Сварожий круг - Ирина Горюнова

День оказался суматошным и за всеми письмами, звонками и переводами девушке совершенно некогда оказалось вспоминать ни о своих снах, ни о том, кто по существу и был их причиной. Кареглазый жрец в волчьей шкуре остался в своем славянском поселении и наверняка был занят вопросами грядущего сева…

– Ксюша, привет! Все хорошеешь? – Константин Кудрявцев расплылся в улыбке и приобнял гостью так, чтобы не измять пиджак.

– А ты все так же льстишь женщинам, старый угодник? – расхохоталась она, похлопывая писателя по плечу и довольно жмурясь.

– Не такой уж я старый! – деланно обиделся Костя, поглаживая проглядывающую сквозь прическу плешь. – Я еще ого-го!

– Ой ли! – Оксана приподняла бровь в деланном изумлении.

– Желаешь проверить?

– Посмотрим, ковбой! Автограф по старой дружбе дашь?

– Только с одним условием! Посидишь потом со мной в кафе, поболтаем?

– Без проблем. Я птица вольная, куда хочу, туда лечу.

– Замуж не вышла?

– Все тебя жду, забыть не могу! – притворно вздохнула Оксана и засмеялась. – А ты, я смотрю, теперь достаточно известная личность! Вон сколько журналистов набежало, посетителей, и все с книжками… Времени даром не теряешь…

– А то! Я тебе потом расскажу…

– Ладно. Не буду отвлекать. – Оксана отошла в сторону и удивленно заметила про себя, что глаза Кости, ранее казавшиеся ей цвета серого предгрозового неба, теперь напоминают придорожную пыль, мутную и непроницаемую.

Он сильно изменился за два года: возле полных чувственных губ появилась презрительная складка, приклеившаяся намертво, из-под рубашки выпячивалось небольшое брюшко, хотя в целом фигура Кости продолжала оставаться весьма привлекательной и мускулистой, отчасти и потому, что ее облегал весьма дорогой костюм от Хьюго Босс модного в этом сезоне песочного оттенка.

Фуршет по случаю выхода новой книги Константина Кудрявцева напомнил Оксане описания массолитовских[4] посиделок из известного романа Булгакова. С удивлением и печалью смотрела она на раскрасневшегося пьяненького Костю, вокруг которого как навозные мухи увивались многочисленные поклонники, в надежде обратить взгляд фаворита от литературы и на свою скромную персону. Желающих примазаться к славе оказалось не так мало, и тем более странно и печально было то, что сам Костя воспринимал неприкрытую лесть как должное, более того – командовал лысенькими приятелями-писаками с таким омерзением, словно отыгрывался на них за то, что сам продал душу свою за энное количество благ, просыпавшихся из рога изобилия… Блага слегка протухли и пованивали. Все чаще сталкивались со звоном бокалы, все громче звучали тосты в честь виновника торжества, а на скатерти появлялись новые и новые кроваво-красные винные пятна, так как прицел пирующих начинал сбиваться, и глаза неправильно оценивали расстояние до питейных сосудов. Искусственные улыбки поэтесс слегка меркли, когда их взгляд обращался на стоящую рядом с Костиком Оксану. Густо накрашенные глаза цепко отслеживали ее жесты, а напомаженные губы раздвигались в такой улыбке, что чудилось, будто из них следом обязательно должен высунуться раздвоенный змеиный язык. Шипение по углам становилось все слышнее и слышнее.

Честно говоря, Оксана совсем уж было собралась сбежать, но тут Костя подцепил ее под руку и утащил курить на улицу через черный ход кафе.

Темный ночной двор с видом на помойку звенел тишиной, иногда прерывавшейся кошачьими серенадами.

– Милая, мне так тебя не хватало! Я тосковал по тебе! – шептал писатель, пытаясь прижать девушку к себе.

– Молодец, стойкий оловянный солдатик! Тебе удалось протосковать целых два года, прежде чем решиться мне позвонить! Ты умеешь форсировать события! – съехидничала Оксана.

– Ты не понимаешь… я не мог… – он резко погрустнел и преданными собачьими глазами посмотрел на девушку.

– Понимаю, Костя… понимаю…

– Поцелуй меня.

– Когда-то я мечтала об этом… Теперь – поздно. Извини, я уже ничего не чувствую, а коли так, зачем целоваться?

– Я дурак, да? Ну, скажи, дурак?! – распалился Костик, взвешивая шансы на более приятное препровождение оставшегося вечера.

– Дурак. Тебе легче?

– Нет.

– Так я и думала. Зачем пьешь? Ты раньше себе не позволял…

– Мои желания исполнились, и теперь я заливаю свое счастье водкой. Понятно?

– Более чем…

– Ксюш, я не могу без тебя! Хочешь, все брошу, и мы будем вместе?

– Не хочу.

– Давай, прямо сейчас уедем куда-нибудь вдвоем, а?

