Джон Браун - Н. Кальма

«Собственность лиц, замеченных в прямом или косвенном пособничестве врагу или замеченных с оружием в рядах врагов, а также всех имеющих рабов, будет конфискована, где бы она ни находилась — в свободных или рабовладельческих штатах, — безразлично».

Конституция предусматривала соединение семей, разлученных в рабстве, строительство школ и всеобщее бесплатное обучение.

Когда Браун кончил, наступило тягостное молчание. Никто не решался заговорить, они были подавлены, растеряны, испуганы. Впервые в жизни их водянисто-молочные принципы натолкнулись на подлинную силу и страсть.

Сэнборы отирал платком влажный лоб. Геррит Смит машинально играл толстой золотой цепью своих часов. Заикаясь, он пролепетал что-то о том, что он не вояка и не политик и что его уважаемый друг капитан Браун, конечно, учтет это. Это пробило брешь. Посыпались упреки, возражения. Браун молча пережидал, пока уляжется первое волнение. Однажды в Топике он уже наблюдал действие своих слов. И тогда и теперь он ждал от своих слушателей помощи, уверенный, что сумеет убедить их. Он был хорошо подготовлен к этой буре и побивал все возражения. У него были с собой проекты укреплений, и теперь он показывал их обоим аболиционистам. Кампания на Юге и отступление, если оно понадобится, через Север к безопасному убежищу — он все предвидел. Он мог предсказать даже, как будут реагировать на его восстание различные классы населения.

Его слушатели были раздавлены, разбиты по всем пунктам. Все их возражения потерпели крах. Браун затронул их тщеславие: неужели они останутся в стороне от этого дела? Когда он победит, слава достанется им, вождям аболиционизма, и человечество запишет их имена на золотых скрижалях. Тут они заколебались. Впрочем, молодой Сэнборн давно уже с восторгом смотрел на Брауна. В его глазах капитан всегда был героем. Но слишком грандиозно было задуманное им, и Сэнборн предвидел ужасный конец. Нет, капитану нельзя позволить умирать одному, без помощи друзей.

Геррит Смит сказал, что даст на нужды капитана Брауна несколько сот долларов. Однако нужно сообщить о планах капитана всем друзьям в Массачусетсе. Это должен сделать Сэнборн. И Сэнборн — серьезный и встревоженный — уехал, попросив Брауна дождаться его сигнала.

Спустя несколько дней Джон Браун писал Сэнборну:

«Мой дорогой друг, великую радость доставляет мне то, что вы наполовину готовы встать на мою сторону. Конечно, наше дело таково, что стоит жить ради него и даже погибнуть за него. За шестьдесят лет моей жизни у меня была только одна эта возможность, и, если бы я прожил в десять раз больше, другой такой случай мог бы и не представиться. Если бы вы решились пойти на это, то только по велению собственной души и после того, как вы тщательно взвесили бы цену. Я не стал бы никого уговаривать, каким бы легким это мне ни казалось. Не жду ничего, кроме лишений, но надеюсь на то, что мне удастся одержать великую победу… хотя бы она окончилась так же, как последняя победа Самсона. В юности я испытывал сильное, упорное желание умереть. С тех пор, как передо мной открылась возможность стать жнецом в предстоящей великой жатве, я не только снова захотел жить, но жизнь доставляла мне большую радость, и теперь мне хотелось бы прожить еще несколько лет.

Ваш друг Джон Браун».

А еще через неделю Браун писал своим домашним: «Сэнборн сообщает, что наши друзья готовы до конца идти со мной. До конца. Благодарение богу».

24. Фордз действует

«Восьмого июля здесь состоится закрытый съезд верных друзей свободы, который вы приглашаетесь почтить своим присутствием».

Тридцать четыре негра и двенадцать белых в поселке Чатам (Канада) получили такие извещения. Уже две недели Джон Браун ездил в сопровождении Дугласа по негритянским поселкам Канады. Ему удалось быстро завоевать доверие большой цветной колонии. Дуглас свел капитана со знаменитой Гарриет Табмен.

Негритянка пристально поглядела в глаза старому человеку, о котором уже слышала как о герое Канзасской войны.

— Мы поможем вам, когда вы позовете, — просто сказала она.

Браун организовал съезд наиболее активных негров. Он вызвал из Спрингдейла своих «студентов» — они должны были помочь ему убедить негров, что дело задумано широко и всерьез.

Съезд открылся в деревянном здании школы в Чатаме. Явились все, кому были посланы приглашения. Уже несколько дней по всем негритянским колониям Канады шел слух о том, что организуется новое общество борьбы с рабством и что приехал главный руководитель этого общества.

