Оружие Леса - Андрей Левицкий

Слушая историю болотного охотника, я отметил осторожность, с которой он упоминал предшествовавшие события. Калуга не знал, в каких я отношениях с Шутером и Алиной, как сильно им доверяю, и ни словом не упомянул о том, что произошло с нами возле старой ракетной шахты в центре военно-научного комплекса КИБО-3, а потом со мной – когда я в эту шахту спустился. Я Калуге тогда рассказал и про файтеров, и про «ульи», и про схватку с Метисом. А вот Шутер с Алей об этом ничего не знали.

Калуга вскочил, снова заходил по камере. У меня слипались глаза, Алина с дезертиром тоже клевали носом – сказывались насыщенный событиями день и напряженная ночь. Калуга же, вдосталь нахрапевшийся, был полон энергии.

– Есть какие-то намеки, что с вами собираются делать дальше? – спросил он. – Как и меня, на эту зеленую казнь отправят, или…

– Ну, нет! – возмутился Шутер. – С чего это им нас казнить? Мы их священную рощу не грабили и святой артефакт не тырили.

– Так я тоже не тырил, только пытался.

– Что с нами будет, мы пока не знаем, – сказал я. – Будем ждать, что решит этот Птаха. Куда, кстати, подевались другие старейшины, ты знаешь?

– Да ушли на какие-то моления. У них вроде раз в полгода нечто вроде такого… праздника или чего. Вернутся должны через несколько дней. Я разговор охранников из окошка подслушал.

Наблюдая за тем, как он ходит по камере, я помассировал виски. Свет месяца совсем слабо проникал в камеру, и на темный силуэт болотного охотника накладывались дымные призрачные абрисы. В какой-то момент, когда я сглотнул, они вдруг исчезли. Я прищурился, сглотнул снова, затем еще раз, посильнее, так что в ушах щелкнуло… опа, появились! Тогда я начал экспериментировать и через некоторое время понял, что могу усилием воли включать и отключать ночное зрение. Для этого нужно слегка напрячься и будто сдвинуть нечто в своей голове, как бы мысленным усилием перекинуть рычаг. Сначала получалось не очень хорошо, но обучение шло быстро, и вскоре уже я мог делать это с первой же попытки. Неприятно было только то, что после «включения» в ушах каждый раз звенело, будто по ним хлопнули ладонями, и на несколько секунд возникало болезненное ощущение. Поэтому я решил, что лучше не частить: еще сломаю что-то у себя в мозгу, потом извилин не соберешь.

– Надо поспасть, – объявил я, лег у стены, подсунул руку под голову и закрыл глаза.

– Слушай, Калуга, а как тут кормят? – спросил Шутер. – Если ты тут уже двое суток… э, я надеюсь, тут же кормят? А то я, не глядите, что некрупный, а пожрать очень даже люблю и стремлюсь.

– Это мы уже поняли, – вставила Алина.

– Кормят, а как же, – ответил Калуга. – Выводят трижды в день и кормят трижды, только хиловато: каша, похлебка овощная…

– Каша – это плохо, – не одобрил Шутер.

– Хлеб к ней тоже дают.

– А хлеб – это хорошо.

Они еще говорили, но я уже почти не слышал, голоса сливались в далекий гул, который накатывал все более мелкими волнами, а потом совсем смолк.

Разбудили меня приглушенные выстрелы. Спросонья показалось, что я в нашем лагере, сплю в «скатке», накрывшись с головой, рядом дрыхнет Миша, а стреляют где-то в роще, на краю которой мы разбили стоянку… Я резко сел, протер глаза и понял, что нахожусь в тюряге посреди Городища. Рядом подняла голову Алина, вскинулся Шутер. Храпящий под другой стеной Калуга вскочил:

– Что такое?!

– Стреляют, – пояснил Шутер, хотя это и так всем было ясно.

