В огонь и в воду - Амеде Ашар

Как ни легко взошел он на балкон, но в ночной тишине все было так безмолвно, что как только Югэ ступил ногой на пол, она стала прислушиваться. Скоро ей показалось, что окно открывается невидимой рукой, легкий треск паркета предупредил её, что кто-то ходит по соседней комнате. Она была слишком храбра, чтобы звать кого-нибудь на помощь: дочь одной из героинь Фронды, она, как и мать, вовсе не знала страха. Она подумала, не Шиврю ли это, известный своей наглой смелостью, и уже схватила кинжал, готовая твердой рукой поразить его за такую дерзость. Молча приподняв портьеру, она посмотрела.

Она задрожала, узнав Югэ де Монтестрюка. Как! Он в её комнатах, в такой час! Что ему нужно? Удерживая дыхание и спрятавшись за толстую портьеру, из-за которой могла все видеть, будучи невидимой сама, она следила за каждым его шагом. Первое её чувство было — гнев и огорчение: Югэ падал в её мнении и сердце её сжималось от сожаления. Второе чувство было удивление и нежное умиление.

После минутной нерешительности, Югэ осторожно подошел к креслу, на котором висел венок из роз, бывший сегодня на корсаже у Орфизы. Оглянувшись по сторонам, он в волнении оторвал один цветок, страстно поцеловал его и спрятал у себя на груди. Он уже хотел уходить и осторожно повесил венок на спинку кресла, Когда внимание его привлекло что-то, чего Орфиза не могла рассмотреть из-за своей портьеры. Югэ нагнулся и нежно снял с белого атласного корсажа какую-то ниточку золотого цвета: то был длинный волос Орфизы. Она улыбнулась, увидев с каким восхищением он рассматривает свою находку, как будто она дороже для него любого жемчужного ожерелья, и тихонько выпустила кинжал из рук. К чему ей нужно было оружие против такого почтительного обожания?

Долго Югэ рассматривал при свете стоявшей на столике свечи тонкие изгибы этого белокурого волоса. он то вытягивал его, то обвивал золотым кольцом на пальце. Вдруг он достал спрятанную на груди розу и, обмотав вокруг стебелька найденный волос, завязал оба конца и спрятал опять на груди, как вор, схвативший какую-нибудь драгоценность.

Он уходил тих и уже дошел было до окна, как вдруг тяжелые складки портьеры раскрылись и перед ним появилась Орфиза. Он отступил на шаг, вскрикнув от ужаса.

Окутанная белым кисейным пеньюаром, с распущенными волосами, с обнаженными по локоть руками в длинных широких рукавах, в полусвете, оставлявшим в тени её неясную фигуру, — она казалась призраком. Она сама не понимала, зачем вдруг решила показаться, и какое-то новое, неиспытанное ещё ощущение удивило её, но, притворяясь раздраженной, она спросила Югэ:

— По какому это случаю, граф, вы вошли сюда в такой час? Неужели вы обычно так поступаете и неужели вы думаете, что такой поступок — честный способ отблагодарить за мое гостеприимство и мою прямую, открытую признательность вам?

Югэ хотел отвечать, она прервала его:

— Каким путем вы попали в мои комнаты? Как? Зачем?

— Я был там внизу, под вашими окнами… Увидел свет… Сердце мое забилось, мной овладело безумие… У шпалеры растет дерево… я залез… меня все тянул свет, в котором мелькала ваша тень… Я прыгнул с дерева на балкон…

— Но вы могли упасть в такой темноте! Разбиться насмерть!

— Вы вот об этом думаете, герцогиня, а я не подумал!

— Но ещё раз, зачем? С какой целью?

— Сам не знаю… Не сердитесь, ради Бога! Я вам все, все скажу. Я искал что-нибудь из ваших вещей, что вы носили. Я хотел сделать из этого талисман себе. Мне попалась под руку роза… она была вот тут, в этом венке… я взял её.

— Но если уж вам так хотелось этого цветка, почему вы прямо у меня не попросили его?

— Как, попросить у вас! А какое я имел право на такую огромную милость? Нет! Нет! Я бы ни за что не посмел! Но вы уезжаете и я не знаю, когда опять вас увижу! Моя голова помутилась. Я не хотел всего лишиться от вас. Ах, герцогиня, я так люблю вас!

Этот крик, вырвавшийся из глубины его души, заставил её вздрогнуть.

— Так вы и в самом деле меня любите? — спросила она глухим голосом. И вы не в шутку сказали мне тогда, что хотите посвятить мне свою жизнь?

