Паутина - Александр Макаров

— Вон оно ка-а-ак?!

— Точно. Перевязывать умею, научили в фэзэо, и стрелять знаю, тоже в фэзэо показывали, факт налицо!

— Ай-ай-ай! — живо проговорил Калистрат, не сводя заблестевших глаз с девушки.

— Думаешь, девчата не воюют? А партизанка Зоя, а Лиза Чайкина?.. Тысчи!.. Сама читала и в кино видела. Вот бы и нам с тобой вместе, в одну бы роту: мол, друзья по каторге Капитолина Устюгова и Калистрат Мосеев…

— Ермолины наша фамиль, — поправил Калистрат задушевным тоном. — Мосей-то у нас отец был… Говорите, Капочка, слушаем. Нам это завлекательно, про фронт-от.

Он было отложил иглу и заикнулся сказать что-то еще, но в коридоре раздался всполошный крик Варёнки:

— Куд-кудах, Капка!.. Сичас жо к хозяйке, медведь полосатый, а то…

Обычную свою угрозу дурочка прокричала уже с лестницы за дверью, и Капитолина ее не расслышала.

— Станет забижать, так шуми, — строго проговорил Калистрат, видя, что девушка медлит уходить.

Но Капитолина медлила не из боязни. Твердо решив уйти из обители, как только подживет израненное стекляшками лицо, она не испытывала ни малейшего страха перед Минодорой. Всем своим существом ненавидя странноприимицу, девушка страстно хотела отомстить ей за все издевательства над собой. Сейчас, не предвидя ничего хорошего в вызове Минодоры, она решила отбиваться и в случае повторного нападения нанести врагам ответные удары. С минуту Капитолина сидела и, глядя то на стальную вязальную иглу, то на острожалые ножницы, соображала, что из них взять с собой для защиты или отпора?

Выбрав ножницы, девушка поднялась и вышла.

В большой Минодориной комнате разговаривали странноприимица с проповедницей. Пришедшая на обеденный перерыв кладовщица поминутно взглядывала на ходики и говорила не зло, но рывками, будто командовала. Платонида же была не в духе. Ее разгневало и унизило предложение странноприимицы наблюсти за больным Гурием.

— Господь ведает, кого наказует! — гордо процедила проповедница, пристукнув костылем. — Хамское семя, поделом вору и мука. Провидела я, что добром его якшание с миром не кончится!.. Зело лют спортствовать, токмо не во имя Христово!.. Не проси, мать, не пойду, заставлю Агапиту воды плеснуть псу смердящу.

— Ладно, согласна. Только не надо бы споров да разговоров меж нами перед приходом пресвитера. С Агапиткой как?

На лице Платониды мелькнуло подобие улыбки.

— Давно зрю: каждодневно крепнет в вере сестра Агапита, — твердо проговорила она, устремив вспыхнувший взгляд на небогатую в этой комнате божницу. — Раболепна зело, смиренна…

— Ты не размазывай, прямо говори: надежна?

— …к послушанию и молитве прилежна.

— Варёнка!..

— Частухи?! — вскочив и ощерясь в улыбке, спросила дурочка, дремавшая на сундуке.

— Иди к чертям с частушками, фефела; ушьми слушай чего прикажут… Зови Агапитку!

Разочарованная, что на этот раз не удалось заработать желанного кусочка сахару, Варёнка, почесываясь, убежала в обитель за Агапитой, но, что с нею нередко бывало, впопыхах перепутала имена и вызвала Капитолину.

Девушка вошла и, помня, что здесь на нее нападали сзади, остановилась у самой двери.

Однако, к ее удивлению, странноприимица повела себя совсем по-иному, чем когда бы то ни было прежде: она не влепила дурочке обычной в таких случаях затрещины, не обругала ее отборными словами, но благодушно оскалилась и даже пошутила:

— Приволокла одра заместо бобра… Агапитку зови, дурында.

