Добровольцы-интернационалисты - Александр Родимцев

Мы шли с переводчицей Хулией по арсеналу, всматриваясь в лица добровольцев. Что чувствуют эти люди, разные по национальности, по характерам, по политическим убеждениям и взглядам? Что привело их в Испанию? Почему они оставили за тысячи километров свои семьи, променяли домашний уют на тревожные фронтовые дороги?

Наверное, причина та же, что и у меня, у всех приехавших в Испанию советских добровольцев — Родиона Яковлевича Малиновского, Кирилла Афанасьевича Мерецкова, Николая Гурьева, Дмитрия Цюрупы, Ивана Татаринова, Дмитрия Погодина, Павла Батова, Николая Воронова, генерала М. С. Шумилова и многих других, — ненависть к фашизму. Эта ненависть и объединила многих людей мира.

У одного стола, собравшись в кучу, бойцы горячо спорили, жестикулировали, что-то доказывали друг другу. Там я увидел Франческу и Мигеля и направился к ним. Хулия шепнула мне:

— Павлито, поздоровайся по-испански: «Салюд, камарада!»

Я несколько раз повторил про себя эту фразу и все же вместо «салюд» громко и неловко произнес — «салут». Но Франческа, звонко засмеявшись, подбодрила:

— Ничего, Павлито, скоро ты научишься говорить по-испански.

Многие вообще не обратили на это внимания: они знали испанский не лучше, чем я. И их занимал вопрос, как собрать замок пулемета «максим». Каждый предлагал свой вариант, но не получалось.

Я взял детали и, не торопясь, показывая всем каждую, медленно собрал замок. Для доказательства спустил курок, он щелкнул: все правильно. Я снял плащ, который мешал работать, засучил рукава и начал собирать весь пулемет. Естественно, что сделал это быстро.

Добровольцы, окружавшие меня, хлопали по плечу, улыбались, жестикулируя, что-то говорили мне, тянули за рукав к другим разобранным пулеметам. Переводчица Хулия объяснила, что камарада Павлито — военный специалист-пулеметчик, профессор своего дела. Для того и приехал, чтобы научить защитников республики хорошо владеть пулеметом.

— А с вашей стороны нужны внимание и дисциплина, — словно строгая учительница, сказала им Хулия. — Вы готовитесь к жестокой, бескомпромиссной войне, к борьбе не на жизнь, а на смерть… Для того чтобы выиграть ее, на фронте должна быть железная дисциплина для всех — для командиров и для рядовых.

Все закивали.

Я предложил, чтобы кто-нибудь попробовал разобрать и собрать замок пулемета. Многие замялись, неуверенно отодвинулись. И смелости набрался мой знакомый Мигель. Подталкиваемый Франческой, он неуверенно взял замок и, тяжело вздохнув, принялся осторожно разбирать.

Воцарилась тишина.

Когда наконец замок пулемета с большим трудом был разобран, Мигель облегченно улыбнулся и вопросительно посмотрел на меня. Я сказал, что теперь осталось так же аккуратно и правильно собрать. Он кивнул и сосредоточенно начал ту же операцию в обратной последовательности. На лбу у него от напряжения выступил пот.

К радости всех собравшихся, он успешно справился. Друзья наградили его шумными аплодисментами, восторженным похлопыванием по спине.

Воодушевленная его успехом, вышла и осмелевшая Франческа:

— Разрешите мне?

— Пробуй. Не боги горшки обжигают, — подбодрил я девушку.

Шум сразу стих. Все собравшиеся следили за тонкими ловкими пальцами Франчески. Она быстро разобрала замок и сразу, даже как-то артистично начала собирать. Вокруг поднялся гул одобрения. Стали подтрунивать над Мигелем: он уступал девушке в скорости. Вот присоединена последняя деталь, остается нажать спуск. Франческа, улыбаясь, давит пальцем на кнопку, но щелчка нет. Она жмет двумя пальцами — не получается. Девушка растерянно оглядывается на Мигеля, на меня. Я осматриваю замок — собран правильно, но она забыла спустить предохранитель. Мигель протянул руку, чтобы помочь ей, но она не дает, сердится:

— Отойди. Сама догадаюсь.

И она снова удивительно быстро разобрала и собрала замок. Но щелчка опять не последовало. В глазах ее появились слезы. Она никак не могла определить свою ошибку и обескураженно вертела замок в руках. Я хотел выручить ее, объяснить, но она отстранила меня:

— Пожалуйста, Павлито, молчите, я сама.

Все умолкли, пораженные упорством Франчески. Все волновались за нее. Она снова, теперь помедленнее, что-то шепча про себя, разобрала замок, затем так же сосредоточенно собрала и спустила предохранитель. Зажмурилась и нажала на курок. В напряженной тишине раздался глухой щелчок.