— В шутку! Но во мне говорило все, что только есть самого лучшего, самого искреннего! Эта любовь овладела всем моим существом с первого же взгляда, который я осмелился поднять на вас. Каждый день, проведенный у вас на глазах, делал эту любовь сильнее и глубже. Я живу только вами и хотел бы жить только для вас. Неужели вы не поняли, не догадались, не почувствовали, что меня одушевляет не мимолетное безумие, не каприз молодого сердца, но чувство неизменное, необъятное, неведомое? Но ведь сама смелость моего поступка служит вам доказательством моей искренности. Моя надежда, моя мечта — это вы. Мечта такая высокая, что даже теперь, когда вы мне позволили стремиться к этому блаженству, я не знаю, каким чудом могу его достигнуть. Я вижу вас среди звезд. Но мысль, что сам Бог привел меня на ваш путь, укрепляет меня и поддерживает. Ах! Если бы достаточно было храбрости, преданности, всевозможных жертв, беспредельной любви, безграничного уважения, ежеминутного обожания, я, может быть, заслужил бы вас и вся жизнь моя ушла бы на любовь к вам! Взгляните на меня, герцогиня, и скажите сами, разве я говорю неправду?

Эта пламенная речь, столь непохожая на придворные мадригалы будуарных поэтов, какие привыкла слышать до сих пор герцогиня д'Авранш, увлекла её, как порыв бури.

— Я верю вам, граф, — отвечала она, — и я уже тогда поверила вашей искренности, когда сказала вам, что буду ждать три года. Но одних слов мне мало! Мне кажется, что если бы я любила, как вы любите, я ни перед чем не остановилась бы, чтобы добиться успеха. Мой девиз: "Per fas et nefas!" "Во что бы то ни стало!". Если вашу душу, как вы говорите, наполняет любовь, то вы будете помнить эти слова, не будете оглядываться назад, а будете смотреть только вперед!

Он готов был кинуться к её ногам, но она удержала его и продолжала:

— Вы у меня взяли, кажется, розу? Верните мне её.

Югэ достал розу, подал ей и попытался поцеловать ей руку, но она высвободила её и, подойдя к столу, взяла с него книгу и, проведя ногтем черту на раскрытой странице, сказала:

— Можете прочесть, граф, и да сохранит вас Бог!

Орфиза вышла из комнаты бледная. Югэ схватил книгу. с первых же строк он узнал песнь о Сиде, славном кастильском рыцаре.

— Орфиза! — вскричал он.

Но его руки встретили колебавшиеся ещё складки портьеры за вышедшей графиней. Югэ не осмелился за ней последовать.

15. Игра случая

Недаром боялся Монтестрюк минуты отъезда: после деревенской жизни, которая сближала его все больше с Орфизой де Монлюсон, наступала жизнь в Париже, которая должна была постепенно удалять его от нее. Кроме того, разные влияния, которые были совсем незаметны в тени деревьев замка Мельер, неизбежно завладеют герцогиней, как только она приедет в Париж. И в самом деле, Югэ скоро увидел разницу между городским отелем и деревенским замком.

С появлением герцогини при дворе, дом её хотя и оставался открытым для Югэ, но он мог видеться с ней лишь мимоходом и не иначе, как в большом обществе. Для его любви после жаркого и светлого лета настала холодная и мрачная зима.

И странная же была Орфиза де Монлюсон! Молодая, прекрасная, единственная дочь и наследница знатного имени и огромного состояния, она была предметом такой постоянной лести, такого почтительного обожания, видела у своих ног столько благородных поклонников, что не могла не считать себя очень важной особой и не думать, что ей все позволено. Кроме того, её приучили видеть, что малейшая милость, которую ей было оказать кому-нибудь мимоходом, принималась с самой восторженной благодарностью. Против её капризов никто не смел возражать, желаниям её никто не смел противиться. Благодаря этому, она была то величественна и горда, как королева, то причудлива, как избалованный ребенок.

После сцены накануне её отъезда в Париж, оставшись наедине со своими мыслями, она сильно покраснела, вспомнив прощание с Югэ, и как под влиянием позднего часа и молодости у неё вырвалось почти признание, потому что разве не признанием был отмеченный ногтем стих из Сида Корнелия?

Как! Она, Орфиза де Монлюсон, герцогиня д`Авранш, покорена каким-то дворянчиком из Гаскони! Она, которой поклонялись вельможи, бывшие украшением двора, в одно мгновение связала себя с мальчиком, у которого только и было за душой, что плащ да шпага! Гордость её возмущалась и, сердясь на себя, она дала себе слово наказать дерзкого, осмелившегося нарушить её покой. Но если он и выйдет победителем из предложенной ей борьбы, он сам ещё не знает какими жертвами ему придется заплатить за свою победу!

С первых же дней Орфиза показала Югэ, какая перемена произошла в её мыслях. Она приняла его, как первого встречного, почти незнакомого.

Затерянный в толпе посетителей, спешивших поклониться всеобщему идолу, Югэ почти каждый день встречал в отеле Авранш и графа де Шиврю. Продолжая осыпать его всякими любезностями, граф Цезарь, носившийся в вихре увеселений и интриг, тем не менее отнесся к нему, как вельможа к мелкому дворянину. Но у Югэ мысли были заняты другим и он не обращал внимания на такие мелочи.