В решетчатое окошко проникал холодный утренний свет. Бой шел где-то совсем далеко, звуки были на грани слышимости. Да и не бой это в нормальном смысле, по крайней мере, не серьезный бой, скорее перестрелка. Ни одного взрыва мы не услышали. Вскоре стало тихо, и Калуга сказал:

– За все время, что здесь сижу, впервые слышу пальбу. Что бы это значило? Уж не с вашим ли появлением связано?

Мы с Алиной переглянулись, но ничего не сказали.

Женщина с дезертиром вскоре опять заснули, а я, дождавшись, когда еще немного посветлеет, вытащил из перчатки ножик и под внимательным взглядом Калуги подступил к двери. Рассмотрел замочную скважину, попытался заглянуть в нее, покрутил ножик в руках, с разочарованием сунул обратно и вернулся.

Калуга вопросительно поднял бровь, в ответ я мотнул головой. Нет, так замок не вскрыть. И с дверными петлями ничего не сделать. Я присел перед Калугой на корточки, покосился на спящих, взял его за воротник, притянул к себе и прошептал в ухо:

– Про файтеров, про все дело с шахтой – никому ни слова. Нам же будет хуже, если кто-то узнает.

– Да ясно, – зашептал он в ответ. – Я точно никому не скажу, ты сам вон Альке своей не проговорись после этого дела… Оно ж располагает к откровенности.

– Откуда знаешь, что у нас с ней «это дело»?

– Да уж догадался, – хмыкнул он. – По тому, какие она бросает на тебя взгляды. Ты – мужчина, она – женщина. Что еще нужно?

Я оглянулся на мирно сопящую Алину. Бросает на меня взгляды? Странно, а мне казалось, что тогда возле озера я ей скорее… ну, под руку как бы попался. Ей расслабиться надо было, вот она и расслабилась с моей помощью. С другой стороны – сбежала же она из-за меня от брата? Правда, сама Алина объяснила это несколько иначе: что после обмана больше не могла доверять ему. Но на самом деле все равно ведь получается, что сбежала Аля из-за меня. И сильно рисковала, когда вместе с Шутером решила вытащить пленника из подвала под магазином.

– В общем, про все те дела – молчи, – повторил я и выпрямился.

– Выгляни в окно, чувачелло, – предложил он.

– Зачем? Не хочу их будить.

– А ты тихо. Ночью ты, скорее всего, не мог этого разглядеть, а теперь почти совсем светло, так уже и разглядишь. Выгляни, оно любопытственно.

Я подошел к стене, подпрыгнув, схватился за прутья. Подтянулся.

На площади никого не было. Никого, кроме человека с длинными белыми волосами, застывшего в круге столбов-истуканов. Он сидел в позе, которую я видел в одном старом журнале – там на фотографии был какой-то тощий азиат в набедренной повязке. Ах да, поза лотоса. Почему она так называется, понятия не имею, но краевец с белыми волосами, облаченный лишь в штаны, босой и небритый, сидел именно в ней. С прикрытыми глазами. И не шевелился.

Я некоторое время наблюдал за ним, потом тихо спрыгнул. Потер лицо – сам зарос уже, побриться надо, а то скоро стану как тот Палач, и повернулся к Калуге:

– Ну?

– Увидел?

– Сидит мужик, и чего? Волосы непонятные, то ли блондин, то ли седой.

– А по-моему, крашеные. Вроде белилами облил… И он так уже двое суток сидит.

– Да ну? – не поверил я.

– Отвечаю, брат! – горячо зашептал охотник. – Аккурат после того, как меня сюда кинули, я туда забрался в первый раз, скрючился там на подоконнике, прутья обхватил и сижу, наружу пялюсь. Ну, скучно же, ты же знаешь мой беспокойный характер. Так вот, тот чувачелло подвалил так спокойно к центру площади, стащил куртку, боты, ствол, все сложил кучкой аккуратно за столбом, встал на колени и принялся бить поклоны. Долго: туда-сюда, туда-сюда. Потом на коленях в круг вошел, в центре уселся – и застыл, что твой пенек. И вот с тех пор не шевелится.