Легенда о гетмане. Том I - Валерий Евтушенко

Когда Хмельницкий подъехал к месту боя, резня уже прекратилась. Захваченные в плен поляки были связаны татарами, которые грабили обоз. На одной из телег Хмельницкий увидел окровавленного Потоцкого. Над ним с повязкой на непокрытой голове склонился Чарнецкий.

Подняв голову, гусарский полковник с откровенной ненавистью взглянул в лицо запорожскому гетману.

— Жив? — спросил Хмельницкий, кивнув в сторону молодого каштеляна дережинского.

— Умер, — глухо ответил Чарнецкий, отвернув лицо.

— Отцы ели зеленый виноград, а у детей на зубах оскомина, — всплыла в памяти гетмана цитата из Евангелия. Он еще раз с легкой грустью посмотрел на красивое, уже охваченное смертной бледностью лицо юноши и тронул острогами коня.

Глава четвертая. Корсунь

Простившись с сыном, коронный гетман не стал возвращаться в Корсунь, а остался в Черкассах, ожидая прибытия князя Вишневецкого. Воевода русский откликнулся на его призыв одним из первых, обещая подойти со своими хоругвями в Черкассы не позднее середины мая. Хотя Потоцкий и был уверен в том, что его сын разобьет казаков, он решил этим не ограничиться, а двинуться на Сечь и уничтожить Запорожье.

Меряя шагами кабинет, он говорил Калиновскому, глядевшему со скучающим видом в открытое окно:

— В этот раз меня никто не остановит. Нет, клянусь Беллоной, больше я никого слушать не буду. Дождемся князя Иеремию и вместе выступим в поход. Мы сотрем Запорожье-это проклятое змеиное логово с лица земли, навсегда уничтожим эту гидру вольнодумства и бунтарства.

Калиновский, ненавидевший казаков не меньше коронного гетмана, промолчал, задумчиво глядя в окно. Прошли уже две недели со дня отправки войска, но от Стефана Потоцкого не поступало никаких известий и это начинало тревожить польного гетмана. О том, что поляки могли потерпеть поражение, он не допускал даже и мысли, но не мог понять, почему ни от Потоцкого, ни от Барабаша за это время не прибыл ни один гонец.

Коронный гетман, между тем, распалялся все больше:

— Мы и так слишком много нянчились с этим быдлом. Тарас, Скидан, Павлюк, Гуня, Сулима — всех не перечесть. Сколько польской крови пролито, сколько убытков они нам причинили. Этот народ — все сплошь бунтари и смутьяны, мало я их пересадил на колья.

— Тем не менее, — не совсем вежливо и не впопад прервал его польный гетман, — мы не имеем никаких известий от нашего войска и, что там происходит в степи остается загадкой.

— Что пан этим хочет сказать? — сразу же набычился Потоцкий. — Может быть, пан думает, что мой сын потерпел поражение от какого-то быдла? От этих холопов, которые и сабли в руках не держали.

— Я хотел сказать только то, что сказал, — ледяным тоном процедил Калиновский, — От пана каштеляна дережинского, уже более двух недель нет никаких известий. Поэтому, я, как польный гетман, поставленный на эту должность королем и сеймом, вправе и обязан предполагать все возможные причины, помешавшие ему сделать это. Тем более, что также не было гонцов от Барабаша и Кречовского.

Лицо краковского каштеляна покрылось пунцовыми пятнами:

— Панская дерзость переходит все границы, — тоном, не предвещающим ничего хорошего, сказал он, — пан…

Он не успел закончить фразу, так как дверь распахнулась и на пороге появился дежурный офицер.

— Гонец от пана Гроздицкого с письмом к великому коронному гетману.

Когда гонец протянул Потоцкому послание от коменданта Кодака, тот выхватил его у него из рук, торопливо сломал печать и быстро прочитал. Лицо его внезапно побледнело. Он, молча протянул письмо польному гетману, и отошел к столу, опершись на него руками. Калиновский стал читать, чувствуя, как и от его лица отхлынула кровь — Гроздицкий сообщал, что реестровые казаки предали и перешли на сторону Хмельницкого, с которым соединилось также примерно четыре-пять тысяч татар. О местонахождении Стефана Потоцкого комендант Кодака не знал, но предполагал, что он должен стоять лагерем где-то в районе Желтых Вод и, по всей видимости, ему требуется помощь.

Калиновский отложил письмо в сторону и вопросительно посмотрел в глаза своему начальнику.

— Приказываю немедленно со всеми имеющимися в нашем распоряжении силами выступать к Желтым Водам, — прерывающимся от волнения голосом отдал распоряжение коронный гетман. Помолчав немного, он тихо добавил:

— Господи, только бы успеть.

Спустя некоторое время польские войска во главе с обоими гетманами выдвинулись из Черкасс. Все уже знали о том, что отряд Стефана Потоцкого из-за предательства реестровиков оказался в тяжелом положении, поэтому двигались со всей возможной быстротой. К вечеру второго дня пути поляки подошли к Маслову Броду, где и остановились на ночлег.

Когда в штабной палатке Калиновский и Потоцкий, склонившись над картой, уточняли дальнейший маршрут движения, неподалеку от нее внезапно раздался шум, послышались чьи-то взволнованные голоса, полог палатки распахнулся и оба гетмана увидели переступившего через порог человека в латах. Он был без головного убора, голова его была обязана какой-то тряпкой с пятнами засохшей крови. Следы крови виднелись и на его лице, под лихорадочно блестевшими впалыми глазами чернели темные круги. Его кираса была погнута и пробита в нескольких местах.

— Пресвятая дева Мария! — в ужасе воскликнул гетман польный, вглядываясь в его лицо, — Это же пан Марк Гдешинский, поручик панцирной хоругви полковника Чарнецкого!

— Бывшей хоругви, — глухим голосом произнес шляхтич. — Нет больше хоругви, нет нашего войска. Шемберг погиб, Чарнецкий и Сапега в плену.

— А мой сын, — вскричал Потоцкий, подбежав к поручику и схватив его за руку, — что с моим сыном?

Гдешинский с жалостью посмотрел в побледневшее лицо коронного гетмана и сказал:

— Пан каштелян дережинский был храбрым воином и сражался отважно. Речь Посполитая не забудет его подвига.

Коронный гетман отшатнулся, закрыл лицо руками и, поддерживаемый Калиновским отошел к столу.

Когда спустя некоторое время Калиновский собрал военный совет, поручик Гдешинский подробно рассказал обо всем, что произошло у Желтых Вод и у Княжьих Байраков. Потоцкий, убитый горем, безучастно сидел за столом, обхватив голову руками. Польный гетман и остальные офицеры слушали рассказчика молча, только ужас морозным инеем леденил им души. Не сам факт победы казаков испугал их — такое случалось и раньше, а гибель всего польского войска, сокрушенного противником, которого прежде никто не хотел даже воспринимать всерьез.