Темнейшая судьба (ЛП) - Шоуолтер Джена

Брохан покачал головой. Он отказывался ей верить, но ее заплаканные глаза его убедили. Она действительно просила пощады для своих мучителей.

Он подчинился… с трудом. Хотя его ярость не утихла, он подскочил к своей богине. Своему котенку. Слезы навернулись ему на глаза, когда он осмотрел все ее раны. Как можно нежнее Брохан освободил ее из пут. И ее тело сразу же обмякло.

В горле у него образовался комок, который его душил.

— Я здесь, котенок. Я здесь. Все наладится. — обхватив ладонями ее щеку, он повернул ее лицо к себе.

Воспаленные глаза, остекленевшие от боли, пытались сфокусироваться на нем. Свободной рукой Брохан вытащил кляп. Все это время Принцесса бегал кругами вокруг них.

— Мне так жаль, что я не снял наручник. Мне так жаль, что я подтолкнул тебя к этому.

— Больше нет нужды меня спасать. — ее голос был прерывистым, слова невнятными. — Ключа нет. Это только слухи. Я не могу спасти МакКадена. Не так, как ты надеешься.

— Я уже начал подозревать. Мы поговорим об этом, когда ты поправишься. — она исцелиться. На меньшее он не согласен. Брохан старался держаться как можно спокойнее, изо всех сил стараясь ее не толкнуть. — Пойдем домой, хорошо? Позволь мне позаботится о тебе.

— Нет, — ответила Виола со стоном, борясь с ним, несмотря на слабость. — Я не стану пленником.

— Я больше никогда не совершу подобной ошибки, клянусь. Пожалуйста, котенок, окажи мне честь. Я тобой очень дорожу.

— Мной? — ее сопротивление ослабло, пока Виола полностью не обмякла.

— Пошли, Принцесса, — сказал он, пока Виола не успела передумать. Он переместился в ее спальню. Животное последовало за ним.

Брохан прошел в душевую кабинку. Не выпуская из рук свою добычу, он открыл воду. Кровь и грязь потекли в канализацию. Он не стал утруждаться себя попытками раздеться — просто сел и прижал богиню к своей груди. Сняв с нее платье, он оценил ущерб. Ее бедная культя так и осталась живой раной.

— Всегда оказываюсь в воде, — пробормотала она, когда их окутал пар. — Логично. Мою мать зовут Диона. Первая жена Зевса.

— Океанида и мать Афродиты?

— Та самая.

— Но именно эта богиня заключила тебя в Тартар, да? — та, которая заточила ее в детстве.

— Угу. После того, как я сбежала от нее, она обвинила меня в ужасном преступлении. Приказала арестовать. И да, я вроде как убила ее слуг и разрушила ее дом. Если это означает, что все они умерли, крича, а я оставил это место в пепле. Но у меня была веская причина! Моя свобода. Она боялась, что Зевс узнает правду о ее романе с кошкой-оборотнем. Не то чтобы я помнила эту ужасную, разрывающую душу правду целую вечность.

— Что случилось с твоей памятью?

— Демон. Ему нравится что-то скрывать от меня. Особенно нравится заставлять верить, что я обрекла себя на пожирание душ. Думаю, осознание того, что твоя мать разрушила твою жизнь, не способствует твоему самоуважению. Но я отвлеклась. Мой отец был… — Виола застонала. — Не могу поверить, что признаю это вслух. Он был безродным… мартовским котом. Он подарил мне девять жизней, каждая из которых связана с одной из моих способностей. Именно из-за него моя божественность вращается вокруг Загробной жизни. Я использовала две из этих жизней, чтобы сбежать от нее, и три, чтобы выбраться из Тартара. Затем я отдала одну Принцессе.

Комок в горле помешал ему говорить, поэтому он просто поцеловал ее в висок. Виолу предала женщина, которая должна была ее любить и защищать. У нее не было друзей. Неудивительно, что она ненавидела оставаться одна. Неудивительно, что она отрубила себе руку, чтобы сбежать из тюрьмы. Неудивительно, что она так привязана к своему малышу — единственному существу, который был ей верен.

— Я могу отдать одну и МакКадену, — отчаянно предложила она. — Ему, вероятно, придется питаться как Принцессе, но он будет жить. Или могу помочь ему стать вампиром. Что тебе больше нравится.

Все его существо отвергало мысль о том, что Виола расстается с очередной жизнью, оставив себе только две и лишив себя способности, необходимой для ее безопасности.