Все бросились поздравлять девушку. А она стояла счастливая, улыбающаяся и старательно, чтобы скрыть волнение, протирала ветошью и без того уже начищенные до блеска детали пулемета.

Жизнь в арсенале Альбасете была напряженной, но спокойной: сборка пулеметов, учеба, отправка сформированных пулеметных расчетов на фронт. Франческа и Мигель работали на сборке. Прошло несколько недель. С приездом большого количества советских добровольцев нам удалось подготовить и собрать значительную партию вооружения. Отпала острая нужда держать в арсенале много инструкторов. И Петрович командировал меня обучать пулеметные команды для действующей армии. Учебный центр был в 10—12 километрах от Альбасете.

Я укладывал свои нехитрые пожитки, в дверь постучали.

— Входите.

На пороге появились смущенные Мигель и Франческа. Они узнали, что их не посылают в учебный центр, а оставляют в арсенале. Они не попадут на фронт. Казалось, Франческа вот-вот заплачет. Я пытался успокоить их: они в совершенстве владели пулеметом и должны поделиться своими знаниями с другими. Хорошие инструкторы очень нужны.

— О чем ты говоришь, камарада! — кричал Мигель. — Разве затем мы приехали сюда, чтобы отсиживаться в тылу? Да меня мой старый отец на порог не пустит, если узнает, что я не был на передовой.

В один голос Мигель и Франческа стали просить, чтобы я посодействовал их переводу в учебный центр, взял их к себе в группу. На следующий день, за несколько часов перед отъездом, мне удалось уговорить начальника арсенала направить молодых людей в учебный центр. Мигель и Франческа были счастливы.

Полчаса езды… На огромном поле — войсковое стрельбище. Занятия по подготовке к стрельбе боевыми патронами из винтовки и пулеметов. Место для метания боевых ручных гранат. Штурмовой и инженерный городки, где добровольцы обучались преодолевать всевозможные препятствия и ходить в штыковые атаки, рыть окопы и строить блиндажи. В общем, для первоначального элементарного обучения военному делу бойцам были созданы приличные условия.

Мне пришлось нелегко. Передо мной были испанцы разных возрастов: и молодые, и пожилые. У многих богатый жизненный опыт, но они впервые видели пулемет, винтовку. Преподавать материальную часть оружия оказалось довольно-таки сложно. Я объяснял слушателям назначение той или иной детали, переводчица старалась точнее перевести, однако специальные термины сильно затрудняли ее. И чувствовалось, что бойцы плохо понимают.

Поэтому, когда через три дня я увидел в учебном городке своих молодых друзей Франческу и Мигеля, понятно, обрадовался.

— Назначены к вам инструкторами, — сияя, доложил Мигель.

Работа пошла лучше, поднялось настроение и у меня. По вечерам, как и раньше, мы собирались втроем где-нибудь в укромном местечке и разговаривали. Я знал, что у Мигеля и Франчески были свои разногласия. Когда Испания стала республикой, Франческа вступила в партию анархистов. А Мигель стал коммунистом. Они часто спорили, каждый отстаивал позиции своей партии, иногда перепалки кончались ссорами. Однажды мы ждали Франческу, и, когда совсем обеспокоенные, собрались искать ее, она появилась растерянная, раздраженная, злая. Несколько минут мы молчали. Потом она воскликнула:

— Вот подлец!.. Негодяй!.. Хотел меня купить!..

Оказывается, когда группа Франчески ушла на полигон, а она задержалась на складе, к ней подошел незнакомый человек. Он стал уговаривать ее вступить в подпольную организацию. Он попросил девушку оказать услугу «истинной» Испании: вывести из строя пулеметы, предназначенные для интернациональных бригад. Сточить напильником бойки затвора — и «максим» будет щелкать, а выстрелов не получится.

— И ты слушала этого гада? — рассвирепел Мигель.

— Я закатила ему оплеуху.

— Он же мог убить тебя на месте!

— К счастью, в этот момент из склада вышел кладовщик.

— Куда пошел этот тип, ты запомнила его приметы? — спросил я Франческу.

— Я не доносчица.

— А он, если тебя встретит, не пожалеет: повесит на первом оливковом дереве, — сказал Мигель.

— У меня свои принципы, я уважаю свободу личности, — ответила она.

— Опять ты за старое, несешь чушь!

Франческа отвернулась от нас.

— Да это же предатель, предатель испанского народа, как ты не понимаешь? — поддержал я Мигеля. — Разве может честный человек умышленно обрекать на смерть сотни людей? Ты представляешь, в какое положение попали бы республиканцы с испорченными пулеметами! Ждали бы наступления фашистов, готовились бы открыть огонь, а пулеметы в критический момент — молчали. Ты подвела бы и нас, советских добровольцев.