Делегаты увидели перед собой высокого человека с густыми волосами, в которых мерцала седина, с большими жилистыми руками фермера и белой бородой патриарха.

Он очень просто и понятно рассказал своим слушателям о том, как идея освобождения негров владела им всю его долгую жизнь, как он учился военному делу, как изучал историю партизанских войн, чтобы после использовать это знание в партизанской войне в горах Юга.

Здесь, в деревенской школе, он мог сказать больше, чем в кабинете Геррита Смита. Негры не боялись слов, и от них он ждал более действенной помощи. Он объяснил им свой план.

Первый клич подымет не только рабов Юга, но и свободных негров Севера. Рабовладельцы, которые не захотят добровольно отпустить невольников, будут взяты заложниками, чтобы обеспечить безопасность повстанцев, попавших в плен. Белые бедняки, несомненно, также поддержат партизан.

О, как не похоже было это собрание в Чатаме на собрание в доме Геррита Смита! Как горели глаза у черных делегатов, какой восторженный гул прокатывался по школе каждый раз, когда Браун говорил о будущей свободной республике негров и белых! Он прочел им конституцию. Документ этот звучал, как торжественный гимн свободы. Конституция была принята и подписана всеми присутствующими. Съезд назначил капитана Джона Брауна командующим повстанческой армией. Кэги был избран его секретарем.

11 июня съезд в Чатаме закрылся, и делегаты разъехались по домам ждать сигнала к выступлению. Браун и Кэги отправились в Филадельфию. В дороге им подали телеграмму:

«Немедленно возвращайтесь в Бостон. Фордз предал нас».

«Полковник» был в бешенстве. Старый фанатик, получив «Руководство», просто-напросто отделался от него, дал ему отставку. Фордз написал аболиционистам: они отвечали сухо или не отвечали вовсе. Стирнс прислал десять долларов — оскорбление, от которого Фордз чуть не перебил стекла у себя в комнате.

Тогда он стал угрожать. Он писал им, что знает все их тайные заговоры и сообщит о них правительству. Но и шантаж не принес никакой выгоды: аболиционисты не отвечали на угрозы. Даже робкий Геррит Смит не прислал ни цента. Фордз неистовствовал от злобы. Эти белоручки, эти «либеральчики» дают тысячи долларов неграм, а он, военный, продырявленный пулями, должен заниматься какой-то черной работой и помогать им в их измене! Нет, он покажет себя, он еще насолит этому старому безумцу в пасторском сюртучишке!

И Фордз отправился в Вашингтон.

Спустя несколько дней Джону Флойду, секретарю военного департамента, вручили анонимное письмо.

«Сэр, я только что получил столь важное известие, что считаю своим долгом сообщить его вам. Я обнаружил существование тайной организации, задавшейся целью освободить рабов Юга. Глава ее — старый Джон Браун, известный по Канзасу. В течение зимы он был в Канаде, вооружая и собирая там негров, которые ожидают только его слова, чтобы отправиться на Юг и помочь рабам. Один из их вождей находится уже в Мэриленде. Как только все будет готово, они явятся небольшими отрядами на сборный пункт, который намечен в горах Виргинии. Они пройдут Пенсильванию и Мэриленд и проникнут в Виргинию, в Харперс-Ферри. Браун покинул Север около трех недель тому назад; спустя несколько недель он вооружит негров и подаст им сигнал к выступлению. Поэтому если принимать какие-нибудь меры, то надо принимать их тотчас же.

Так как я не вполне пользуюсь их доверием, то это все, что я могу вам сообщить…»

Прочитав письмо, Флойд пожал плечами. Бред маньяка! Кто решится поднять восстание в сердце страны?! Слишком невероятной и фантастической казалась подобная мысль. Флойд и сам был виргинцем: надменность и самоуверенность джентри помешали ему отнестись к письму серьезно. Он только машинально запомнил названное в письме имя: «Джон Браун».

Но «полковник» Фордз не удовлетворился анонимными письмами. Он появился в сенате. Там он истерически набрасывался на всех встречных и требовал, чтобы его выслушали. Тайный план Брауна переходил из коридора в коридор, из комнаты в комнату. Но именно благодаря тому, что его жевали и пережевывали, никто не принял всерьез сообщение Фордза. Да и сам вид «полковника» в старом сером сюртуке и нечищеных сапогах внушал мало доверия. К тому же от него шел запах виски. Люди брезгливо морщились или смеялись, когда он хриплым шепотом, с видом театрального заговорщика сообщал им о тайных намерениях аболиционистов.