Захихикав и ударяя себя ладонями по бедрам, что она делала в подражание обожаемым ею курам, Варёнка умчалась снова.

Капитолина уже надеялась, что необычайно веселая сегодня Минодора тотчас прикажет ей выйти вон, но этого не случилось. «Сейчас начнет, — чувствуя, как затрепетало сердце, подумала девушка. — Вскочит или не вскочит, завизжит или не завизжит? Если приблизится и замахнется, я всажу ей ножницы вон в то место». Всматриваясь в светлую полоску между лбом и кольцом бронзовых кос Минодоры, девушка нащупала а рукаве острия ножниц. Но Минодора не вскочила, не взвизгнула и не подбежала. Оглядев Капитолину, она самодовольно откинулась на спинку стула и, видимо позабыв, что спешит на плотину, заговорила медленно, точно напоказ процеживая слова сквозь белые острые зубы.

— Ну что, царевна-королевна, очухалась?.. Ишь те харю-то как разукрасило, фонарь к фонарю, хоть картину рисуй. Невеста у Калистрата Мосеича ни в сказке сказать, ни пером описать! Не желаешь ли вон в зеркальце поглядеться?

Она сощурилась, выдав крупные морщины на лице, и захохотала. Смех ее был настолько поддельным и неприятным, что девушка побледнела, но в разговор вмешалась Платонида. Смекнув, что происходит с Капитолиной, хитрая старуха сердито стукнула посохом:

— Ступай в обитель, раба. Не ты потребна матери-странноприимице!

Польщенная высокопарным величанием старой проповедницы, Минодора повелительно махнула девушке рукой.

Столкнувшись в дверях с Агапитой и Варёнкой, Капитолина вышла в пустую горницу Коровина и почувствовала, как подкосились ноги: еще мгновение и она, быть может, стала бы жертвой странноприимицы или ее убийцей. Запрокинув голову и пересилив саднящий в горле комок, девушка всей грудью хлебнула воздух. «Раба? — одними губами прошептала она и тут же зло усмехнулась: — Фиг я вам раба!.. Дурой побывала, факт налицо, а уж рабой — извини подвинься! Спасибо, вылечили, до гробу не забыть, а кверху пузом сами плавайте, мне еще жить охота». Она рывком отодвинула медный образок Христа в терновом венце, нажала тайную щеколду в иконостасе, но, ступив на внутреннюю лестничку, остановилась, привлеченная раздавшимся за стеной голосом Минодоры.

— Я звала, — строго проговорила странноприимица. — Вот сестра Платонида тебя нахваливает.

— Благодарствую, матушка, — подобострастно растягивая слова, отозвалась Агапита. — Спасет Христос за хлеб, за соль. А сестрице Платонидушке земно кланяюсь за ласку.

Капитолина от злости прикусила губу; она живо представила себе раболепные поклоны Агапиты перед «благодетельницами», блаженно хмурящиеся глаза Платониды и спесиво пыжащуюся на своем высоком стуле Минодору. Девушка ощутила во рту горечь давешней полыни, ее подмывало крикнуть изменнице Агапите дерзкое, обидное слово, потом хлопнуть иконостасом так, чтобы звон разлетевшихся медниц прокатился по всему дому, и, ни минуты не медля, бежать из этого вертепа на все четыре стороны. Но опять заговорила Минодора, и Капитолина снова прислушалась.

— Старшей послушницей тебя делаю, — теперь торжественно произнесла странноприимица. — Неонилка не послушница, а ослушница, да и хворая, задарма хлеб жрет… Слышишь?

— Потружусь, матушка, благодарствую.

— Капку тебе доверяю. Гляди в оба за этой змеей, она бежать норовит. Убежит — ты мне за нее своей башкой заплатишь!

— Аминь! — словно утвердив приговор странноприимицы, проговорила Платонида. — Иди, раба.

Агапита открыла дверь в горницу Прохора Петровича, и Капитолина едва успела юркнуть за иконостас в подвал.

