в нижнем буфете:

– Извините, ребята, понимаю, что вам неприятно это слышать, но я обалденно талантлив!

* Известность просто обязывает жить не по средствам – с дешёвым подарком не придёшь, плохую водку не принесёшь, поддельные духи не вручишь, подвянувшие розы не купишь… И самое обидное – лишнего не выпьешь.

* П. Чаадаев: «Горе народу, если рабство не смогло его унизить, такой народ создан, чтобы быть рабом».

Петруша, ты чо, совсем? Всё наоборот. Поистине велик народ, которого даже рабство не смогло унизить.

* Мелькнувшая мыслишка – это по чьему-то недосмотру распахнувшаяся на секунду форточка в суть вещей. Пришёл хозяин, захлопнул форточку, и опять в мире стало затхло и глупо. Не успел записать – сам виноват. Думай не думай – не вспомнишь, и не твоя в этом вина, просто форточка захлопнулась.

* Мысли на ровном месте не возникают, мысли возникают на жизненных колдобинах, рытвинах, ямах. А на ровном месте может возникнуть только желание выпить в нижнем буфете с хорошим, трезвым человеком. Хотя встретить в нижнем буфете трезвого человека… Дай вам Бог удачи!

* К мысли я не готовлюсь, не вымучиваю её, я к ней крадусь, как к осторожному и опасливому зверю, готовому мгновенно исчезнуть в непроходимой чаще догадок, потерь и беспомощностей.

* Возникшие, но позабытые, упущенные мысли – как брошенные дети. Кто подберёт, с теми и жить будут. С неродными.

* Неожиданно посетившая мысль, как и неожиданно посетившая женщина, может навсегда остаться в памяти. Как праздник.

* Выношенная мысль часто оказывается замусоленной, заношенной, как несвежая рубашка.

* Через неделю после пьянки мыслишки разные начинают оживать, лапками шевелить… Как дохлые мухи по весне между рамами окна.

* Многие мысли Толстого в дневниках выдают заданность. Просто чувствуешь – открыл мужик блокнот и думает, какую бы умную мысль записать. А поскольку не дурак – сочиняет и записывает. Он не живёт этой мыслью, он слепил её, как столяр лепит табуретку из готовых деталей.

* Юрий Олеша: «Да здравствует мир без меня!» Выпендриваешься, Юра. Да и в литературном смысле эти слова тоже… Слабоваты.

* Записные книжки Венички Ерофеева – милый такой, шаловливый цинизм. Он как бы постоянно опасается выглядеть слишком уж хорошим, примерным. И дерзит, как ребёнок, который всё делает наоборот.

* Говорят, что боль обиды, оскорбления с годами гаснет, как бы растворяется во времени. Чушь. Ничуть. Боль просто погружается в твои глубины и затихает там в целости и сохранности. Вроде окаменевает. Но стоит только неосторожно тронуть её – обожжёшься, вздрогнешь от одного только прикосновения к старой боли.

Она живая, она пульсирует. Она ждёт. Она ничего не забыла.

* Бывают оскорбления, суть которых проясняется не сразу, через годы. И невинное вроде бы словцо, произнесённое когда-то, жест, взгляд вдруг вспыхивают в истинном свете и наливаются булыжной тяжестью. И цветок превращается в камень, поцелуй – в пощёчину, улыбка – в оскал.

* А литература как была заказной, так и осталась. Но если раньше наш брат описывал производственные, социальные, политические достижения, то теперь в чести бесконечные стоны по России. Нынешних поэтов без слёз слушать нельзя. Не стихотворцы, а какие-то кладбищенские плакальщицы.

Снова повторяю – нельзя своей стране предрекать печальное будущее, прогнозы имеют обыкновение сбываться. Даже самому себе нужно предсказывать только счастливые времена.

* Мужское отношение к женщине требует допущения близости к ней, впрочем, лучше сказать – с ней. Иначе это будет просто стерильная вежливость, в чём-то даже для неё оскорбительная. Другими словами, галантность должна иметь половую окраску.

* Песня исполнялась 10 лет назад и нате вам – ретро. А Бах писал 250 лет назад – и никому в голову не придёт назвать его опусы ретро. Как всё-таки всё относительно.

