Автобиография - Бранислав Нушич

Тогда заговорил тот, кто всю жизнь плакал:

— Мои глаза опухли от слез. Моя душа истерзана тоской и людскими страданиями.

— Ну и как, меньше теперь стало страданий и несчастья?

— Нет. По-прежнему страдают люди, недаром сказано: «Жизнь — это боль. Без боли нет жизни».

— А видел ли и познал ли ты эту жизнь?

— Нет, слезы заволокли мне глаза, ничего я не видел, ничего не мог познать.

Тогда взял слово тот, кто всю жизнь смеялся:

— Челюсти мне свело от смеха, так много на свете смешного. Чем больше я смотрел на жизнь, чем ближе узнавал людей, тем громче смеялся. И даже сейчас, стоя одной ногой в могиле, при взгляде на пройденный путь я не могу удержаться от смеха.

Тому, кто смеясь прошел по жизни, поручаю я заполнить своими воспоминаниями еще чистые листы моей юбилейной книги, потому что только он видел жизнь.

От рождения до первого зуба

О смерти говорят, что она является самым достоверным фактом в жизни каждого человека, однако каждый пишущий автобиографию предпочитает начинать ее с менее точных данных о рождении. Поэтому и я вынужден примириться с этой давно установившейся традицией и начать повествование с описания дня рождения, хотя точное время рождения очень часто определить почти невозможно. Например, долгое время не удавалось определить даже год моего рождения, и только недавно было установлено, что я родился 8 октября 1864 года.

Прежние утверждения моих биографов, будто я родился в 1866 году, отпали благодаря тщательному исследованию, проведенному профессором господином Миленковичем. Предшественники Миленковича строили свои предположения на основе данных, согласно которым я перешел во второй класс гимназии в 1878 году. Предполагая, что я пошел в школу семи лет и, как они думали, к двенадцати годам окончил четыре класса начальной школы и один класс гимназии, они решили, что я родился в 1866 году.

Чтобы положить конец спору, господин Миленкович предпринял исследование старых архивов, перевернул все протоколы заседаний педагогического совета и в конце концов доказал как неоспоримый факт, что в первом классе гимназия я учился не один, а целых три года и, следовательно, родился не в 1866, а в 1864 году. Приношу свою благодарность господину профессору за то, что он осветил этот вопрос. Теперь нам все стало ясно, и никому больше не удастся ввести нас в заблуждение.

Между прочим, как раз в тот самый год, когда я родился, умер Вук Караджич.[2] Конечно, это чистая случайность, так как я никогда не претендовал на то, чтобы какой-либо литератор умирал специально для того, чтобы освободить мне место в литературе. Однако эта случайная связь между мной и Вуком Караджичем наполняла меня гордостью, и я с ранних лет страстно мечтал, чтобы кто-нибудь переломил мне ногу, так как считал, что достаточно быть хромым, чтобы стать Вуком. Однажды мне чуть было не переломили обе ноги, но отнюдь не из-за стремления удовлетворить мое литературное тщеславие.

Мимоходом еще одно замечание. Почти в то же самое время, когда я собирался родиться, или даже несколько раньше, среди народов Балканского полуострова зародилась идея сближения и объединения, идея совместной борьбы за национальную независимость. Вероятно, я был первым опытом такого сближения, некоторым образом представляя живое воплощение идеи объединения балканских народов. Ведь если бы не сербами были те, кто вскормил и вспоил меня, за что я бесконечно признателен, меня уже давно, наверное, застрелили бы, как греческого министра, или мне пришлось бы в роли самозванного румынского князя скитаться по модным курортам Европы и транжирить деньги старых французских вдов. Обстоятельства могли бы сложиться и так: субсидируемый разными государствами, я бродил бы по Балканским горам с бандой головорезов, оставляя за собой кровавый след и ожидая удобного момента, чтобы из своей разбойничьей шайки сформировать правительство.

