Родственные души - Вайолетт Лайонз

— Значит, на этот раз на мою долю достанутся пеленки… Ну, спасибо! — Каким-то образом Эльвира ухитрилась придать своему ответу несколько юмористическую окраску, скорее всего для того, чтобы поскорее отвлечься от одолевающих ее эротических воспоминаний.

— Уговор дороже денег. Поровну так поровну. Я менял ей пеленки перед тем, как мы уложили ее спать. Теперь твоя очередь.

Интересно, невольно подумала Эльвира, как бы он себя вел, если бы это был его собственный ребенок? Почти наверняка точно так же.

И что сказал бы сейчас Дерек, узнай он, что весь этот вечер время от времени она позволяла себе перенестись в мир иллюзий? Тешила себя прекрасной фантазией о том, что они с Дереком, живя душа в душу, заботятся о Дороти как самые настоящие родители… Нет, так можно зайти слишком далеко!

Нагнувшись, Эльвира пощекотала ладошку девочки и невольно улыбнулась, когда малышка крепко ухватилась за ее палец пухлыми крохотными пальчиками.

— Завтра нам понадобятся пеленки и детское питание тоже… Плюс еще кое-какие мелочи на случай, если Дороти останется у нас еще на некоторое время. Кроме того, тебе не покажется странным, если мы купим… кроватку? — сказала Эльвира.

— Ничего не имею против. Маленькая леди вроде Дороти не должна спать в ящике от комода. А когда мы наконец отыщем ее мать, то отдадим ей кроватку.

Его «мы» прозвучало просто прекрасно тепло и по-дружески, что не могло не заставить ее снова улыбнуться.

— В качестве рождественского подарка? — спросила она.

— Нет! — Неожиданная резкость его ответа удивила Эльвиру. — Для рождественского подарка это было бы слишком практично. Мы купим ей настоящие подарки… игрушки…

— Дерек, опомнись! — На этот раз смех Эльвиры был совершенно искренний. — Дороти еще младенец и понятия не имеет, что такое Рождество!

— Может, и нет… Но, возможно, она так и останется единственным ребенком, о котором я могу позаботиться на Рождество, так что мне не хочется упускать шанс. Ей не придется довольствоваться вещами, купленными на дешевых распродажах…

— На дешевых распродажах? — недоуменно повторила Эльвира.

В голосе Дерека звучали новые, гневные интонации. Было совершенно ясно, что то, о чем он говорит, знакомо ему не понаслышке.

— Но мне казалось, что твоя мать вышла замуж…

— Моя мать вышла замуж сразу же после того, как исчез мой отец, это правда… — Взяв бумажную салфетку, Дерек осторожно вытер со щеки девочки струйку молока. — И у моего отчима было много денег… но только для членов своей семьи, а вовсе не для незаконнорожденного сына новой жены.

Он уже не мог остановиться. И звучащая в его голосе горечь была столь очевидна, что потрясенная Эльвира не решилась даже выразить ему свои сочувствие и симпатию.

— Разумеется, я получал необходимую одежду, обувь, еду… но и только. Стоило мне попросить что-либо сверх этого, как мне тут же давали понять, что я должен быть благодарен уже за то, что меня вообще держат в доме, а не выкинули на улицу, где мне самое место.

— И тебе не дарили никаких подарков? — рискнула спросить Эльвира, когда он замолк.

Дерек яростно затряс головой, заставив ее широко открыть глаза в молчаливом изумлении.

— Извини, дорогая, — опомнился он и погладил ее по голове. — В конце концов я научился ничего не просить, так как знал, что все равно не получу желаемого. Гораздо легче было вообще не упоминать ни о каких подарках.

«Гораздо легче было вообще не упоминать…» Так же, как легче никогда не говорить «пожалуйста»? Никогда не показывать, что тебе чего-то очень хочется? Острый укол совести заставил ее зябко поежиться под теплым одеялом.

— Мне… мне хочется кое-что тебе объяснить… — пробормотала Эльвира, словно со стороны слыша, как она говорит слова, произносить которые совершенно не собиралась. Насчет противозачаточных таблеток…

Внимательно до того наблюдавший за уровнем молока в бутылочке Дороти, Дерек поднял голову и окинул ее пристальным взглядом.

Он не издал ни звука, но напряженная поза его крупного тела явственно показывала, что он готов внимательно ее выслушать.

— Я… вовсе не лгала тебе… поначалу, во всяком случае, — несмело пролепетала Эльвира, уже жалея о том, что решила довериться ему.

Но она так же понимала, что отступать уже поздно. — Мне казалось, что исполнения договоренностей будет вполне достаточно, ведь мы оба хотели иметь детей…

— И что же потом изменилось? — не вытерпев, спросил Дерек, видя, что она замолчала, то ли не зная, как продолжить, то ли подыскивая нужные слова. — Что изменилось?

— Изменилась я… вернее, мои чувства. Я начала понимать, что то, что хорошо для нас, может оказаться плохим… для самого ребенка.

Поймет ли ее Дерек? Захочет ли понять?

Слушал он очень внимательно, но вот попытается ли взглянуть на ситуацию ее глазами, Эльвира не знала.

— Продолжай.

Она все еще прикидывала, как лучше выразить свои мысли, когда Дороти завозилась на руках Дерека, невольно привлекая внимание обоих взрослых. И вдруг, глядя на малышку, Эльвира неожиданно нашла нужные слова.

— Возьмем, к примеру, Дороти… Она еще очень мала, но сегодня весь день капризничала, наверняка потому, что скучает по матери.

Ты ведь сам сказал, что сделаешь все, что в твоих силах, лишь бы воссоединить девочку с родной матерью…

Дерек ничего не ответил, но Эльвира не сомневалась, что он по-прежнему ее слушает.

Не решаясь взглянуть ему в лицо, она сосредоточила все свое внимание на маленькой Дороти.

— Ребенку нужны родители, любящие его… и любящие друг друга.

— Я любил бы моего ребенка…

Замечание Дерека чуть было не перечеркнуло все сказанное Эльвирой. Но только чуть было…

— Я это знаю. — Голос ее понизился почти до шепота, говорить подобное было мучительно больно. Однако она понимала, что должна высказаться полностью. Слишком многое от этого зависело. — Я знаю, что ты любил бы своего ребенка… Я тоже любила бы его. Но мы любили бы его как два разных человека, а не вместе, как одно живое существо… Надеюсь, ты поймешь меня, не можешь не понять… с твоим-то жизненным опытом. Разве ты не был бы счастливее в детстве, если бы твои родители любили друг друга?

— Да, — буркнул он и, осторожно взяв у Дороти уже опустевшую бутылочку, похлопал ее по спинке с такой нежностью, что у Эльвиры сжалось сердце.

— Мне вдруг стало ясно, что мы можем дать нашему ребенку все… кроме самого для него главного. Мы не можем дать ему любящих друг друга родителей. Ты меня действительно понимаешь?

— Да, понимаю. Можешь дальше не объяснять, я вижу, куда ты клонишь. И ты права: если мы не любим друг друга, то как можем по-настоящему любить нашего ребенка?