Убийство в кибуце - Батья Гур

— Что тебе непонятно? — удивился Михаэль.

— В свое время я занимался научными исследованиями, — сказал Элрой с нескрываемым чувством собственной значимости, которое он вряд ли ощущал сам, — с различными пациентами, в том числе склонными к агрессии. Для армии я однажды выполнил работу по сравнению агрессивности кибуцников и других людей. Это было большое исследование, и я могу тебе дать копию основных выводов.

— Буду рад любым материалам по этой теме, — произнес Михаэль, — а сейчас просто скажи мне, что тебя насторожило.

— В кибуце агрессия его членов чаще всего направлена против самих себя, и это одна из причин, почему в кибуцах убийства происходят так редко. Я написал статью об этом для одного профессионального журнала. Где-то у меня даже есть копия… — Он повернулся и стал перекладывать стопки книг и бумаг за стеклом книжного шкафа. — Где работает этот душевнобольной? — спросил Элрой.

— На фабрике. У них большое производство косметики. Там есть канадец, который уже десть лет живет здесь, вот он с ним и работает. Этот канадец сам довольно странный, поэтому они и подружились. Я с ним еще не говорил.

— Я постараюсь узнать, известно ли этому душевнобольному что-нибудь про паратион и какие у него были отношения с погибшей женщиной.

Михаэль рассказал ему о беременности. Элрой слушал очень внимательно, кивал, а потом сказал:

— Хорошо, проверь все это. Любопытно, откуда в кибуце вообще мог появиться параноидальный шизофреник, — весело произнес он, выбивая в пепельницу содержимое трубки. — Дело в том, что проводилось сравнительное изучение душевных расстройств в кибуцах и городах, в результате которого было сделано заключение, что, хотя в основном статистика совпадает, есть одно исключение: в кибуцах не встречается шизофрения. Тебе не кажется это интересным?

— Ну и как это пытались объяснить? — спросил Михаэль.

— Этот факт требует дополнительного исследования. Но мне кажется, сами члены кибуца внутренне убеждены, что весь кибуц для них — это большая семья. В параноидальной шизофрении есть элемент наследственности. Что ты говорил о его родителях?

— Я знаю не так много, кроме того, что его мать — тоже не подарочек. Она и ее сестра появились в кибуце после войны в Европе.

— Ага, — произнес Элрой, как будто отныне ему стало все ясно, — синдром второго поколения. Это многое объясняет.

— Что именно? — спросил Михаэль.

— Многое передается детям от родителей, перенесших большие страдания. В последние годы об этом написано очень много. Кроме того, была очень интересная конференция по проблемам второго поколения переживших Холокост. Этой теме уделяется все больше внимания. Да, а кто его отец?

— Я с ним еще не виделся, но знаю, что он из Йемена и появился в кибуце в годы Войны за независимость. Других подробностей у меня пока нет.

— Очень интересно, — сказал Элрой и снова стал забавляться своей трубкой. — Хотелось бы мне узнать побольше подробностей о нем. Меня вообще интересует этот случай. Хочу знать, как они справляются с происходящими изменениями. Может быть, пора провести новое исследование. Да и тебе не помешает почитать на эту тему что-нибудь.

— А что ты порекомендуешь?

— Начни хотя бы с истории кибуцев. Но главное — тебе нужен надежный помощник внутри кибуца. — И Элрой ухмыльнулся.

Михаэлю мерещилась эта ухмылка до тех пор, пока он не оказался в холле гостиницы «Хилтон», где его уже отчаялся дождаться депутат кнессета Аарон Мероз. Выглядел он еще внушительнее, чем во время телевизионных передач. Светлые седеющие волосы, красивые черты лица, глаза, не скрывающие эмоций: напряжение, тревогу, боль.

Они сидели в номере Мероза на седьмом этаже, в котором он жил всегда, когда приезжал в Иерусалим. Сегодня он приехал на внеочередное заседание комитета по образованию. Михаэль показал ему ксерокопию его письма к Оснат, и Аарон Мероз сказал:

— Да, это мое письмо. — Не читая, он вернул его Михаэлю. — Не думал, что это письмо когда-нибудь окажется в чужих руках. — Стараясь избежать вопросов, он стал нервно спрашивать сам: — Что вы делаете здесь? Вы же сказали, что вы из УРООП? Что вам тут делать?

— Ее смерть была насильственной.

Мероз посмотрел на него с тревогой:

— Что вы имеете в виду — насильственной? Значит, она умерла не от инъекции пенициллина? Моше мне сказал, что врачи пытаются выяснить, не стала ли причиной смерти эта инъекция.