– Нет, Кость. Пойдем, тебя люди ждут.

– Да разве это люди? Шелупонь одна. – цинично процедил он. – Пойдем, выпьем?

– Пойдем.

Оксана сама не поняла, с чего она так напилась: то ли от того, что ей стало жаль талантливого Костю, променявшего ее на нынешнюю славу, то ли своего чувства… А может быть одиночество, острое как лезвие кинжала, вонзилось в ее сердце, и она лихорадочно искала способ приглушить эту внезапно нахлынувшую боль, страшную, чудовищную, лишающую разума и способную вогнать человека в поистине скотское состояние?.. В один из моментов она потеряла чувство реальности, размытая дымка, в которой кружились пьяные гости, приобрела еще более гротескный характер, и, задыхаясь от удушливой атмосферы, она прильнула к Косте и шепнула ему: «Уедем!»

– Я потеряла тебя… – плакала она горько.

– Я недостоин тебя… Ты, лучшее, что со мной когда-нибудь случалось… – шептал он, лихорадочно втискиваясь в рукава пальто и уволакивая Оксану на улицу. Поймав машину, не торгуясь, назвал адрес, запихнул туда опьяневшую подругу, и принялся страстно ее целовать.

– Как поздно! – слезы текли по ее щекам, придавая губам солоновато-горчащий вкус.

– Это лучше, чем никогда!

– Уже не исправить…

– Мы сможем…

– Нет-нет…

– Да, милая, да…

Утро оказалось чудовищным. Оксана застонала и потянула одеяло на себя, пытаясь укрыться с головой от назойливого апрельского солнца и гомона счастливых воробьев. Откатившись в сторону, наткнулась на чью-то руку и в испуге вскочила, тут же схватившись за разламывающиеся от боли виски, в которых стучали и ревели отбойные молотки. Костя недовольно повернулся к ней спиной и сонно спросил:

– Который час, Светик?

– Одиннадцатый… Я не Светик, ты перепутал постели…

– Что? – с трудом разомкнув глаза, спросил Костя. – Ой! Вот, черт!

– Я не черт! Вчера вроде была краше! – попыталась пошутить Оксана и, поднявшись, побрела на кухню.

«Зачем я это устроила? И надо же было напиваться в хлам, а потом тащить Костика в постель! Тоже мне, нашла, чем заняться! Эго свое потешить решила? Знаменитый писатель в койке бывшей возлюбленной! Заголовки для газет! Тьфу! Теперь самой на душе противно. Придется на работу звонить – отмазываться, врать что-то… В таком состоянии на работу не ходят…»

– Оксан, ты меня извини, если что не так, – выполз на кухню потрепанный и жалкий писатель. – Я не хотел…

– Все хорошо.

– Я, правда, не хотел… Можно я позвоню?

– Конечно. – ответила Оксана, а про себя подумала: «Не хотел… Еще как хотел… судя по… гм…эрекции».

– Ты извини… У меня разговор конфиденциальный…

– Без проблем. Телефон в комнате. Я тут посижу, заходить-кричать не буду, не переживай.

– Ты умница.

– На том и стоим, – ехидно произнесла она и поморщилась. Ватный привкус во рту невыносимо мешал говорить.

Из комнаты доносился приглушенный виноватящийся голос Кости. Против воли девушка прислушивалась к словам, и каждое из них становилось если и не порцией яда, то касторки уж точно – писатель объяснялся с женой и врал при этом как сивый мерин, исповедуя принцип: «Отпирайся до последнего». Куда девалась его вчерашняя алкогольная смелость? «Наверное, провалилась в тартарары, – решила Оксана и в очередной раз пожурила себя, – Дура дурой ты, Ксюха, клиническая, катастрофическая, неисправимая идиотка! Чего ты, собственно говоря, добилась? Решила мужичка из семьи увести? Да разве он тебе такой нужен? Не смеши слона! Хреново тебе? Заведи кошечку или собачку, ну на крайний случай купи себе герань в горшке и разговаривай с ней на здоровье! Можешь ее даже по листикам гладить! Ой, бред! – остановила она себя. – Стоп-стоп-стоп! Крыша моя, крыша! Не съезжай мгновение! Бывают же такие преотвратные утра! И мы сами себе их устраиваем!»

В дверном проеме нарисовалась фигура хмурого Кости, неловко мнущаяся и такая нерешительная, что казалось, будто эта самая фигура пыталась решить насущно важный вопрос: «Превратиться ли ей тотчас в призрака или немного погодить?»

– Проходи. Кофе будешь?

– Лучше чай. С такого похмелья от кофе сердце стучит как бешеное.

– Да уж. Чай так чай. Сейчас налью.

– Я вчера тебе ничего лишнего не наговорил?

– А что лишнего ты мне мог сказать?

– Ну…

– Не бойся, милый, я не восприняла твое предложение сбежать вместе на край земли, как самое соблазнительное на свете, если ты об этом.