— Ты не откажешься от одной из своих жизней. Обещай мне.

— Ни за что, — ответила Виола чуть громче.

Вместо того чтобы спорить с ней, он сказал:

— Прямо сейчас ты должна сосредоточиться на исцелении. — пока он обрабатывал ее самые серьезные раны, то признался: Я был безутешен без тебя, котенок. Вне себя от горя. Я обыскал столько миров. Задал вопросы тысячам бессмертных. Не имея возможности найти тебя… — он содрогнулся.

— На земле потерянных никого невозможно отследить. — ее слова звучали все более и более отчетливо. — Как ты выслеживал меня раньше?

Должно быть, его комплименты придавали ей сил.

— Мы обсудим это позже, хорошо? Прямо сейчас я хотел бы перечислить все то, что меня в тебе восхищает.

— Ммм. Да. Нет! — она резко покачала головой. — Обсудим, как ты меня выслеживал, сейчас.

Хоть он и боялся ее реакции, но сказал правду.

— Татуировка на плече. Она мистическим образом связана с твоей кровью.

Секунды проходили в напряженном молчании, пока он отмел бесчисленные оправдания своим действиям.

— Из всех навязчивых поступков, что ты совершил, — наконец сказала она, и Брохан уже мысленно приготовился к худшему — уйти от нее. — Этот лучший. — он уловил улыбку в ее тоне? Возможно. Здоровый румянец выступил на щеках. — Ты совершенно мной одержим.

— Да, — сказал он с кивком. — С первого момента как увидел, я желал только тебя и никого другого. Нет никого лучше.

Ее румянец стал еще ярче, кожа на изуродованном запястье срослась. Но всего через несколько секунд румянец исчез, и исцеление прекратилось. Она вздрогнула, прижавшись к нему.

— Те люди меня ненавидели. Некоторым из них я причинила боль так же, как тебе и МакКадену. Я просто… я хотела спасти своего малыша. — Виола всхлипнула, и слезы потекли по ее щекам. — Он мой лучший друг.

— Знаю, котенок. Знаю. — Брохан качал ее, пока она плакала, и его сердце разрывалось. — Ты прекрасная мать. Именно такую я искал для МакКадена. — «такую я хочу для своих будущих детей».

Сможет ли он завоевать эту драгоценную женщину, когда многие другие потерпели неудачу? Нет, не сможет. Он сделает это. Потому что должен. Потому что не мог представить свою жизнь без нее. Она служила именно тем стимулом, которого у него никогда не было. Удовольствием, которое он всегда мечтал испытать. Утешением, в котором он и не подозревал, что нуждается.

Когда ее слезы иссякли, она снова прижалась к нему, ее веки сомкнулись. Вскоре дыхание Виолы выровнялось. Он закончил мыть ее, затем выключил воду, вытер ее и отнес на кровать, где укрыл одеялом. Он должен был сказать своему брату и Фэрроу, что нашел ее, но не мог заставить себя уйти. Когда она проснется, он будет здесь.

Оставить ее? Никогда снова.

— Брохан? — позвала она невнятно, борясь со сном.

— Да, котенок?

— Ты влюбился в меня.

— Я… возможно, — прохрипел Брохан.

— Тогда я, должно быть, какая-то особенная, — сказала она и медленно выдохнула, уплывая в страну сна.

Он снял с себя промокшую одежду и лег рядом с ней, стараясь не побеспокоить ее раны. Так же осторожно он уложил ее поудобнее, прижавшись грудью к ее спине и расправив под ней крыло. Ох, как это казалось правильно… как идеально ее тело прижималось к его.

Если он ее потеряет… в горле зародился рев отрицания, но он прикусил язык, прежде чем с губ сорвался самый слабый звук. Напугать ее? Нет.

Принцесса запрыгнул на кровать и устроился с другого бока Виолы.

Даже во сне она чувствовала близость питомца и бормотала всякую чепуху, протягивая к нему руки. «Хочу, чтобы она так ко мне тянулась».

Брохан не спал с момента ее исчезновения, но был слишком взвинчен, чтобы заснуть.

Он цеплялся за свою пару, как за спасательный круг. Возможно, так оно и было. Впервые за все время его существования удовлетворение было в пределах его досягаемости. В его объятиях лежала его богиня… но она могла прогнать его, когда проснется. Отрекшиеся охотились за ней из-за ключа, которого у нее не было, и воины никогда не поверят правде.