— Нет, — ответил Михаэль, не сводя глаз с Мероза, — смерть наступила не от укола, не от пневмонии или какого-либо вируса.

— И от чего же? — спросил Мероз.

Михаэль изучал лицо собеседника, помня, что у таких людей есть актерские способности, и думал, может ли он верить этой тревоге в глазах Мероза.

— Ее отравили паратионом, — наконец решился сказать он.

Мероз взглянул на него с удивлением:

— Паратионом? Откуда взялся этот паратион? Как он мог попасть к ней? Им уже столько лет ничего не опыляют!

— Виноваты не опыленные фрукты.

— Каким же тогда образом паратион попал к ней?

— Сейчас я вам все объясню, — сказал Михаэль, — но мне бы сначала хотелось знать, когда вы с ней виделись в последний раз.

Мероз тут же ответил:

— В субботу вечером, ровно неделю и два дня назад.

— А когда отправили письмо?

— В тот же вечер. Нет, утром в воскресенье, после нашей встречи. Я не догадывался, что она так тяжело больна.

— И после этого у вас с ней больше не было контактов? После субботы девять дней назад?

— Нет, пока Моше не позвонил мне… — И голос его задрожал.

— А зачем нужно было отправлять это письмо? Если не возражаете, я хотел бы спросить, какие у вас были отношения с покойной?

Мероз вздохнул. Он посмотрел на Михаэля и сказал:

— Такие, какие вытекают из содержания этого письма. Вы должны были его прочесть, иначе вас бы здесь не было. Интимные отношения. Какой мне смысл это отрицать, если вы уже прочли письмо? Какие еще вопросы будут?

Михаэль ничего не ответил.

— Что еще вы хотите знать?

— Все. Чем больше, тем лучше. Сколько времени продолжались ваши отношения, почему вы их держали в тайне — в общем, все, — сказал Михаэль тихим, уверенным голосом.

Мероз снова вздохнул:

— Не знаю, чем это может вам помочь. Наши отношения с этим не связаны.

— Все в этом мире связано, — заметил Михаэль, боясь, что Мероз начнет настаивать на депутатской неприкосновенности.

— Ну, во-первых, я женат, — сказал Мероз без всякой неловкости, которая характерна для мужчин в его положении. — Но больше всего из-за Оснат, которая не хотела, чтобы кто-нибудь знал о нашей связи. Она боялась слухов в кибуце. — Он замолчал, а потом вдруг спросил: — Но я хочу знать, почему и отчего она умерла. Скажите мне все, что знаете.

— Ответить на первый вопрос может помочь ваша информация, а на второй я уже ответил.

— Да. Но как получилось, что она умерла от паратиона? Объясните мне, пожалуйста.

— Скажите, из того, что вы знаете о ней, можно ли предположить, что она способна на самоубийство?

Он подумал какое-то время, а потом сказал:

— Когда-то могла, но только не сейчас. Она сейчас жила слишком насыщенной жизнью.

— А когда могла? — спросил Михаэль.

— Пожалуй, когда мы были детьми. Тогда она могла исходить яростью, но эта ярость была, скорее, проявлением жизненной силы. Поэтому я отрицаю возможность самоубийства.

Снова Михаэль был вынужден выслушать историю ее жизни. Аарон Мероз никогда не видел ее матери. Он долго рассказывал о красоте Оснат и о том, что она всегда боялась превратиться в бесплатную подстилку для всех парней в кибуце. Одновременно она могла быть такой женственной, такой сексуальной. «Я даже не знаю… ну, в общем, вы читали письмо», — конец фразы он произнес, задыхаясь.

Михаэль не сказал ничего.

— Было что-то трагическое в этой, говоря словами Оснат, концепции. Создавалось впечатление, что она хотела себе отомстить, не отдавая отчета, за что. Может, трагическое — слишком сильное слово, но в том, что ни она, ни я не могли стать своими в кибуце, было что-то печальное. Особенно это беспокоило Оснат. Над нами, как туча, всегда нависала Дворка, требуя от нас какого-то совершенства. Перед Дворкой мы всегда чувствовали себя голыми и прозрачными, как будто совершили что-то нехорошее. А если и не совершили, то могли совершить или могли думать, что совершим. Или могли поставить свои интересы выше интересов других. — Какое-то время он помолчал, а потом ровным голосом спросил: — Если исключить самоубийство, то что произошло на самом деле?

Михаэль понял, что момент настал и что если он не поделится информацией, то не услышит больше от Мероза ни слова.

— Мы считаем, что ее отравили. — Он сказал это так, словно вынул чеку из гранаты, и стал ждать.