Четверть часа назад она еще убеждала себя, что Агапита заслуживает осуждения за свое пресмыкательство перед Платонидой. Теперь презрение к страннице вскипело в душе Капитолины настолько, что девушка морщилась и вздрагивала, точно вдруг обнаружила змею, подложенную кем-то к ней в изголовье. Запершись в своей келье, она заткнула уши, чтобы не слышать даже шагов возвращающейся Агапиты, и когда странница прошла мимо, Капитолина бросилась лицом в подушку и заплакала.

В том, что зловещее предупреждение Минодоры, только что сделанное Агапите, означало смертельную опасность лично для нее, Капитолины, девушка не сомневалась. Она понимала, что люди, так безжалостно умертвившие ни в чем не повинного младенца, не остановятся ни перед каким преступлением. Но девушку и удивляло и беспокоило собственное состояние; ей чудилось, что ее сознание, ее существо постепенно и ощутимо раздваивалось: одна половина подстрекала к немедленному бегству для спасения собственной жизни, другая половина требовала набраться терпения, быть начеку, во что бы то ни стало дождаться какого-то конца и, если потребуется, вступить в любую борьбу с Минодорой и Платонидой. Всеми силами души возненавидев странноприимицу и проповедницу, Капитолина все больше и больше склонялась ко второй мысли: подраться за свою судьбу с теми, кто собирался вершить ее. Девушка, однако, тут же вспомнила, что она совершенно одинока в этом вертепе и окружена врагами или ненавистниками — ведь донес же кто-то Минодоре или Платониде о ее намерении бежать?.. Кто из двух, Калистрат или Агапита, был доносчиком?.. Ведь только с ними она делилась своими думами?..

Однако, подозревая Калистрата и Агапиту, девушка недоумевала: для чего же в таком случае мужик заступился за нее перед Минодорой, а странница отговорила от пагубного пути с воровством и указала честную дорогу?.. Неужели это были только уловки с их стороны, маскировка предателей?.. Что Агапита лицемерна, теперь сомневаться не приходилось, и в глазах Капитолины она потеряла право на всякое сочувствие и доверие, но Калистрат?.. Он не угодничает, и с тех пор, как избили Капитолину, не бывает у Минодоры. «А не лучше ли плюнуть на синяки и на обитель, послать к чертям Минодору с Платонидой и бежать? — рассуждала девушка. — Сегодня же, как только посильней стемнеет и Агапита уснет. И Агапитушке — капут!.. Капут?..» Капитолина привскочила на топчане, села и со страхом взглянула на стенку Агапитиной кельи — из-за перегородки доносился стон. Девушка вспомнила, что стонет расхворавшаяся Неонила, однако освободиться от вдруг вспыхнувшего сострадания к Агапите уже не могла. «Нет, не побегу! — проглотив снова подступившие: слезы, прошептала она, потом, сама не понимая для чего, бережно провела ладонью по стенке Агапитиной кельи. — Я удеру, а они тебя здесь… как твоего ребеночка. Не уйду, а такое придумаю, что им пухнуть придется!.. Эх, жалко, что я не комсомолка, как Надюшка или хоть как Клавка… Постой, неужели же я хуже Клавки, если бы не дезертирка?.. А вот что бы сделал совсем хороший комсомолец, если бы очутился в тайной секте? Факт бы, что с ножницами не носился: была бы ему нужда змею дразнить! И со своей бы овчиной не цацкался, спасать ее или не спасать. Он бы давно уже сходил в колхоз: вот вам, товарищи, факт налицо, вредная секта. В ней кулаки чужого труда Минодора и Прохор, детская убийца Платонида, дезертир Калистрат и одна сволочь, которую по петушиным глазам видно. Там же известная идиотка из фэзэо, наученная сектой так, что будь здоров, и еще две дурищи. Если желаете, забирайте, и вот вам все ихние ходы-выходы».