«Подводный волк» Гитлера. Вода тверже стали - Вильгельм Шульц

Как бы невзначай, потягивая пиво в офицерском буфете, ангел-хранитель Рёстлер сообщил, что на «губе» сидит оберфенрих Карлевитц — как раз вахтенный офицер. И если его куда с «губы» и выпустят, то передовая — а передовая для моряка, как известно, в море — самый подходящий для него вариант — мол, если надо, он похлопочет. Удивительный мужик, этот Рёстлер — просто волшебник. Ройтера к нему тянуло. Тем более он знал семью Демански и, судя по всему, знал не только главу семейства, но и Анну, и всех остальных, и Ади наверняка не раз на коленях у него сиживал…

В маленьком домике во Фленсбурге, недалеко от собора, в гостиной висела фотокарточка моряка. Это была карточка очень плохого качества, изрядно потертая, но, тем не менее, дававшая представление о внешности того, кто на ней был изображен. Для того, кто знал юного Ади, было крайне удивительно опознать на фото его же тридцатилетнего. Скорей уж наоборот — логичнее было бы увидеть детское фото взрослого человека. Но это было именно так. А изображен был на фото не кто иной, как Георг Ройтер — отец Хельмута, стало быть, дед Ади. Его Хельмут не помнил, и помнить не мог, потому что он ушел в последнее плавание за месяц до его рождения. И так и не вернулся. Шла война. И в доброй половине фленсбургских домов такие же фотокарточки оказывались в траурных рамках. Для моряка — море и мемориал, и надгробие. Мать мало говорила об отце. Похоже, она сама много не знала. Выйти замуж за моряка во Фленсбурге — то же самое, что для жительницы Обераммергау[12] выйти замуж за актера-любителя…

А то, что в тайну и боль его жизни посвящен Рёстлер? Ну и что? В конце концов, Ройтер — морской офицер, да не просто морской офицер, а подводник, наверняка его кандидатуру обмусолили в гестапо как положено, со всех сторон. А связь, пускай и вне брака, но не с чешкой же, а с судетской Volksdeutsche, даже престижна — в общем, в досье это все должно быть. Даже в двух досье. Даже, наверное, в трех. (У папаши — тоже.) Конечно, были в их отношениях и сомнительные моменты, но с точки зрения офицерской чести — все соблюдено. Он же не отказывался от отцовства, наоборот, можно сказать, руку и сердце предлагал этой сучке… Не взяла. Гордая… ну ладно, война все по местам расставит. Дело еще осложнялось тем, что Анна Демански была наследницей одного из самых больших в рейхе состояний, а Хельмут Ройтер во времена их бурного романа всего лишь студентом из Дармштадта. Ну а сейчас, увы, пока всего лишь лейтенантом Кригсмарине.

Глава 2

ИСТОРИЯ ОБЕРФЕНРИХА И ИОАХИМ ШЕПКЕ

Еврей — это тот, кого другие считают евреем.

В тот вечер не просто лил дождь. Казалось, что именно сегодня наступил всемирный потоп… Жалкие «дворники» служебного «Вандерера» едва справлялись со своими нехитрыми обязанностями. С крыши гарнизонной гауптвахты лились настоящие потоки, ну почти как со шпигатов эсминца, который выполз на гребень волны, только что разбив носом очередной вал. Под этим ливнем, кутаясь в штормовые кожаные куртки, в конторское помещение гауптвахты нырнули две темные фигуры. «Вандерер» остался их ждать. «Мотор не глуши!» — распорядился один из них. Это был пункт, по которому во флоте не было единомыслия. Инструкция предписывала экономить горючее. Причем весьма жестко. Не было только определенности в том, что значит «экономить». Некоторые командиры велели глушить двигатель сразу же, даже когда стояли в очереди на КПП, другие, не без оснований, полагали, что на короткой остановке машина расходует бензина куда меньше, чем при постоянном «старт-стоп», и поступали точно наоборот. Ройтер принадлежал ко вторым.

Внутри было ну хотя бы сухо. А остальное… «губа» она «губа» и есть, хоть в Киле, хоть в Данхольме.

— Лейтенант Ройтер! — представился новоиспеченный командир U-Boot. — Я имею предписание получить на руки заключенного 246.

— А… жида… — протянул, зевнув, вихрастый рыжеватый оберлейтенант военной полиции. Перед ним на столе лежала слегка помятая вчерашняя газета. Он явно скучал. — А зачем он вам?

— Не понял… какого жида? Мне нужен оберфенрих Адольф Карлевитц.

— Ну вот… Я и говорю… Ранке!! — громко крикнул оберлейтенант в коридор. — 246-го на выход с вещами!!!