* Я не встречался с известными людьми, близко их не знал, и мне нечего о них рассказать. Но о каждом, с кем дружил, пил водку, шатался по улицам, могу написать роман. Все они интересны, необычны, значительны. Почему-то кажется, что знаменитости пусты и унылы, что говорить они могут только о себе любимых. Маринина по телевидению полчаса рассказывала, что она ест, что пьёт, в каком порядке, кто ей готовит, какие у неё кастрюли, ложки, вилки, тарелки…

* Мы живём не только нашими знаниями, но и нашими же заблуждениями, нашим невежеством. И при этом их, зарубежные заблуждения о нас, возводим в ранг истины. Душевная щедрость, блин! Да ладно, дескать, от нас не убудет!

* Да, мы темны, мы даже дики! Невоспитанны! У нас ужасные манеры! Мы некрасиво едим, много пьём. Редко гладим штаны. Вряд ли у кого из нас можно обнаружить носовой платок, да и тот слежавшийся, поскольку мы не знаем, для чего он предназначен.

Да! Всё это так.

Но мы разгадываем кроссворды с вопросами об американских штатах, реках и озёрах (никогда там не побывав), о французских королях, писателях и композиторах (дай Бог французам столько знать о них), о немецких философах, древнегреческих богах и богинях, о филиппинских островах, спутниках Марса и Сатурна…

Попробуйте вы, изысканные, изящные и выкупанные!

А ещё мы можем вычислить убийцу у Агаты Кристи, Жоржа Сименона или у того же Виктора Пронина задолго до того, как его будет знать сам автор.

* У них там, в Европе, свобода простирается до первого полицейского участка, а у нас воля – до Тихого океана. И мы никогда с ними не сольёмся в экстазе. У них перед нами комплекс превосходства, основанный на врождённом комплексе неполноценности. Перед нами же! Да-да, перед нами, грубыми, пьяными и снисходительными к их высоким манерам.

А что у них кроме манер?

* Чем хороши американские фильмы – там можно не переживать. В конце герои обязательно обнимутся и сольются в красивом поцелуе, хотя у него оторвана половина туловища, а у неё из четырёх конечностей осталась одна. Но при этом они будут веселы, хороши собой и счастливы всю оставшуюся жизнь, окружённые оравой очаровательных ребятишек.

* – Ты будешь проклят собственным народом, – сказал я как-то Ленину при встрече на немчиновской платформе.

– Это неважно, – отмахнулся он. – Лишь бы помнили. А за это, батенька, я спокоен. Герострата забудут, а меня будут помнить.

* Однажды на проспекте Революции в Немчиновке я нос к носу столкнулся со Сталиным – он привычно торопился к ларьку за утренним пивком.

– Иосиф Виссарионович, – остановил я генералиссимуса, – а как ты относишься к Ельцину?

– Не ко мне вопрос, – ответил он, не останавливаясь. – Это клиент Лаврентия Павловича. Думаю, он примет правильное решение.

* Ошибка большевиков в том, что они делали ставку на послушную, преданную, подавленную серость. И одновременно взращивали собственных могильщиков – образованных, тщеславных, но обиженных, прекрасно знающих их грехи. То, что произошло, было непредсказуемым, но не могло не произойти. Путь Горбачёва – врага, проникшего в самые верхи, как единственную возможность разрушения системы я предсказывал где-то в середине шестидесятых, бродя с друзьями по днепровской набережной после стаканчика-второго сухого красного вина.

* Путин плох? Может быть. Но поскольку в три смены заработали брошенные при Ельцине военные заводы, меня он вполне устраивает. Дай Бог ему здоровья.

* Писатели невольно, сами того не замечая, мыслят посмертным признанием, посмертными книгами. Дескать, вот помру, тогда-то всё и начнётся.

Ошибаетесь, ребята. Ничего не начнётся. Всё, что с нами происходит, происходит вчера, сегодня, в лучшем случае завтра. А дальше – тишина. Исключения бывают, но не чаще, чем одно на сотни тысяч пишущих и жаждущих. И в этих исключениях жестокости и несправедливости не меньше, чем было при жизни.