Краем глаза - Дин Кунц

Одна мелочь, одна-единственная, не выходила у нее из головы. г

Но она не могла полностью полагаться на свою память, потому что стояла у операционного стола в невменяемом состоянии. Может, она ничего и не видела, только подумала, что видела.

Одна мелочь. Одна-единственная. Но очень важная, и Целестина знала, что должна получить однозначный ответ, прежде чем покинуть больницу Святой Марии, пусть для этого и придется еще раз взглянуть на ребенка, порождение насилия, убийцу ее сестры.

Глава 19

В больницах, так же как на фермах, завтракают рано, чуть ли не с рассветом, потому что и выздоровление, и ведение сельского хозяйства — работа тяжелая, и долгие дни уходят на то, чтобы спасти человеческие существа, тратящие не меньше времени на приобретение тех самых болезней, от которых потом пытаются избавиться.

Два яйца всмятку, кусочек хлеба, стакан яблочного сока и блюдечко апельсинового джелло[13] принесли Агнес Лампион в тот самый час, когда на фермах в глубине материка петухи еще кукарекали, а толстые курицы самодовольно квохтали над только что снесенными яйцами.

Хотя спала Агнес хорошо, а кровотечение удалось полностью остановить, она слишком ослабела, чтобы самостоятельно справиться с завтраком. Обычная ложка весила для нее никак не меньше лопаты.

И аппетита у Агнес не было никакого. Все ее мысли занимал Джой. Рождение младенца здоровым она почитала за счастье, но оно никак не компенсировало ее утрату. И пусть по жизни Агнес успешно противостояла депрессии, теперь на ее сердце опустилась темнота, которую не могли рассеять тысяча, а может, и десять тысяч рассветов. Если бы дежурная медсестра попыталась уговорить ее позавтракать, Агнес скорее всего отказалась бы от еды, но она не могла устоять перед настойчивыми уговорами одной известной ей портнихи.

Мария Елена Гонзалез, очень решительная, при всей ее миниатюрности, дама по-прежнему находилась в палате. Да, кризис миновал, но она еще не убедила себя, что врачи и медицинские сестры смогут обеспечить Агнес должные уход и заботу.

Сидя на краю кровати, Мария чуть подсаливала яйца и с ложечки кормила Агнес.

— Яйца — это будущие цыплята.

— Из яиц вылупляются цыплята, — механически поправила ее Агнес.

— Que?

Агнес нахмурилась:

— Должно быть, я не о том. Что ты имела в виду, дорогая?

— Эта женщина спрашивала меня о курицах…

— Какая женщина?

— Неважно. Глупая женщина, которая высмеивала мой английский, пыталась сбить меня с толку. Она спрашивала, курица появилась первой или сначала было яйцо.

— С чего все началось, с курицы или яйца?

— Si![14] Так она и сказала.

— Она не высмеивала твой английский, дорогая. Это стародавняя головоломка. — Мария не поняла этого слова, и Агнес объяснила его значение: — Никто не может найти на нее ответ, независимо от владения английским. В этом все дело.

— Зачем задавать вопрос, на который нет ответа? Какой в этом смысл? — Мария озабоченно посмотрела на Агнес. — Вы еще не пришли в себя, миссис Лампион, у вас затуманена голова.

— Голова у меня ясная.

— Я отвечу на головоломку.

— И каков твой ответ?

— Первая курица должна появиться с первым яйцом внутри ее.

Агнес проглотила ложечку джелло и улыбнулась.

— Да, в конце концов, все очень просто.

— Все должно быть.

— Должно быть что? — спросила Агнес, допивая через соломинку последние капли яблочного сока.

— Просто. Люди стараются все усложнить, хотя можно обойтись без этого. Весь мир прост, как шитье.

— Шитье? — Агнес подумала, а может, в голове у нее по-прежнему туман.

— Шитье иглой. Стежок, стежок, стежок. — Мария убрала поднос с кровати Агнес. — Узел на последнем стежке. Просто. Надо только выбрать цвет нитки и тип стежка. А потом стежок, стежок, стежок.

Тут пришла медсестра, чтобы сообщить хорошие новости: маленький Лампион настолько хорошо себя чувствует, что его вынули из инкубатора. В подтверждение ее слов в палате появилась вторая медсестра, толкая перед собой колыбель на колесиках.

Первая медсестра, сияя, как медный таз, наклонилась над колыбелькой и достала розовое сокровище, завернутое в белое одеяло.

Совсем недавно Агнес не могла поднять ложку, но теперь силой она сравнялась с Геркулесом и смогла бы удержать две упряжки лошадей, рвущихся в разные стороны, не то что крошечного младенца.

— У него такие прекрасные глаза, — умилилась медсестра, которая передавала новорожденного в материнские руки.

Но в ребенке все было прекрасным, не только глаза, личико, не столь сморщенное, как бывает у большинства новорожденных, словно указывало на то, что он вошел в этот мир с чувством умиротворенности, которое никогда не покинет его, пусть жить придется далеко не в самом спокойном месте. А может, его наделили несвойственной младенцам мудростью, и его лицо разгладили знание и опыт. А головку покрывали густые волосы, темно-каштановые, как были у Джоя.

Его глаза, о чем сказала Мария ночью и что подтвердила медсестра, просто завораживали своей красотой. В отличие от глаз большинства людей, одноцветных, с полосками более темного оттенка, радужка каждого глаза Бартоломью включала два цвета, зеленый — от матери, и синий — от отца… Разноцветные сектора чередовались друг с другом. Великолепием и яркостью глаза могли бы соперничать с драгоценными камнями.

И когда Агнес встретилась с теплым и устойчивым, не плавающим из стороны в сторону, взглядом младенца, она прониклась ощущением чуда.

— Мой маленький Барти, — уменьшительное имя возникло само собой. — Я думаю, тебя ждет необычная жизнь. Да, ждет, умненький Барти. Матери могут это знать. Тебя никак не хотели пускать в этот мир, но ты все-таки пробился сюда. Наверняка для того, чтобы совершить что-то очень важное.

Дождь, который внес свою лепту в смерть отца мальчика, прекратился еще ночью. Но утреннее небо оставалось серо-черным, тяжелые облака прижимались к земле, однако до того, как Агнес произнесла эти слова, небеса молчали.

А слово «важное» будто замкнуло небесную электрическую цепь. Слепящая молния расколола небо, от раската грома задребезжали стекла.

Взгляд младенца переместился с глаз матери в направлении окна, но на его личике не отразилось и тени страха.

— Не тревожься из-за этого грохота, Барти, — проворковала Агнес. — На моих руках ты в полной безопасности.

И последнее слово сработало, как чуть раньше «важное». Вновь небо полыхнуло огнем, а гром ударил с такой силой, что затряслось здание больницы.

Гром в Южной Калифорнии — большая редкость, так же, как молния. Ливни здесь тропические, потоки воды безо всякой пиротехники.