Унтерхорст и Ройтер недоуменно переглянулись. Что еще за новости? Еврей? В Кригсмарине? Лейтенант поднес бумаги к тусклой электрической лампочке. И Ройтер не без удовольствия увидел, как лицо его стало бледнеть и вытягиваться.

— Боже, кому это он так понадобился… — пробормотал оберлейтенант, рассматривая подпись. — Генерал СС! С ума сойти… — медленно проговорил он, машинально застегивая верхнюю пуговицу кителя.

— Ну да.

Рёстлер постарался. Хотя, наверное, для того чтобы освободить оберфенриха, было бы достаточно требования капитана порта.

Дверь лязгнула, и на пороге появился заключенный 246. «Это жид? — про себя подумал Ройтер. — Это шутка, наверное». В помещение канцелярии вошел молодой человек, лет 25 — несомненно, многовато для оберфенриха. Острые черты лица и допустимая в Кригсмарине эспаньолка выдавали некоторые характерные черты средиземноморского расового типа, но евреем его можно было бы назвать с большой натяжкой.

Ройтер, когда знакомился с его личным делом, немало удивился несообразности количества заслуг и их весьма скромной оценки руководством. Карлевитц успел отличиться в Испании, будучи вахтенным на эсминце, имел вторую квалификацию медика, диплом фармацевта…

— Оберфенрих! За что вас арестовали? — поинтересовался будущий командир.

— Вызвал на дуэль офицера… — устало-безразлично отозвался Карлевитц. Он, видимо, устал давать идиотские объяснения по нескольку раз на дню.

— За что??? — вырвалось у Унтерхорста. Их взгляды с Ройтером неожиданно пересеклись. Взгляд старпома уже выражал осознание собственной вины — он перебил командира.

— За то, что он назвал меня жидом…

— А какие-то основания у него к этому были? — «Бред какой-то, при чем тут жиды?» — подумал Ройтер…

— Я — «мишлинге», — мой отец еврей…

— О как! — вырвалось у Унтерхорста.

Теперь хотя бы становится понятно, что к чему. У парня нет «Исключительного разрешения» второй ступени,[13] но с флота не уходит. Ройтер на уровне какого-то инстинкта испытывал симпатию к людям, идущим наперекор судьбе. По крайней мере они достойны уважения куда большего, чем разные представители «флотских династий». У тех уже все схвачено с рождения практически. Раз папа адмирал — то и сын как минимум фрегаттенкапитан. Насмотрелся он на таких в Мюрвике.

— Сколько лет служите вахтенным?

— Два года. На тральщиках, на эсминцах.

— Когда овладели специальностью «медик»?

— Я, можно сказать, потомственный медик… У нашей семьи аптека в Дрездене.

— Алхимик… — шепнул Унтерхорст. И сделал многозначительный жест. Ройтер уже заметил, что его первый помощник несколько «с прибабахом». Унтерхорст был исключительным навигатором и примерным первым помощником, но при этом был склонен, как бы Ройтер это назвал, «к чрезмерному мистицизму». Он сосредоточил в себе полный набор всех возможных флотских суеверий. Стать правильным лютеранином ему очень сильно мешало природное язычество вольного города Гамбурга, которое, в конце концов, и погнало его, 13-летнего, в море. Не был он и католиком, хотя убеждение — еврей, да еще алхимик — это же как минимум слуга дьявола, если не сам дьявол — вполне католическое убеждение… Вообще не понятно, что тут еще делает командир, когда такое вскрылось.

— Карлевитц! — обратился Хельмут к оберфенриху. Унтерхорст может кланяться хоть табуретке сколько хочет, но без второго вахтенного в море они не выйдут. Пусть хоть папуас из Новой Гвинеи, лишь бы специалист был хороший, а тут, судя по всему, именно так и есть. — Вам предлагается поступить на службу в подплав. Выход в море — послезавтра. Вы знаете, что такое U-Boot — расписывать не буду. Если вы готовы со всеми плюсами и минусами это принять — милости прошу на борт.

Глаза у парня загорелись. В последнее время редко кто был готов оценить его качества как таковые, без апелляций к делам отца и деда. Он все-таки был моряк в первую очередь и гражданин Великой Германии во вторую, а еврей только в третью.

— Я готов, — не колеблясь ответил Карлевитц. — Можно вопрос, господин лейтенант? — добавил он через некоторое время.

— Слушаю вас, оберфенрих.

— Вас не смущает что я…

— Что вы еврей?

— Наполовину еврей, — вежливо уточнил Карлевитц.

— Знаете, — Хельмут перехватил вопросительный взгляд Унтерхорста. — Я готов принять в команду еврея с таким представлением о чести и достоинстве, как у вас.

Унтерхорст что-то пробубнил невразумительное, но решение командира — есть решение командира.