Долгое время не могли установить не только время моего рождения, но и место. Одни биографы утверждали, что я родился в Белграде, а другие считали, что я уроженец Смедерево. И вся эта путаница произошла потому, что ни один из вышеупомянутых городов до сих пор не признает меня своим гражданином и каждый старается навязать меня другому. Я не могу, конечно, сослаться на свою память, но все же мне известны некоторые обстоятельства, проливающие свет на причины такой неразберихи. В нашей семье говорили, что отец был когда-то зажиточным купцом в Белграде, но в тот самый день, когда я должен был родиться, он объявил себя банкротом, собрал остатки своего имущества, в том числе и меня, и переехал на жительство в Смедерево. Я никогда не смогу простить ему этого. Посудите сами: еще не видя белого света, я предполагал, что буду сыном богатого человека, и вдруг в тот самый день, когда я уже не мог отказаться от появления на свет, отец объявил о своей несостоятельности, обрекая меня на нищенское существование. Я не могу простить ему этого еще и потому, что из всех своих многочисленных детей он выбрал именно меня, чтобы сыграть такую злую шутку.

И уж если я заговорил об отце, как о шутнике, то должен упомянуть и о том, что, судя по всему, мои отдаленные предки тоже были в некотором роде шутниками. Разумеется, это только предположение, так как о предках мне почти ничего не известно, и я даже не могу назвать свою настоящую фамилию, поскольку предки мои называли друг друга совсем иначе, а кому принадлежала фамилия, которую теперь ношу я, бог его знает. И вот возникает интересный вопрос: кто из моих предков и при каких обстоятельствах забыл свое имя? Я знаю, что один мой родственник, когда ему исполнилось двадцать лет и когда окружной начальник стал наводить о нем справки, тоже забыл, как его зовут. Ладно, это я еще могу понять. Но ведь такой причины не могло быть в те далекие времена, когда мой предок забыл свою фамилию. Для решения этой загадки остается предположить, что мой предок был вынужден скитаться за границей под чужим именем, то есть с подложным паспортом, и умер вдали от родины.

Когда я задумывался над этим фактом из своей биографии, мне всегда начинало казаться, что, должно быть, очень интересно умереть под чужим именем. Покойник, вероятно, испытывает особенное удовольствие от сознания того, что его смерть вызовет огромное количество уморительно веселых ситуаций. Представляя себя в подобном положении, я заранее наслаждался растерянностью моих кредиторов, продолжавших меня и мертвого считать своим должником, хотя я и при жизни был для них все равно что мертвый. И, наконец, в каком положении оказалась бы моя жена, будучи самой настоящей вдовой и все же не имея права считаться вдовой. Я думаю и о том, какое разочарование постигнет профессора Симу Митровича, который вот уже несколько лет, злорадно покашливая в кулак, готовит надгробную речь, которую намерен произнести перед церковью, и еще о многих и многих других запутанных и сложных ситуациях.

Я родился в старом домике недалеко от Белградского собора. Позднее этот домик был снесен с лица земли, и теперь на его месте возвышается огромное здание Народного банка, так что в настоящее время банковские несгораемые шкафы стоят как раз там, где была комната, в которой я родился. И если бы сейчас появилось такое благодарное поколение, которое, скажем, захотело бы отметить мемориальной доской место моего рождения, то доску с надписью: «Здесь родился…» — и так далее нужно было бы повесить на здании Народного банка как раз над мрачными окнами с толстыми железными решетками, за которыми стоят несгораемые шкафы с банковским золотым фондом. И вы только представьте себе смущение моего будущего биографа, который на основе такого рода фактов начал бы вдруг доказывать, что я — внебрачный ребенок главного директора Народного банка, результат его преступной связи со вдовой швейцара. По указанию управленческого и контрольного совета, решившего скрыть позорную проделку главного директора банка, которая могла бы пагубно отразиться на банковском кредите за границей, вдова швейцара спряталась между несгораемыми шкафами с банковским золотом. Тут она родила меня и сунула в один из этих шкафов, где меня впоследствии обнаружила инспекторская комиссия, подсчитывавшая государственные ресурсы. Эта комиссия занесла меня в баланс в графу приходов. «Выйдя в жизнь из несгораемого шкафа Народного банка и имея на себе подпись главного директора, он, разумеется, легко мог держаться праведного пути», — так, наверное, закончил бы свое резонерство мой будущий биограф. Но, слава богу, у нас, кажется, не скоро еще появится такое благодарное поколение, и я, следовательно, могу быть вполне уверен, что с моей биографией никогда не произойдет подобного недоразумения.

Родился я в полночь, и поэтому в моей биографии нельзя писать: «Он увидел свет 8 октября 1864 года», а нужно: «Он увидел свет свечи 8 октября 1864 года».