Небо и земля - Виссарион Саянов

…Царицынские автомобилисты рассказали приехавшему в город Быкову о проповеди Илиодора.

— Значит, человеку только земля положена бысть? — хохотал Быков, слушая рассказ автомобилистов об Илиодоре. — А мы-то, бедные, думали, что на земле человеку тесновато, что небо не хуже, чем земля, для нас приспособлено. А уж насчет расстояния до других планет Илиодор пусть не беспокоится: я ему могу подарить книжку Константина Эдуардовича Циолковского, — там точно и по всей справедливости объяснено, как будут люди совершать межпланетные перелеты.

— Нет, вы напрасно смеетесь, — пожимая плечами, говорили автомобилисты. — Кого не взлюбит в Царицыне Илиодор — тому плохо придется. Он хвастается, что самого черта со света сжить сможет, а уж с вами-то расправится быстро…

— Не на таковского напал, — сердито ответил Быков. — Я человек прямой: что сказал, обязательно выполню. У меня двух правд нет, слово мое, как железо: не гнется. А если Илиодор хочет силой справиться со мной, то напрасно теряет время: у меня ее, этой самой силы, больше чем достаточно…

Он стукнул кулаком по столу, и автомобилисты сразу поняли, что даже великану Савве нечего помышлять о схватке с этим богатырски сложенным человеком.

На другой день, рано утром, в гостиницу пришел странный человек — узкоплечий, худощавый, в косоворотке, черных брюках и лаковых сапогах.

— Вы летчик? — спросил он, подергиваясь и поминутно поднося ко рту носовой платок.

— Совершенно правильно. Летчик.

— Слышали, что вчера о вас сказано было?

— Слышал, но с Илиодором вашим согласиться не могу.

— Не можете? — удивившись, вздохнул незнакомец. — Летать будете?

— Вот что, — рассердился Быков, — ты мне прямо скажи, чего хочешь? Зачем пришел?

Незнакомец огорченно воскликнул:

— Яростный ты какой! К тебе — по делу, а ты огонь и молоньи мечешь. Я к тебе от самого… Он просил полет перенести…

— Ничем твоему Илиодору помочь не могу, чудак-человек. Билеты уже проданы.

— Ах он, любодей этакий, — запричитал незнакомец, выбегая из комнаты. — Ах, летун бриторылый…

Голос его, пронзительный, тонкий, долго еще доносился из коридора. Какие-то люди окружили крикуна, и он долго рассказывал о словах Илиодора и о предерзливости летунов приезжих.

Проповедь Илиодора не имела успеха. В день полета на ипподроме собралась многотысячная толпа. Три раза подымался Быков с пассажирами, и царицынцы восторженно приветствовали летчика. Вечером в Общественном собрании устроили банкет в честь авиатора. Следующий полет состоялся через два дня. Сбор был большой. Хоботовский импресарио, приехавший с Быковым, устроил еще один полет в воскресенье вечером. Опять собралось много зрителей. Кого только не было на ипподроме — от босяков до находившегося проездом в Царицыне генерал-губернатора…

— А знаете, — сказал Делье, выходя из ангара, — сегодня, пожалуй, летать не стоит. Смотрите, как треплет флажок и как качаются ветки лип. Будет сильный ветер. Стоит ли рисковать? Отменим полет.

— Подождем немного. В случае чего я поговорю с нашим импресарио.

Импресарио, московский приказчик отца Хоботова Родионыч, за полчаса до начала полетов прибежал в ангар.

— Сбор небывалый, — больше у меня ни одной билетной книжки не осталось…

Ветер усиливался.

— Придется отменить полет. Того и гляди — «фармашку» сломаешь.

Родионыч растерянно посмотрел на Быкова.

— Что вы? Ни в коем случае! Убьют, ей-богу, убьют.

— А я не полечу! Нельзя же попусту рисковать…

Родионыч чуть не заплакал.

— Да мыслимое ли дело? Полет отменять? Что с публикой делаться будет…

— А если «фармашку» сломаю, лучше будет?

Это убедило Родионыча, он вышел к беговой дорожке и, заикаясь, закричал нараспев:

— Господа публика, по случаю плохой погоды полеты господина Быкова сегодня не состоятся.

— Жулики, аферисты приезжие! — зашумели в толпе. — Деньги обратно!

Напрасно Родионыч старался перекричать толпу. Особенно усердствовали пришедшие на ипподром поклонники Илиодора, и в разноголосице сборища терялись голоса людей, выступавших в защиту летчика.

Быкову казалось, что пройдет еще минута, и толпа, заполнившая ипподром, ринется на аэроплан и разломает его на мелкие части. Он встал возле «фармана» и спиной прислонился к нему.

