Я токсиколог - Юлия Черных

— Будете понятым, Леонид Аркадьевич. Остальные свободны.

Вопросительно смотрю на Палыча. Он связывается с диспетчерской, выясняет, что вызовов по нашей части пока нет, и дает добро.

Мама моя, в редкий период просветления пыталась объяснить, почему пьет. «Человек создан Господом не для этой жизни. Большую часть мозга мы не используем, но он побуждает нас к действиям, нам самим непонятно каким. Нет покоя, понимаешь? Ни на Денебе, ни на Альтаире, ни на Земле человек не сумел использовать все резервы своих извилин. А это мучительно. Чтобы заглушить зов мыслей мы пьем, травим себя наркотиками, нюхаем и колемся. Те, кто избежал этого либо гении, либо дебилы».

Моя мама была умная женщина, но в плане заглушения своих мыслей она преуспела с лихвой. А я не дебил и не гений. Я токсиколог.

На следующем дежурстве первый вызов к мужику, отравившемуся «драконьим потом». В «причине вызова» значится «бредит, заговаривается».

— Он что, разговаривает? — интересуюсь у Палыча. — Хотя… Третий день. Пора бы и в себя придти.

Палыч пожимает плечами.

В квартире чисто, прибрано, даже стереообои кое-где залатаны.

Пациент выглядит не лучше, чем в прошлый раз. Глаза его запали, а лицо наоборот, распухло. Он невнятно бормочет, но когда мы подходим поближе отчетливо произносит: «голова моя машет ушами как крыльями… на шее ноги маячить…».

— Вот, слышите, — говорит жена. — Бредит. Все про черного человека талдычит.

— Стихами ваш муж не увлекается? — интересуется Палыч.

— С чего бы это? Ну, частушки поем по праздникам.

Палыч присаживается к кровати и надевает манжету тонометра.

— Черный человек на кровать ко мне садится, — комментирует пациент. — Черный человек спать не дает мне всю ночь.

— Действительно, на стихи похоже, — говорю я.

Доктор сухо смотрит на меня поверх очков.

— Был такой поэт, — поясняет он. — Есенин. Лирик. Это отрывок из поэмы «Черный человек».

Надо же, лирик, а как лихо написано. Куда там нашим космо-панк-рокерам.

— Что вы даете мужу? — спрашивает Палыч.

— Водку, как Вы и сказали, газированную.

— Леонид, проверьте, — говорит доктор, не моргнув глазом. Газированная водка — это круто, и где, интересно она ее берет?

— В магазине покупаю, — как бы в ответ на мои мысли торопиться доложить женщина. — Самую лучшую, мы уже ученые. А газируем дома, мне деверь установку привез.

Действительно, бутылка внешне сомнений не вызывает. Вставляю экспресс-диагност, тот щелкает и мигает красной лампочкой «смертельные токсины». Ну-ка? Це два аш пять о аш. Этиловый спирт, как и было предсказано. И больше ничего.

— Чем газируете? — спрашиваю женщину. Она ведет меня на кухню и демонстрирует кустарного вида установку, в которой торчит знакомый такой баллончик. Ой, какой знакомый баллончик…

Осторожно, стараясь не дышать, вынимаю его из установки, на вытянутой руке несу в комнату и предъявляю доктору.

— Где работает Ваш деверь? — строго спрашивает он?

— В медицине, как и вы, — растерянно отвечает женщина. — Сантехником в госпитале.

— Оно и видно, — сердито говорит Палыч. — Мария, ставьте капельницу, будем выводить из запоя.

Иду с Машей в машину за станиной и причиндалами к капельнице. Машка веселится:

— Она что же, его три дня на закиси азота держала? Видать, здоровый мужик, если выдержал.

Люблю я смотреть, как людей из запоя выводят! Лежит такой страшный, синюшный, еле дышит, и вот уже через пять минут щеки розовеют, глаза приобретают осмысленное выражение, дыхание восстанавливается…

Пациент обводит осмысленным взглядом присутствующих.

— Где этот, черный? — говорит он хриплым голосом. — Он мне денег должен.

Жена кидается к серванту, начинает судорожно перебирать какие-то конверты, что-то находит, успокаивается.

— Да не эти, дура! — не унимается мужик. — Другие.

— Какие такие другие?

Взгляд мужика делается еще более осмысленным. Он уже понимает, что сморозил.

— Ну… такие… премия, там…

К чести жены, она ориентируется достаточно быстро.

— Да бог с ними, с деньгами, Васечка! Лишь бы ты был здоров.

Васечка облегченно закрывает глаза.

На лестничной площадке, куда нас провожает хозяйка, выходит соседка с ведром. Пустым. Вот зараза.

— А что, Любаша, — говорит она ехидным тоном. — Твоего уже выпустили из полиции?

— Полиции? — переспрашивает жена.

