Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник) - Борис Подопригора

Вернувшись в Тарик, Обнорский немного успокоился, проанализировал свое поведение и с безнадежной отчетливостью осознал, что он абсолютно полный мудак. От этого вывода ему стало так горько и стыдно, что он чуть было не побежал в Кратер искать Лену, но вовремя понял, что ее там уже не найдет, – время подходило к девяти вечера, все лавки закрывались. От досады и злости на самого себя Андрей захотел выпить, но перед этим решил наложить на себя «епитимью» – сделать генеральную уборку в комнате, которая была загажена уже до полного свинства. Хоть и маленькая у них с Ильей была комнатка, но для того, чтобы ее, как выражался Семеныч, «отпидорить на ять», Андрею потребовалось часа полтора, а когда он наконец закончил и удовлетворенно оглядел приведенное в человеческий вид жилище, в дверь неожиданно постучали. Сердце у Обнорского почему-то бухнуло (непонятно, кого он рассчитывал увидеть за дверью), и как был, полуголый, он бросился открывать. На пороге стоял майор Пахоменко и с усмешкой разглядывал своего подчиненного:

– Здорово, ваше благородие! В гости пускаете?

– Кого? – тупо переспросил Обнорский.

Пахоменко заржал, и Андрей, спохватившись, сделал приглашающий жест рукой:

– Конечно, Виктор Сергеевич, заходите, пожалуйста…

Пахоменко зашел, огляделся и уважительно присвистнул:

– Молодец, аккуратно живешь… А еще говорят, что все переводяги – засранцы… Сюда хабиров на экскурсию водить можно.

Обнорский скромно потупился и не стал пояснять, что еще два часа назад в его комнату лучше было бы не пускать никого, кроме, может быть, режиссера фильмов ужасов, чтобы тот поучился, какие декорации делать к своим картинам.

Между тем референт развалился в кресле и начал трепаться о всякой ерунде, время от времени хитро поглядывая на Андрея.

Наконец собравшись вроде бы уже уходить, Пахоменко сделал вид, что «вспомнил»:

– Слушай, совсем забыл спросить-то тебя: ты завтра во сколько из своей бригады возвращаешься?

– Часа в четыре, – пожал плечами Обнорский. – А что? Подежурить надо?

Референт усмехнулся и помотал головой:

– Да нет, с дежурством пока все по графику… Тут вот какая интересная история вышла: возили мы сегодня в Кратер с Генкой двух стюардесс – одна его старая знакомая, а другая молоденькая совсем, Леночкой зовут… Да ты сядь, сядь, чего вскочил-то? Так вот, отвезли мы, значит, девчонок на шуф[54], все нормально, можно сказать, культурно… Пока Лена себе какое-то платье выбирала, мы немного вперед ушли, потом вернулись, а девчонка вроде как не в себе малость, злющая, как кошка дикая, стоит, глазами сверкает… И как накинется, понимаешь, на меня, как начала какие-то страшные ужасы рассказывать про какого-то законченного хама – переводчика Андрея из Ленинграда, черненького такого… И на меня попутно чуть ли не бочку говна выкатила – а за что, спрашивается?

Андрей почувствовал, как заливается краской его лицо, и попытался что-то вякнуть:

– Товарищ майор, я…

Но Пахоменко не дал ему договорить, продолжив свой издевательский рассказ:

– Я ей говорю: ошибка, мол, девушка, какая-то, наши переводяли в одиночку вечером по Кратеру не шляются и к советским стюардессам не пристают, потому как парни они дисциплинированные, про приказ 010 помнят и вообще быть такого не может, не иначе шпиен к вам подкатывался, провокацию сделать хотел… А она меня не слушает, говорит: передайте, мол, этому шпиону ленинградскому, что он, что он… А я ей говорю: вы, Леночка, уж лучше сами ему скажите все, что хотите, не надо из старого майора почтовый ящик делать. Короче, студент, у них отлет завтра в 16.50. Пусть твои мусташары завтра тебя на кругу у гостиницы «Аден» ссадят, там хватай такси и дуй в аэропорт, может, и успеешь. Скажешь советникам, что я разрешил, они у тебя вроде мужики нормальные. Мы с Генкой тоже там будем – девчонки согласились с собой в Москву пару посылок прихватить, – так и быть, довезем тебя потом до Тарика. Только ствол с собой не бери, нам еще в аэропорту вестерна не хватало для полного счастья.

– Спасибо, товарищ майор, – замямлил Андрей, пряча глаза. – Спасибо.

– Немае за шо, – развел руки Пахоменко и улыбнулся. – Шустрые, однако, хлопцы в Питере, кто бы мог подумать… Совсем как я в молодости. Ну бывай, студент.