Полицмейстер, невысокий старик в очках, похожий на учителя латинского языка в классической гимназии, подошел к Быкову и сокрушенно развел руками.

— Ничего не поделаешь, придется лететь.

— При таком ветре лучшие спортсмены не рискуют подыматься на воздух.

— Вам, конечно, виднее. Но если не можете летать во время ветра, не надо устраивать такие сборища.

— Вы учите, а сами ничего не понимаете в авиации.

— Что?! — угрожающе спросил полицмейстер.

— Ну-ка полети, полети по своей лестнице со ступеньки на ступеньку! — закричал давешний гостиничный незнакомец, хлопая руками по голенищам лакированных сапог, словно собираясь пуститься в пляс.

— Лети, лети! — неистовали поклонники Илиодора. Зонтики, трости, шляпы взлетали в воздух. Городовые осаживали особенно взволнованных зрителей.

— Летите! — сердито повторял полицмейстер.

— А если разобьюсь?

— Значит, летать не умеете…

Быков расстегнул ворот куртки.

— Знаете, Делье, придется летать.

— Но ведь это же безумие…

— Ничего не поделаешь. Купец деньгам счет любит. Раз дело до его кровного дошло, ни за что не простит… А, черт, — вдруг рассердился он и махнул рукой.

— Полети, полети, — дразнил кто-то, — полетишь по ступенькам вниз — ребер не сосчитаешь.

Глава четырнадцатая

Толпа, собравшаяся на ипподроме, еще недавно приветствовала летчика. Подносили цветы, угощали редерером, говорили речи. Вчера еще он был героем. Его портреты продавали газетчики, его воспоминания, напечатанные в «Огоньке», читали вслух на ипподроме. Местные спортсмены доказывали, что даже фамилия знаменитого летчика свидетельствует о его силе. Вчера, во время удачного полета, человека, наговаривавшего беду, избили бы. Десять визитных карточек — приглашения на обед в богатые дома города — получил Быков за последние дни. Вчера еще имя его означало смелость, и даже знаменитые царицынские босяки дружелюбно встречали летчика. Разбейся он вчера, многие плакали бы и похороны устроили бы пышные. Горожан удивляло вчера все: и то, что аэроплан летает, и повороты, и спуск, и подъем, и величина крыльев, и работа мотора. Вчера, когда он подымался и воздух, тысячи глаз, замирая, следили за аэропланом. Быков был для многих человеком непонятного, высшего мира.

Сегодня обстоятельства изменились. Ветер? Но разве сейчас сильный ветер? — рассуждали царицынские купцы. Объяснение Быкова казалось им вздорным. Вчерашний герой превратился в обыкновенного жулика. Полицмейстер ехидно улыбался, глядя, как Делье запускает мотор. Нескольким зрителям показалось, что Быков оттягивает полет, — ведь уже скоро начнет смеркаться.

Быков взялся за руль. Он старался не оглядываться. Шея его стала багровой. Еще немного — и он решился бы выпрыгнуть из аэроплана и избить первого попавшегося Илиодорова братца.

Впервые в жизни было страшно лететь — пугала бессмысленность предстоящего полета. Он был уверен, что полет кончится плохо. Летчик думал так, пока аэроплан не побежал по дорожке. Но стоило оторваться от земли — и сразу же забыл он ехидную улыбку полицмейстера и потные, пьяные лица раздраженных, свирепых босяков. Он быстро набирал высоту.

Летел, успокаиваясь и думая только о машине. Стало темно, и нельзя уже было разглядеть ни крыльев, ни руля.

Он попал в облако.

И вдруг ему показалось, что он не сможет вылететь из мглистой, скользкой, постепенно обволакивающей мути. Пропало ощущение времени. Начало казаться, что аэроплан стоит в облаке, не сдвигаясь с места.

Была секунда, когда захотелось вдруг выпустить руль, раствориться в холодной отовсюду наступающей мгле и упасть на ипподром, переполненный праздными зеваками и подосланными Илиодором горлопанами. Но тотчас встала перед ним в дымном тумане Россия, такой, какой ее можно видеть с высоты, — южные приморские города, северные туманные откосы, могучие реки и невысокие подмосковные увалы — все, что еще хотелось увидеть… люди промелькнули перед ним, те, которых любил, — и, странно, среди них — румяный беловолосый Ваня. Быков даже не увидел всего этого, а почувствовал, словно ненадолго заснул, и в ту же секунду облако осталось позади. Он посмотрел — и не мог разглядеть ипподрома.

Где-то вдалеке сверкнул огонек.

Быков только через несколько минут понял, что удалился от Царицына.

Ветер ослабел. Нужно было думать о спуске.