— Ну как же! Твой же здесь вертеп устроил, приехала полиция, всех повязали, увезли — и Мишку из соседнего подъезда, и Петьку, и черного этого, ханыгу.

— Какого черного?!!! — орет жена, доведенная Есениным до исступления.

— Нигера, — поясняет соседка. — Из Рязани. Он еще стихи читал.

Все всё поняли? Нигер. Из Рязани. Где в лесах много-много диких обезьян.

Смена заканчивается в 9 утра. Иду домой мимо стройки и квартала, где живет та, глазастая. У которой мама болела магическим токсикозом. Собственно, мне не то, что бы по дороге, но ноги сами туда заносят. Третий день как. Иду и размышляю, допустимо ли стажеру проведать больную? Конечно, это прямо предписано врачебной этикой, клятвой Гиппократа и… И вообще, а вдруг ей опять хуже стало? Требуется помощь? Необходимо проверить. Я в этом просто уверен! Но, видимо, в десяти метрах от подъезда начинает действовать какое-то особое поле, и моя уверенность испаряется. Третий день как.

На этот раз на подходах к дому меня отлавливает бомж. Видно, совсем доходяга, лицо землистого цвета, черты расплывшиеся, ногти синюшные.

— Слышь, паря, — хрипит он. — Купи значок. Хороший значок. Берег на черный день, но не могу больше. Трубы горят. Купи, а?

Значок знатный. Красивый значок, номерной к тому же. На фоне звездного неба летит ракета, пламя из сопла вырывается, звезды мерцают. Все это объемное и движется. Неподвижны только буквы: «28 МГЭ». Институт какой-то, что ли? Почему-то думаю про глазастую, беру значок, сую бомжу десятку.

У подъезда замедляю шаг. Вдруг?

Вдруг дверь распахивается и оттуда вылетает девушка уже не в черной накидке, а в красной курточке с капюшоном. Увидев меня, она замирает на мгновение, потом бросается вперед.

— Здравствуйте! — почти кричит она, хватая меня за руку. — Это Вы? Вы пришли проведать маму? Ой, я так рада! А она на работе, уже совсем здорова. Пойдемте к нам, я Вас чаем угощу.

Вот те здрассьте! Сколько раз я представлял, как осторожно беру ее за руку и как бы ненароком начинаю гладить нежные пальчики, все дальше и дальше, продвигаясь к запястью… а тут меня… почти борцовским хватом. Весь наработанный сценарий пошел насмарку, но так тоже нефигово. По крайней мере, не надо ничего объяснять — за меня уже все рассказали.

Пьем чай из тщательно проверенного чайника. Делимся биографиями. Ее зовут Ольга, она учится в институте пищевой промышленности. На факультете синтетических питательных веществ, но хочет переходить на биотехнологии. Ей кажется, что из водорослей выращивать телятину приятнее, чем из нефти. Набираюсь наглости и спрашиваю, как получилось, что ее родители черные, а она светлая? Приемная, что ли? Ольга не обижается, а смеется.

— Нет! Моя мама метиска, полурусская. И я тоже метиска. Вот, смотри, — она протягивает мне свои пальчики. — Видишь, лунки ногтей не розовые, а фиолетового цвета. Метис может быть абсолютно белым, но ногти его выдадут всегда.

В голове что-то щелкает, откладываясь. Продолжаем разговор. Я рассказываю про себя, про бабушку, про работу. Время пробегает стремительно. Наконец спохватываюсь, что надо бы уходить.

На прощанье протягиваю значок на память. Типа подарок, вместо цветов. Ольга берет, рассматривает и стремительно бледнеет.

— Где ты его взял? — тихо говорит она.

— У бомжа купил.

— Это значок той экспедиции, где пропал мой отец. Ты давно его купил?

В моей голове отчетливо щелкает несколько раз и все детали головоломки выстраиваются в один ряд. Не может быть, чтобы было так просто!

— Пойдем, — говорю я, безжалостно хватаю Ольгу за руку, вытаскиваю на улицу и волоку к тому углу, где видел бомжа последний раз. К счастью, он еще не набрал на свою бутылку.

— Дядя Ахмет! — кричит девушка ни минуты не раздумывая. — Дядя Ахмет, вы что, вернулись? А где мой папа?

Бомж тупо смотрит поверх голов.

— Ахмет, — говорит он. — Да, я Ахмет.

Ольга хватает его за куртку и начинает трясти.

— Где мой отец?! Где все?!

Приводим дядю Ахмета к Ольге домой и загоняем в ванную. Я делаю инъекцию дипромедалона, чтобы трубы поменьше горели, Ольга оповещает родню. Первой появляется Ольгина мама, потом небольшая толпа чернокожих оживленных людей. Землячество. Оказывается, Ахмет и Ольгин отец у себя на родине вроде национальных героев — представители страны в межгалактической экспедиции. Приезжает даже настоящий колдун Вуду — маленький, сморщенный, с нашлепками нейрозондов на бритой голове.