И Пахоменко вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, оставив Обнорского пускать счастливые слюнки через нижнюю губу.

Пить в этот вечер Андрей не стал – некогда было. Как только референт ушел, Обнорский, пометавшись в четырех стенах и покурив, решил выстирать свою пропотевшую камуфляжку, потом долго сушил ее утюгом, потом начистил до невероятного блеска высокие десантные офицерские ботинки (новенькие, на которых, как говорил Илья, «еще муха не еблась», – Андрей их берег на дембель).

Утром Обнорский вскочил ни свет ни заря, чтобы еще раз отгладить форму, – из-за удушливой влажности постиранные вещи в Адене сохли очень медленно. Когда он спустился к советникам, уже поджидавшим у КПП машину из бригады, Дорошенко и Громов, не сговариваясь, присвистнули и спросили, какой у Андрея праздник случился. Обнорский пробубнил в ответ что-то маловразумительное, а приехав в бригаду, сразу же переоделся в б/у, – чтобы сохранить свой чудовищно мужественный десантный прикид в свежести до конца рабочего дня. За зданием штаба бригады цвело какое-то дерево, и Андрей, обдирая о колючки руки, забрался на него, чтобы наломать несколько веток со странными красными цветами, похожими на мак. Когда он появился в комнате советников с букетом, Дорошенко и Громов многозначительно переглянулись, а Обнорский сказал фальшивым голосом:

– Я сегодня должен в аэропорт успеть к отлету рейса в Союз – товарища проводить. Земляка.

Советники откровенно заржали, глядя на букет, но Андрей упорно на их подначки не отвечал и демонстративно погрузился в письменный перевод очередных рекомендаций Громова Абду Салиху… День тащился бесконечно, но и он прошел.

По закону подлости по пути из бригады на стареньком «лендровере», выделенном группе советников, пробило колесо – машина вдруг резко вильнула к обочине, чуть не кувырнувшись в кювет, а Громов, Дорошенко и Обнорский еле усидели на своих местах. В последнее время из-за все более накалявшейся обстановки они ездили через пустынный участок между Аденом и Красным Пролетарием с приоткрытыми дверцами и в постоянной готовности немедленно выпрыгнуть из машины в случае ее обстрела или подрыва на мине… Пока ефрейтор Мухаммед менял колесо, Андрей проклял все на свете, но зато потом шофер гнал как сумасшедший к кругу у гостиницы «Аден», где Обнорский перескочил в удачно подвернувшееся такси, – и все же он чуть было не опоздал.

Лена, ждавшая его в душном тесном зале старого, некомфортабельного аэропорта, уже повернулась, чтобы идти через служебный выход на летное поле, когда, сметая все на своем пути и держа полуосыпавшийся букет как гранату, в дверях показался Андрей. Перепрыгивая через какие-то тюки и их хозяев, развалившихся на полу, он в одно мгновение преодолел разделявшее их с Леной пространство и чуть не сбил ее с ног.

– Лена! Я… Вы… Насчет вчерашнего – вы не сердитесь на меня, пожалуйста, я… Просто, понимаете… как вам объяснить… это от неожиданности… Я как-то раз вас во сне видел, а тут вы в натуре… Это вам.

Он протянул ей букет, а Лена польщенно прижала его, понюхала красные цветы и быстрым взглядом окинула Обнорского с ног до головы. На этот раз, видимо, осмотр завершился более благоприятно, чем накануне, – Андрей был хорошо выбрит и умащен французским одеколоном «Шакал», пятнистая форма аккуратно стекала по фигуре в пижонские шнурованные сапожки, а из-под лихо заломленного на правую бровь зеленого берета кудрявились черные волосы – не такие длинные, как у Че Гевары на известном портрете, но тоже вполне ничего… Стюардесса не выдержала и улыбнулась:

– Я тоже вас вспоминала… Даже чувство какое-то было вчера, что мы встретимся. А вы… Даже не поговорили…

– Леночка, – задыхаясь, забормотал Обнорский, – я идиот, но это не я виноват, это здесь климат такой – знаете, англичане тех, кто в Адене больше года прожил, лишали в Великобритании на два года избирательных прав. Дело в том, что Аден расположен в кольце гор…

И Андрей на нервной почве вдруг начал читать девушке занудную лекцию о географическо-климатическом положении Южного Йемена вообще и Адена в частности.

От этого кошмара Лену избавил показавшийся в служебном проходе мужчина в аэрофлотской форме, что-то сердито крикнувший ей (слов в гомоне переполненного зала было не разобрать) и выразительно постучавший пальцем по часам на руке.

– Мне пора, – сказала стюардесса и чуть виновато улыбнулась. – Иначе выйдем из графика, и командир мне устроит такое…